Незабудка

Думаешь, я монстр?

Такой же человек, как и ты.

Просто осмелился.

𓇢𓆸 *・.

      Давным-давно, когда землю населяли мифические существа, а люди поклонялись Божеству плодородия — Илд, в маленькой деревушке, на окраине хвойного леса, родилась девочка по имени Розалия. Прекрасное дитя назвали в честь алых цветов, которые в те далекие времена считались символом надежды и вечной любви.       Розалия росла чудесным ребенком. Родители души в ней не чаяли, местные жители не могли оторвать глаз от ее неземной красоты. Подобно хрупкой розе, бережно выращенной в хрустальном саду, у Розалии были длинные алые волосы, блестящие шелком под полуденным солнцем, лазурные глаза, — зеркало души, точно стеклянное озеро в лесу, — фарфоровая кожа, бледные, но утонченные черты лица, притягивающие взгляды даже самых равнодушных прохожих.       — Ноа!       …Когда Розалии исполнилось восемнадцать, в деревушку наведался богатый купец из столицы. Он предложил девушке руку и сердце, несметные богатства, заморские украшения, обещал потакать любой ее прихоти, лишь бы она принадлежала только ему и больше никому. Кротко улыбнувшись, Розалия отказала купцу — ее не привлекала жизнь в золотой клетке. Девушка мечтала о странствиях, увидеть весь мир — по ту сторону моря — собственными глазами. Однако судьба, уготованная юной мечтательнице, рассудила иначе. Однажды…       — Ноа! Я считаю до трех. Раз. Два. Три-и-и…       Низкий, но громкий голос вновь оглушил стены маленького захламленного чердака. Ноа вздрогнул, резко захлопнув потрепанную книгу, от чего пыль, скопившаяся на хрустящих страницах, поднялась вверх и плавно осела под ноги. Он шумно кинул книгу на полку, схватил первое, что попалось под руку, и стрелой вылетел из комнаты, скатившись вниз по перилам деревянной лестницы.       — Опять сказки читаешь под шумок? — Феликс стукнул обгрызенным карандашом по поверхности прилавка, разглядывая запыхавшегося мальчишку перед собой.       — Нет! — резво замотал головой Ноа, из-за чего его кудрявые волосы забавно подпрыгнули на весу.       — Тогда это что такое? — Феликс указал грифом карандаша на холщовый мешочек в его руках.       — Это…       — Это корень мандрагоры, Ноа, а я просил принести имбирь, — с добрым укором объяснил Феликс.       — Виноват, — почесал затылок мальчишка и опустил пристыженный взгляд в пол.       Феликс покачал головой, откинув в сторону карандаш. Вышел из-за прилавка и, скрестив руки на груди, встал напротив Ноа.       — Ладно, — спокойнее выдохнул Феликс, смягчаясь. — Поменяй пока табличку и проверь почтовый ящик. — Он бросил мимолетный взгляд на дверь. — Остальное я сделаю сам.       Ноа быстро и часто кивнул, пихая мешочек в передний карман, и, развернувшись на пятках, убежал в сторону выхода. Феликс проводил его задумчивым взглядом, вслушиваясь в легкий, словно капли, разбивающиеся об подоконник, звон маленьких колокольчиков. Красивая мелодия. Завлекающая.       — Здесь стоило бы прибраться… — размышлял он вслух, когда поднялся на второй этаж и зажег керосиновую лампу. Тусклый язычок пламени вспыхнул, осветив господствующий на чердаке беспорядок.       Первое на что обратил внимание Феликс — это запах. Помимо затхлости, вся комната провоняла лекарственными травами. Эхинацея, мелисса, тысячелистник, ромашка, имбирь — убийственное сочетание, в больших количествах способное задушить своими терпкими объятиями. Феликс скривился, чихнул, а затем откашлялся. Долгие годы, проведенные в лекарской лавке, усилили его чувствительность к запахам. Он с легкостью мог услышать любой, не читая рецепта на упаковке. Дар или проклятие? Издержки многострадального ремесла.       Феликс подошел к высокому деревянному стеллажу и навел на него лампой. Верхняя полка полностью была забита пустыми флаконами и стеклянными баночками, средние — мешочками с засушенными травами. На самой нижней, среди бархатных шкатулок, выделялась потертая книга с торчащей закладкой. Феликс щелкнул языком. Опять кудрявый непоседа бездельничал и читал сказки.       