Маска Бога войны

Дисклеймер

      В целях раскрытия творческого замысла автор опирается на ранее опубликованные в свободном доступе материалы по теме, в т. ч. книги, расследования, воспоминания очевидцев, однако он отказывается от ответственности за достоверное и/или недостоверное изложение переработанной информации. Все события, персонажи, координаты местности вымышлены; любые их совпадения с реальностью случайны, если не указано другое.       Автор волен не соглашаться с убеждениями персонажей. Он также не несёт ответственности за поведение персонажей, их эстетические вкусы, сексуальные пристрастия, вредные привычки.       В нижеизложенных сценах присутствуют описания чрезмерной жестокости, войны и жизни в её условиях. Читайте аккуратно.       Строго 18+.

Часть первая: «Должность с неизвестными обязанностями»

Насилье родит насилье, и ложь умножает ложь; когда нас берут за горло, естественно взяться за нож.

Пролог

      «Для старика у вас удивительно живая память».       «О, поверьте: ничто так не отпечатывается на сердце, как трагедии. Невозможно пережить такое и остаться собой».       Тюлевые занавески покачивались от мягкого дуновения весеннего ветра в приоткрытое окно. Собеседники замолчали, прислушавшись к соловьиному курлыканью, аккомпанировавшему шуму распустившейся листвы.       Выставив перед собой худощавые кисти рук, старик внимательно оглядел поражённые артритом пальцы. Когда-то с их помощью он ловко накладывал мелкими стежками кожные швы, а теперь они болели и дрожали просто от того, что он долго писал ручкой.       «Но вы всё равно стали врачом. Почему?»       «Поймите меня правильно: как страшный сон, я бы хотел забыть всё, что мне довелось там пережить. Но я не видел для себя другого решения. Если бы не это, я никогда не смог оправиться. Страх убивает разум. Я просто хотел быть сильнее него».       Седые брови тяжело повисли над глазами, притупив взгляд. Подёрнутая пеленой голубая радужка потускнела. Тем не менее в испещрённом морщинами лице считывалась небывалая для его глубоких лет живость: только однажды вглядевшись в это лицо, журналист уже не мог отделаться от ощущения, что тот, кому оно принадлежало, — далеко не слабоумный старик, день ото дня дряхлеющий в председательском кресле.       Ему было семьдесят шесть, но он был прыток и жив умом, как в лучшие свои годы.       Они беседовали уже два часа, изредка замолкая лишь для того, чтобы послушать соловья. «Иногда из-за одиночества эти птицы могут петь всю жизнь», — дождавшись, когда стихнет пение, председатель Ли Хан хлопнул по створке пластикового окна, отсекая их от разрастающегося уличного шума.       Небольшой кабинет потонул в тоскливой, сумеречной тишине.       По мере того, как журналист привыкал к ней, он всё явственнее слышал слабо проклёвывающиеся звуки, которые принадлежали самой комнате. Тикали настенные часы, гудела электросеть; время от времени что-то щёлкало, стучало и хлопало — иногда само по себе, а иногда потому, что журналист принимался за настройку привезённого с собой оборудования.       По коридору из кабинета в кабинет, минуя плотно закрытую дверь, тревожно сновали люди.       Председатель вышел из-за стола, помогая себе руками; небрежно отряхнув накрахмаленную до хруста рубашку от осевшей на ней невидимой пыли, принесённой с улицы, он принялся мерить комнату шагами: «Надеюсь, вы не против, что я поброжу тут. Это очень, очень долгая история. Если буду рассказывать её сидя, боюсь, я потом не смогу подняться сам».       Усилием воли председатель Ли Хан подавил разрастающийся в груди панический ужас и заставил себя вновь погрузиться в болезненные воспоминания. Он отчётливо помнил события прошлого и чувствовал исходящую от них фантомную боль — настолько сильную, что её можно было сравнить с настоящей.       Это произошло шестьдесят лет назад.       «… Нас привезли в крепость Бэй в октябре тридцать девятого».