Скрипнув кожаными ботинками, Феликс присел на корточки, провел двумя пальцами по корешку, стирая слой пыли и растирая ее между пальцами.       «Его дань розам» — гласила надпись, выгравированная золотыми буквами на обложке. Очередная сказка с трагичным концом, скептично заключил Феликс, но книгу в руки взял. Открыл первую попавшуюся страницу и пробежался взглядом по верхним строчкам:       — «…У каждого монстра есть создатель», — шепотом, словно зачитывал запретное заклинание, произнес Феликс. — Монстра? — хмыкнул он. — Хорошая пища для избалованного воображения.       Он вернул книгу на полку и взял корень имбиря. Обведя еще раз взглядом обстановку, он мысленно сделал пометку выделить время для уборки.       На чердаке валялось слишком много ненужного хлама, с которым давно стоило бы распрощаться. Например, расстроенная лютня: из двенадцати струн уцелела только одна. Феликс не был музыкантом, откуда она здесь взялась, он даже не помнил. Или ваза с засохшими незабудками. Последний раз он собирал их в прошлую пятницу. Сегодня четверг. Неделю стояли и гнили. Грустно, что цветы так быстро увядали. Живыми Феликс их больше любил. Разобрать антресоль рука не поднималась. Там, скорей всего, мышь повесилась среди клубков, инструментов и другого, ненужного барахла. Под витражным круглым окном стоял заваленный книгами письменный стол. Разноцветные лучи падали на пергамент с рецептами, измученными и заученными вдоль и поперек Феликсом, и сточенные ножом карандаши, торчащие из банки, точно иголки у ежика. Еще одна заметка в невидимый ежедневник: купить наконец-то нормальную точилку. А что насчет самодельных ловцов снов под потолком? Болтались себе, о чем-то звенели. Хотя вряд ли. Скорее как мыши в антресоли — тоже с горя повесились.       «Талантливый человек талантлив во всем», — говорил дед, когда учил Феликса разбираться в лекарственных травах и ядах. Феликс достиг высшего ранга в своем мастерстве, однако художником или писателем так и не стал. Дед не врал. Сам-то он был талантливым мужиком. Просто Феликсу не повезло — он многогранностью не отличался. Его талант распространился только на одном деле.       Феликс вздохнул и, запрокинув голову назад, снова чихнул. На сей раз в нос ударил горький запах лимона. Вчера он почистил и засыпал сахаром две дюжины для согревающих леденцов. Зима не скоро, но Феликс готовил сани летом.       Кстати об этом. С утра лил дождь. Тропический. Июльский. Прохладный и мелкий. После него городские дороги пропахли петрикором. Любимым запахом Феликса.       — Мистер Ли. — Голос Ноа выдернул его из чертогов подсознания. Он по-собачьи встряхнул головой, задул дрожащий огонек в лампе и, гулко захлопнув за собой массивную дверь, спустился вниз.       Ноа встретил его за прилавком уж больно радостный. Больно, не потому что его радость — поддельная, мальчишка буквально сиял, ослепляя. Чему только радовался? Бес его разбери. Молодежь нынче такая, — простодушная, радовалась чему-то известному только ей.       — Вам пришло письмо от господина Хвана!       От господина Хвана? Вот значит как… Если бы Хёнджин услышал, как Ноа к нему обращался, со смеху бы упал. Помимо конверта, в руке Ноа шуршала небольшая упаковка с мармеладными бабочками. Теперь понятно. Господин Хван — хитрый лис, знал, как подкупить мальчугана.       — И чего пишет? — поднося спичку к конфорке, поинтересовался Феликс.       Ноа аккуратно распечатал конверт и достал сложенный в четыре раза листок.       — «Нашел то, что ты искал. Не забудь согревающие леденцы. Жду на чай. Всего плохого, Хёнджин.»       Феликс хмыкнул. Краткость — сестра таланта. Хёнджин, как всегда, был до безобразия радушен.       — После полудня уйду в лес. Без меня справишься? — предупредил Феликс, развязывая шнурок на мешочке.       — Постараюсь? — неуверенно промямлил Ноа.       — Не волнуйся. — Феликс потрепал его кудрявые волосы. — Я приготовлю заранее все необходимое.       Ноа выдавил из себя улыбку, пряча встревоженный взгляд за вьющейся челкой.

𓇢𓆸 *・.

      Ближе к полудню Феликс вздыхал чаще, чем дышал. Клиентов тьма — вагон и маленькая тележка. У одних ушибы, у других сыпь на коже. В общем и целом, скука смертная.       Не велика беда, если подобрать правильное средство от недуга. Феликс был уверен в своих знаниях, поэтому беспристрастно и легкой рукой выписывал рецепты, пока Ноа паковал мази в бумажные пакеты.       Городские мальчишки влетели в лекарскую лавку шумным ураганом. Сначала они, охая, с восхищением разглядывали стеллажи с лекарствами — стеклянные баночки красиво переливались на свету — к полудню солнечные лучи пробились через маленькие квадратные окошки и разрезали на полосы тени; а затем, как котята, игрались с колокольчиками над дверью. Феликс слышал, как во всеобщей суете нет-нет да проскальзывали разговоры о городской легенде:              — Дух леса снова разгневался… — щебетал один в тюбетейке.       — Мой дядя видел его! Он страшный. И глаза у него горят точно адским пламенем! — явно преувеличивал второй, щербатый мальчишка.       — Он ест людей! Даже кости обгладывает! — испуганно пищал третий, и его визг, как простуду, подхватывали остальные ребята.       Феликс скептично вскинул бровь, продолжая размешивать в чугунном котелке смесь для согревающих леденцов. Дух леса? Монстры? Чепуха. Феликс знал, что в лесу никого нет, кроме Хёнджина и оборотней.       Сказки оживают, когда их рассказывают. Легендам же не нужен рассказчик. Если сказки чему-то учат или поощряют, то легендами…       …предостерегают.       Булькнув, вода вскипела, и Феликс добавил несколько кусочков лимона.       Что ж, легенда на то и была легендой — о ней все знали, судачили, но никто в нее толком не верил. Со временем легенда разнеслась по городу как поветрие; местные жители всерьез задумались о существовании лесного монстра. Были и те, кто заверял, что видел его воочию — «большие оленьи рога, светящиеся в темноте глаза, косматые лапы, как у медведя». Другие же неустанно обвиняли во всех несчастьях и бедах безымянного духа леса.       Феликс жил по принципу «не поверю, пока не увижу». Оно и немудрено; в провинциальном городке злоупотребляли россказнями. Если верить во все, что так или иначе проскальзывало в чужих разговорах, то недолго сойти с ума.       Во всем виноват дух леса? Забавно. Когда существовала легенда, проще было оправдать закономерность: ужасную погоду в июле, несвойственную для теплого климата; сильный ветер, ломающий деревья и крадущий с бечевки одежду. Банкротство, невезение, безответную любовь — кто во что горазд. Не разобравшись, людям проще обвинить то, чего вовсе нет. Сложнее признать свои ошибки. Невезение — это не таро с предсказаниями, прежде чем обвинять кого-то или что-то, разберись в себе и своих проступках. В конце концов, фортуна — не привередливая дама, ее легко подкупить старательностью и упорством. Безответная любовь? Может дело в нас самих, а не эфемерных духах? Любовь — это судьба двух отдельно взятых людей, а не притянутое за уши «две половинки одного целого». Банкротство вообще отдельная история. «Без труда не выловишь и рыбку из пруда», как говорится. Стихийные бедствия не подвластны человеку и уж тем более монстрам. Феликс об этом знал не понаслышке. Ему Хёнджин рассказывал.       Однако Феликс не зарекался. Нащупав амулет за пазухой, он нахмурился в беспокойстве. Дело вовсе не в монстрах — в этом он был абсолютно уверен, а в людях и их халатности. Есть то, чего действительно стоило опасаться. Лес губил опрометчивых. Не прощал. Забирал.       Городские мальчишки в итоге купили пастилки. Как оказалось, они гундосили и хрипели, но Феликс не сразу заметил, погрузившись в свои раздумья. Он упаковал блистеры в разноцветные конвертики, заклеив язычок наклейкой с мухомором. Мухомор — это каламбур, но мальчишки оценили. Звонко хихикнув, они поблагодарили его и, шурша конвертиками и смехом, покинули лавку.       После них тишина стала ощутимее. Феликс облегченно выдохнул, расслабив тугой хвост на затылке. Рядом с ним Ноа вкусно жевал сахарные мармеладки. В пачке осталось две штуки. Феликс втихаря спер одну и скривился. Кислая. Опять треклятый лимон попался.       Чуть позже они перевернули табличку с «открыто» на «обед» и поели вчерашние лепешки с картофельной похлебкой. Ноа как с голодного края набросился на еду, Феликс тихонько над ним посмеивался, прикрывая улыбку ладонью.       — Я ушел, — закинув на спину пухлый рюкзак, сказал Феликс перед тем, как покинуть лавку. — Если не вернусь к наступлению сумерек, закрывайся и беги домой. Не заставляй матушку волноваться. — Ноа кивнул, выслушивая его наставления. — Если завтра не появлюсь… — Феликс выдержал паузу, но не для того, чтобы напугать, а скорее предупредить. Лес опасен — это реальность, не выдумка. Нужно быть готовым ко всему и действовать на опережение. — Ты знаешь, что делать.       — Хорошо… Удачи, господин Ли!       — Спасибо. — Феликс нацепил на голову капюшон, салютуя. — Удача мне пригодится!

𓇢𓆸 *・.

      Путь до леса предстоял долгий и утомительный. Чтобы туда добраться, сначала нужно было пробиться сквозь шумную толпу людей. На главной площади часто собиралось много народу. По выходным здесь устраивали пышные ярмарки и фестивали, на будние дни нередко выпадали праздники.       Сегодня горожане праздновали День сплетения венков. В этот день — восьмого июля — площадь украшали цветочными композициями, а козырьки домов — бумажными флажками. Вокруг фонтана с двумя целующимися купидонами приезжие торговцы расставляли палатки, где продавали заграничные семена, декоративные сладости, цацки. Юные девушки, скрывая невинную улыбку за платком, принимали цветы от юношей и плели из них венки. Согласно преданию, венок, сплетенный из цветов, подаренных возлюбленным, приносил удачу в любви. Также в город приезжали мудрецы и гадалки. Расклад на будущее, любовь или карьеру — все что угодно, если в кармане завалялась разменная монета.       Феликс неторопливо прогуливался вдоль прилавков, разглядывая выставленные на продажу цветы: розы, лилии, ромашки, гладиолусы. Запахи между собой переплетались и создавали обволакивающий легкие, густой аромат. Феликс принюхался: свежий, цветочно-медовый шлейф, на первый вдох, напоминающий фиалку, но более насыщенный и сладкий. Без сомнений, это незабудка. Феликс ни с чем бы не спутал ее благоухание. Он подошел к прилавку и со знанием дела оценил выставленные в ряд цветы. Милая старушка в чепчике ему улыбнулась, предложив купить белые розы.       — Незабудка, — указав на мешочек с неуклюжим рисунком синих цветов, выбрал Феликс.       — Символ искренней любви, — согласилась старушка, упаковывая товар в велюровый мешочек.       Много лет назад в реке Марро, что условно отделял земли городка от леса, утонул воин, пытавшийся вытащить из воды упавший букет незабудок. Его возлюбленная, прекрасная Аннет, видела трагедию и до конца жизни носила эти цветы с собой, оставшись верной своему избраннику. Когда девушка умерла, ее могилу осыпали синими лепестками. Так незабудка стала символом вечной любви и преданности.       Существовала и другая легенда, для менее искушенных. В конце четырнадцатого века, когда землями владел король Артур, символом королевской власти избрали цветы незабудки. А после того, как он вернулся из изгнания и взошел на престол вновь, цветок стал предвестником удачи и защиты от злых сил.       — Помни меня, — шепнул Феликс, принимая из рук старушки мешочек. Те резко схватила его за запястье костлявыми пальцами и притянула к себе практически вплотную.       — Юноша. — Феликс испуганно замер. Несмотря на то, что старушка выглядела сухой и хрупкой, ее хватка на руке ощущалась стальной. — Остерегайся красных цветов, что сверкают во мраке.       Феликс проморгался, как пучеглазая ящерица, но ничего не ответил, лишь рефлекторно кивнул, сам не понимая, с чем согласился.       Чем дальше Феликс уходил от главной площади, тем реже уши полосовали радостные вопли и звуки празднования. К тому времени, как он покинул площадь, праздник только начал разгораться. Песни, пляски, девушки в пышных платьях кружились под кружевными зонтиками и гитары. Молодые люди приглашали их на вальс, детишки слонялись вокруг фонтана и лопали карамельных петушков. Помимо семян незабудки, Феликс прикупил еще корень имбиря, — сегодня утром последний упал в котелок. Затем, еще немного прогулявшись вдоль площади, он добрался до ближайшей станции и на ходу запрыгнул в пыхтящий трамвайчик.       Рельсы по прямой пересекали весь город. Трамвай медленно, но не останавливаясь, шел по одному и тому же маршруту — туда и обратно. Феликсу всего-то нужно было доехать до мельницы и пешком пройтись по мосту. А дальше лес. Чужая территория. Безлюдье.       По дороге до мельницы, гудящей под шум бурлящей реки, той самой, из легенды про незабудку, незнакомая девушка, неожиданно вынырнувшая из подворотни, ловко накинула Феликсу на макушку венок из одуванчиков. Он подмигнул ей, благодаря мешочком с медовыми леденцами, на что девушка ярко улыбнулась, скрывшись тенью между домов.       Беззаботность и умиротворение. Это первое, о чем всегда думал Феликс, ловя смех людей, встречающихся на пути. Он любил это место, всем своим крохотным, но храбрым сердцем. Ценил мгновения, подаренные судьбой, тихонько радовался розовым закатам. Это его дом. Это место, где он родился и, благодаря деду, нашел свое призвание. Дед заменил ему не только отца, но и наставника. Для Феликса стало честью — продолжить его любимое дело.       — Феликс! Приятель! — Лукас встретил его крепким рукопожатием и вздернутыми кверху усами. — Опять в лес намылился? Ну-ка, притормози. У меня для тебя кое-что есть.       Лукас — мужчина средних лет, худощавый, но поджарый, с первым признаком старости на висках. От него всегда пахло табаком и солодом. Он — постоянный покупатель Феликса и по совместительству хозяин мельницы. Они с женой часто наведывались к нему в лавку и затаривались всяким нужным и ненужным на год вперед. Последний месяц Лукас приходил один и заметно подавленный. Уже тогда Феликс заподозрил что-то неладное. Между супругами упало яблоко раздора.       Пару дней назад, когда в витрину хлестал сильный дождь, взмокший и красный Лукас буквально влетел в лавку и упал на колени перед Феликсом. Взметнув руки вверх, он долго и неустанно просил о помощи, на что Феликс вздохнув, согласился. То, о чем просил Лукас, было незаконно. Его могли запросто повязать и прикрыть лавочку.       Но Феликс рискнул. Как там говорится? Кто не рискует, тот не пьет кальвадос? О необычном заказе он поведал Хёнджину, и тот, расплывшись в лукавой ухмылке, с удовольствием согласился помочь.       — Брось. Не стоит, — вежливо отказался Феликс, сжимая протянутую руку.       — И все же, погоди маленько. Миранда попросила тебя отблагодарить.       Лукас юркнул за дверь и через несколько мгновений вышел с корзинкой, укрытой клетчатой салфеткой.       — Вот, держи, — он протянул Феликсу корзинку с еще теплым пирогом. — Ты спас наш брак, Феликс. Это бесценно.       — Спасибо, — Феликс принял угощение и предложил разделить трапезу на двоих. Лукасу два раза предлагать не надо. Он охотно согласился, притаскивая из погреба бутылку вина и душистый клюквенный кисель, помня, что Феликс не ценитель горячительного.       Остатки пирога, завернув в салфетку, Феликс спрятал в рюкзак. Лукас еще раз поблагодарил его низким поклоном и пожелал попутного ветра в дороге.       Уже переходя кирпичный мост, Феликс вдруг остановился, прыснув в кулак — афродизиак творил чудеса.

𓇢𓆸 *・.

      Лес встретил таинственным шепотом ветра. То ли шептал на ушко очередную сказку, то ли запугивал Феликса. Сквозь кроны деревьев едва пробивались лучи заходящего солнца. Вечерело. Из-за внеплановой прогулки Феликс потерял счет времени.       Ему нравилось вот так бесцельно (хотя, как таковая цель имелась) гулять по лесу, будто смаковать каждый шаг. Рассматривать, дышать, слушать. Прислушиваться. Тишина в лесу осязаемая, густая; пронизывающая до самых косточек, тонкими нитями стягивающая сердце от предвкушения и тревоги. Для обывателя это противоестественно — слышать собственное дыхание и то, как с хрипом сокращается диафрагма. Для Феликса эти мгновения — особенно значимые. Он не поклонник одиночества, но любил уединение.       Лес — это целый мир, утаенный от лишних глаз в шкатулке. Ходишь и озираешься. Замечаешь то, чего раньше не видел. Удивляешься. Лес — это самый чистый, природный ингалятор: глубокий вдох, а затем медленный выдох. Лес учил мудрости, рассказывал истории. Он живой. Говорящий. Деревья трещали, сверчки стрекотали.       Куда ни глянь, везде росли величественные и мрачные сосны. Их черные стволы и густые кроны возвышались над головой, заслоняя светлое небо. После утреннего дождя земля под ногами еще влажная. Вся была усеяна иголками, мокрыми листьями и хрустящими, как рыбьи косточки, ветками. В сумрачном лесу немало трухлявых, старых пней, пахнущих мхом, выкорчеванных с корнем сосен и валежника. Осторожно! Часто из-за тумана их легко не заметить и расшибить коленки. В лесу нужно быть очень внимательным. Лес наблюдал. Он не любил зевак. Иногда то, что нас очаровывало, легко могло погубить. Живое воплощение убийственной красоты.       Феликс был знаком с лесом не первый год. Породнились. Не сразу. Но пришлось. Практически взаимовыгодные отношения. Феликс безвозмездно, по-своему, оберегал лес: гасил костры, беспечно оставленные путешественниками, убирал мусор, протаптывал новые тропинки; — в то время как лес защищал его от… Да от всего, чтобы то ни было. Травы для лекарств Феликс собирал только здесь. Диковинные, которые не росли в лесу, он закупал на ярмарках.       — Хватит прятаться. Выходи. — Феликс присел на пенек, устраивая между ног рюкзак. Позади него зашуршали кусты и послышалось чье-то недовольное фырканье.       Слежку он заметил еще на пути к роще. Хоть зверь и пытался вести себя тихо, но его выдали шуршащие листья, бьющие об шерсть.       — Пронырливый человечишка.       — Я тоже рад тебя видеть, Йен-а.       Маленький, одичавший оборотень. Отвыкший от людей, хотя, по сути, являющийся таковым. Он не был приручен и кусал руку, которая его кормила. Феликс чудом с ним сдружился. Хотя, дружбой это сложно было назвать.       Клан оборотней давно и надежно обосновался в здешних землях. Они появились внезапно — сто лет назад — и легко слились с общей массой. Простой народ знал о существовании оборотней, некоем клане и охоте, но не боялся. Те лишний раз не отсвечивали. Люди их не интересовали. От слова совсем.       Йена крадучись, на корточках, приближался к Феликсу и, перекинув ногу через пенек, уселся напротив. Вместо нормальной одежды на нем болтались рваные тряпки из кожи, обшитые мехом; взгляд прищуренный, хитрый, но оскал и дергающийся пышный хвост выдавали заинтересованность и предвкушение. Лис ждал. Может, даже скучал. Из-под грубой, торчащей в разные стороны копны волос, виднелись подрагивающие рыжие ушки — Йена так и не научился полностью менять свой облик. В отличие от своих сородичей, он выбрал истоки и остался жить там, где изначально было их место — в дикой природе.       Феликс прислушался. Скоро стемнеет. Это нетрудно понять. Перед закатом лес будто замирал.       Не теряя время на лишние разговоры, каких между человеком и оборотнем с первых дней знакомства не водилось, Феликс выудил из рюкзака маленькую конфорку, две металлические кружки и один жестяной чайник. Немного подумав, достал завернутый в салфетку пирог и два мешочка со сладостями. Один под внимательным взглядом вручил Йене, другой отложил на потом.       Ели быстро и молча, так и не проронив ни слова. Йена с набитыми щеками изредка поглядывал на Феликса и, осушив весь стакан, попросил добавки.       — Не хочешь вернуться в город? — протерев кружку тряпкой, поинтересовался Феликс.       — Там люди, — буркнул Йена.       — Я тоже человек.       — Ты человек, который принес пирог.       Феликс хмыкнул уголком губ. Тут и не поспоришь. Перед лимонным пирогом трудно устоять. Даже оборотням.       В сопровождении Йены Феликс пересек небольшую полянку с цветами. Сделав небольшую остановку, он вдохнул полной грудью знакомый запах и собрал охапку незабудок и зверобоя. Нет-нет да поглядывал на небо и компас, прикидывая сколько осталось до темноты. Компас, подаренный Хёнджином, иногда шалил и нервно дергал стрелкой, но Феликс и без него неплохо ориентировался во времени и на местности.       Ночь — наилучшее время для сбора Сумрачного огонька. Среди белого дня цветы трудно было найти. Их потенциал раскрывался во мраке. Буквально. В ночи цветы сияли как звёзды.       «Остерегайся красных цветов, что сверкают во мраке».       Феликс встряхнул головой. Если старушка говорила о Сумрачном огоньке, то это странно. Из-за сияния его лепестки светились ярко-желтым, почти белым. Причем тут красный? Неясно. Хотя верить всяким подозрительным старушкам — гиблое дело.       Снова оказавшись в густой роще, Феликс уже по знакомому и выверенному пути свернул направо и, страхуясь оторванной палкой, взобрался по каменистому выступу. По пути он встретил группу людей с набитыми рюкзаками и звенящими кружками на ремнях. Они бегло между собой познакомились, перекинулись парой фраз, путешественники поинтересовались, каким ветром Феликса сюда занесло. Ребята поведали, что искали Ледяную пещеру, которая из-за образования опала и гипса в камнях выглядела как «обледеневшая». Феликс там был, и не раз, но никаких полезных ископаемых не находил, однако решил не отговаривать путешественников. Вдруг им повезет. Надежда умирала последней.       Попрощавшись и пожелав друг другу удачи, они разошлись по разным тропинкам и Феликс спустился к тонкой извилистой речушке. Йена, убедившись, что он в целости и сохранности добрался до места назначения, юрким оранжевым огоньком скрылся среди стволов деревьев.       Провожая его взглядом, Феликс вдруг в осознании улыбнулся. Лес незримо оберегал и его.

𓇢𓆸 *・.

      — Припозднился. Совсем страх потерял?       — Не бурчи. Я леденцы принес. — Хёнджин впустил Феликса внутрь, вздергивая чёрными бровями. — И деньги, — следом добавил он, на что Хёнджин сыто улыбнулся.       Хёнджин бедовый. И вообще весь из себя нескладный. Красивый — бесспорно, но худой и бледный как поганка. Волосы отрастил до поясницы и часто цеплял ими весь мусор с веток. Одевался он совсем не так, как описывали в бестиариях: нет шляпы, длинного плаща, метлой он пользовался по назначению. Недавно в его доме появился кот. Хоть что-то выдавало в нем того, кем он являлся.       Хёнджин — ведьма. Феликс точно не знал, в каком поколении и сколько ему лет, да и сам Хёнджин никогда не говорил. Они познакомились случайно, может, и не должны были вовсе. Но так уж получилось. Судьба для чего-то же их свела.       Для бизнеса, усмехнулся своим мыслям Феликс. Определённо только для него.       В один из солнечных дней, какие редко случались в зимнее время года, Феликс как обычно гулял по лесу и собирал рябину. Еще издалека он почуял и заметил странные клубы дыма, оседающие густым облаком на кронах деревьев. Побежал навстречу, не задумываясь. Там, вдалеке явно что-то горело, вдруг кто-то мог пострадать. Феликс часто грешил необоснованным героизмом. Наверное, поэтому он стал лекарем. Набредя на дом, тщательно спрятанный за деревьями, он встретил чумазого парня с безумной улыбкой на лице. Так он узнал, что Хёнджин не дружил с зельями. И с головой, видимо, тоже.       Хёнджин умел колдовать. Криво-косо, но умел. Афродизиак они придумали вместе, после чего негласно стали партнерами.       Ведьм недолюбливали. Но это еще слабо сказано. Их презирали, ненавидели и обходили за три версты. На ведьм велась охота: Клан оборотней вылавливал каждую, пытал и сжигал. Вроде современное общество, а вели себя как дикари. Собственно по этой причине люди спокойно, даже в некотором роде подчинительно, относились к оборотням, а Хёнджин прятался в лесу. Он обжился в неплохой хижине, обзавёлся небольшим садом, где выращивал белые розы и красил их в синий цвет. Его нездоровую любовь к синему цвету Феликс приметил сразу. Только чем она обосновывалась, он так и не узнал.       Иногда Хёнджин хромал и держался за поясницу. Кряхтел как старик, сетуя на старость. Феликс предпочитал не вдаваться в подробности. Во всяком случае, у каждого есть свои потребности и скелеты в шкафах.       Странность Хёнджина проявлялась не только в его внешнем виде и поведение. Даже дом, в котором он жил, выглядел, мягко сказать, вызывающе. Два этажа, на каждом как минимум по четыре комнаты. Много дорогой мебели, антиквариата (дом, скорее всего, когда-то принадлежал богатому аристократу или Хёнджин — вор) и картин. В основном пейзажи: океан, горы, лес, поля. В таких домах обычно устраивали пир на весь мир, звали гостей. Но Хёнджин не из хвастливых, к тому же жил совсем один. Зачем столько роскоши, а главное кому её показывать — непонятно. Может, Хёнджин таким образом пытался уподобиться людям? Какое напрасное расточительство.       Если Феликс спокойно, в некотором роде, любовно относился к одиночеству, то Хёнджин, будто бы никогда с ним раньше не сталкивался. Он часто выглядел отрешённым и скучающим. Словно смирился. Только с чем? По дому Хёнджин передвигался нарочно громко, как слон в посудной лавке; задевал всё, на что случайно натыкался, ходил за Феликсом по пятам, ни на минуту не оставляя. Феликс не возражал и не прогонял, но невольно задавался вопросом: если ему было настолько тоскливо в доме, почему не вернулся к своим, в ковен?       — Вот Дьявол! — Хёнджин отскочил от плиты, схватившись подушечками пальцев за мочку. Кстати, еще один интересный факт: у него и с готовкой плохие отношения.       — Давай помогу. — Феликс отложил в сторону дневник и подошел сзади проверить. Еще бы немного и Хёнджин спалил бы всю кухню, но, слава Артуру, отделались слегка подгоревшей яичницей.       — Надо расширять бизнес. Что думаешь на счет эликсира молодости?       Они накрыли стол в гостиной. Сели при свечах, друг напротив друга, и неторопливо пережевывали яичницу. Справа трещали поленья в камине, слева, лаская лысину черепа, развевался легкий тюль на ветру; на подоконнике сидел кот и пристально наблюдал за ними. В полумраке, едва освещенном свечами, его глаза сверкали ярко-зеленым, точно брюшки светлячков. Феликс съежился и отвернулся. Красиво, но жутковато. Жуть, пронизывающая иглами насквозь.       — Плохая идея, — в итоге ответил он, ковыряя вилкой яичницу. — Узнают — пришьют. К тому же…       — Ну-ну. Договаривай.       — …Яичница подгорела.       Хёнджин звонко поставил стакан на стол и запрокинул голову от смеха. На что намекал Феликс — и ежу понятно. Хёнджин не дулся, когда тот по-дружески напоминал ему о его величайших способностях. Для них это обыденный способ разрядить обстановку. Они знакомы всего ничего полгода, а вели себя как давние приятели.       — И то верно, — легко согласился Хёнджин, вдоволь насмеявшись. — Но я все-таки попробую.       — Попытка — не пытка. Не перестарайся только.       Хёнджин кивнул и залпом осушил стакан. Феликс перевел взгляд на стену, усмехнувшись.       «Правила поведения в доме ведьмы», — табличка висела над камином, в ажурной рамке из красного дерева. Феликс заприметил ее еще в тот день, когда впервые здесь оказался, но до сих пор, случайно натыкаясь взглядом, не мог сдержать улыбки.       — Запрещено приносить в дом малину, — Феликс прочитал вслух новое правило, удивившись: — С каких это пор?       — С тех самых, как у меня появилась аллергия, — объяснил Хёнджин, машинально почесывая скулу. — Так что, мотай на ус и жуй хлеб.       — Ты точно ведьма?       — Хочешь проверить? — лукаво ухмыльнулся Хёнджин.       Феликс хмыкнул, с хрустом откусив хлеб. Его, к сожалению, не удалось спасти от стараний Хёнджина. Пал смертью храбрых.       После ужина они разделили одну трубку на двоих и смотрели на звёзды. Хёнджину нравилось ночное небо, усеянное миллиардами созвездий, он много о них рассказывал и часто по ним гадал. Феликс не верил в предсказания, но слушал внимательно. Хёнджин интересно рассказывал: восторженно, звонко, жестикулируя, словно зачитывал королевский указ. Волей-неволей заслушиваешься.       В последнее время Хёнджин выглядел печальным. Но Феликс к нему не лез с расспросами. Хёнджин не из тех, кто делился чем-то сокровенным. Да и грустить волен каждый по-разному. Кто-то тихо, в ночи, пока никто не видел, а кто-то — крича об этом на весь мир.       — У каждого монстра есть создатель… — бубнил под нос Феликс, вертя в руках почти готовый венок.       — А? — не отрывая взгляд от неба, переспросил Хёнджин.       Между ними дымились две кружки с чаем и лежала небольшая стопка незабудок. Феликс потянулся к цветам и вплел один в венок.       — Как думаешь, монстры существуют?       — Не знаю. Может быть, да, может быть, нет, — пожал плечами Хёнджин.       — Ты же есть. И Йена где-то бродит. Почему бы и им не существовать? — Феликс и сам не верил в то, что спрашивал. Но любопытство — не порок. Особенно когда о монстре трубили на каждом углу.       — Интересное у тебя видение, Фел. Считаешь меня монстром?       — Если только монстром бедствия, — усмехнулся Феликс.       — Будучи монстром, необязательно им являться. Иногда монстр — это метафорический образ, сидящий глубоко внутри нас и ожидающий подходящего момента.       — Чтобы… Что? — У Феликса была забавная, но не отталкивающая привычка докапываться до истины. Он душу вытрясет из мёртвого, но получит ответы.       — Чтобы разрушить в нас человеческое. Думаю, страшнее всего потерять себя.       — Красиво говоришь... — протянул Феликс. — Где-то я уже это слышал.       — А то! Книжек твоих начитался. Кстати. — Хёнджин нащупал в кармане листок и передал его Феликсу. — Захвати-ка мне парочку, когда вернешься в город.       — Хорошо. — Тот спрятал листок в нагрудную сумку и нацепил на голову Хёнджину венок из незабудок. — С праздником.       Хёнджин молча принял подарок, но по его недоумевающему лицу было видно, что он понятия не имел, о каком празднике шла речь.       Ночь сегодня была спокойная. Уютная. Ветер прохладный, совсем не летний, отпугивал духоту и сдувал жужжание комаров. Хёнджин смотрел на звёзды, а Феликс на венок, украшающий его волосы. Странное чувство стрекотало в груди, необоснованное. От чего-то на душе скребли кошки.       — Возьми. — Хёнджин протянул ему амулет с фиолетовым камнем, когда тот собирал вещи в рюкзак. — Я его зачаровал. Вроде должно защитить.       — От чего? — пихнув в боковой карман амулет, спросил Феликс.       — От чего бы то ни было. Феликс. — Хёнджин серьезно уставился на него. — Будь осторожен. Ты в своей стихии, но стихия не подвластна обыкновенному человеку.       Феликс ничего не ответил, потому что привык. Хёнджин всегда провожал его так, будто прощался.

𓇢𓆸 *・.

      В свое время Сумрачный огонёк стал величайшей находкой для Феликса. Цветы привлекли его не только своей светящейся диковинностью, но и незаменимыми лечебными свойствами.       Чтобы приготовить обезболивающее, сильное и действительно эффективное, нужно было неплохо так постараться. Классический вариант, каким лекари пользовались испокон веков и до того, как Феликс нашел огонёк, — это обыкновенный сироп, сваренный из тысячелистника, подорожника и зверобоя.       Однако чтобы приготовить подобного рода лекарство, необходимо было потратить как минимум неделю. Сначала высушить на нитках собранные травы, затем, не скупясь на сахар, сварить сироп и при комнатной температуре оставить настаиваться на четыре дня. После этого все три вида сиропа вылить в одну кастрюлю и, тщательно перемешав на медленном огне, довести до кипения. Немного остудить, попробовать, скривиться, добавить несколько столовых ложек мёда и только тогда принимать по назначению.       Боль уходила не сразу, постепенно. Иногда — эффект был накопительный. Но другое дело Сумрачный огонёк. Эти цветы не нуждались в дополнительной обработке и танцах с бубнами. Их достаточно было просто заварить кипятком или втереть в место воспаления. Можно даже пережевать и проглотить, если горький вкус не противен. Неудивительно, что ради огонька, Феликс не трусил и каждый раз рисковал жизнью, возвращаясь за ним в лес. Ночное время — не для людей, но, наперекор всем опасениям, смелый лекарь отправлялся в путь.       Дед говорил, что к дарам природы, будь то обыкновенная полевая ромашка или всё тот же Сумрачный огонёк, нужно относиться с благодарностью. Его взгляд на мир отличался от взгляда простых смертных и часто напоминал Феликсу мировоззрение алхимика.       «Чтобы что-то получить, нужно что-то отдать». Порой бартер должен быть равноценным. Условно, если человеку взбрело в голову воскресить умершего, то в обмен на одну жизнь, нужно было забрать другую. Но это сказка. Не еще одна, а очередная. Алхимия — древнее мастерство, почти утраченное; о нем давно позабыли, и в целом оно находилось под строжайшим запретом. Как и магия.       Неизведанное притягивало и одновременно отпугивало. Человеку, с его многогранными эмоциями и склонностям грешить, сложно было проникнуться настолько тонким ремеслом. Чудеса ослепляли. Здравомыслие проигрывало, уступая место алчности и азарту.       Одна из ключевых особенностей алхимии — это возможность ею овладеть без магии. Будучи простым человеком, из плоти и крови, без магических способностей и магов в роду, можно было «колдовать». Гипотетически. Потому что алхимия все еще была эфемерна, как сон или грёзы. Но Феликс лишний раз в это не лез. Береженого Бог бережет.       Благодаря своим заметкам в дневнике и богатому опыту, Феликс знал, что благоприятные условия для обитания Сумрачного огонька — это влажная почва и прохладный воздух, — и помнил, что в лесу много водоёмов и источников. Поэтому, выстроив в голове примерный курс, выдвинулся на север.       Идти совсем недолго, главное внимательно смотреть под ноги. Недавно Феликс приобрел налобный фонарик. Теперь блуждать по потемкам стало чуточку проще.       Он пробирался сквозь дебри; ветки лупили по щиколоткам, листья лезли в глаза. Но это был хороший знак. Значит, где-то поблизости находилась вода. Феликс остановился, чтобы перевести дух и, прислонившись к сосне, прислушался. Журчал ручеек. Очень тихо и слабо, но уже близко. Еще немного, капельку усилий, и он доберется до цели. От предвкушения защекотало в желудке, а щеки невольно стянуло улыбкой. Феликс оттолкнулся от ствола, но тут же замер, обернувшись на звук.       Феликс...       Показалось? Это был голос матушки? Исключено. Должно быть, ветер разнес и исказил крики ночных птиц. Хмыкнув, Феликс затянул потуже ремни на поясе и, опираясь на палку, пошел дальше.       С каждым новым шагом звук воды становился громче. Вдалеке уже приглядывались слабые очертания цветов. Отсюда их свет казался бледным, но вполне узнаваемым. Поняв, что цель уже близка, Феликс ускорился.       Нетерпение, как известно, притягивало к себе дурные последствия. Феликс обычно действовал обдуманно и осторожно, но едва завидев долгожданное сияние, его сознание будто помутнело; он повелся на свечение, как ребенок — на конфеты. Желтый свет завладел его вниманием. Феликс, уподобившись мотыльку, потянулся к нему навстречу. Перепрыгнув через корягу, он не заметил обрыв и, подвернув в спешке ногу, кубарем скатился вниз.       Мир то и дело переворачивался. Феликс катился долго, но безболезненно. Почва близ воды была влажная и мягкая. Ему повезло. На сей раз он отделался легким ушибом и парой синяков на попе. Остальное, как говорилось, до свадьбы заживет. Тем более в двух шагах росли цветы, снимающие боль.       Феликс не спешил подниматься. Убаюканный внезапным потрясением, весь измазанный, в пыли и ветках, он распластался по земле в форме звезды и попытался разглядеть сквозь кроны деревьев небо. И что такого необычного Хёнджин находил в созвездиях? Отсюда их даже не было видно. Едва ли луна проглядывалась сквозь кроны.       Феликс…       — Кто здесь? — вздрогнув, Феликс резко поднялся с земли, и оглянулся по сторонам. Вокруг не было никого. Кроме сосен и скрипящих веток.       В порыве он потрогал затылок, темечко и виски, но явных шишек не нашел. Значит, с головой все было в порядке, не ударился. Тогда… Чей голос он слышал? И почему он так был похож на матушкин?       Матушки не стало давно. Феликсу тогда было, кажется… десять? Около того. Умерла она тихо, в сочельник, от туберкулеза; в те годы болезнь была страшнее чумы и гнева Божьего. Матушка любила незабудки. Холила их, лелеяла, как родное дитя. Так безымянная лавка Феликса обрела долгожданное имя, в дань уважения матушке.       «Незабудка».       Помни меня.       Никогда не забывай меня.       «Феликс, ты помнишь меня?».       Кусты зашуршали и из них вылетела стая взбаламученных зябликов. Ветер унес в глубь леса их перья, щебет и голос, ласковый и до боли в груди напоминающий матушкин.       Феликс отряхнулся и, хрустнув плечом, облегченно выдохнул. Еще болело, но сустав встал на место. Он поправил смятые полы плаща, затянул потуже шнурки на ботинках, сдул с глаз выпавшую челку и, взгромоздив рюкзак на спину, снова пошел вперед.       Спускался вниз теперь осторожнее. Палку он где-то потерял, пока падал, поэтому полз почти на карачках. Пока шел, нет-нет да прислушивался к шуму, но ничего подозрительного, кроме шороха листвы и скрипа коряг, не нашел. Что ж, в темноте и не такое привидится. Феликсу совсем не страшно, лишь немного тревожно. Его страх липкий, но избирательный.       Вода уже близко. Запах сырости и мха пронизывал, но вместе с тем что-то еще, слабое, но отдаленно знакомое, смешивалось с хвойным шлейфом. Запах неприятный, он отталкивал и подкидывал воображению странные, жуткие картинки. Феликс скривился. Это было не к добру.       Чем ближе он подходил к источнику, тем запах становился сильнее. Тропинки не было — сюда еще не ступала нога человека, поэтому Феликсу приходилось расчищать себе дорогу в ручную. Он ломал ветки, закрывающие обзор, проползал через упавшие бревна. Лес сгущался и будто пытался его остановить. Напрасно. Феликс видел цель, но не видел преград.       Выбравшись наконец-то из гущи, он поднялся с колен и тут же замер. На шатких ногах Феликс сделал два шага назад, заглушив рвущийся, немой крик ладонью.       ...Вся поляна вокруг воды была усеяна расчлененными трупами. Тела безжалостно были изуродованы, валялись ошметки человеческого мяса, одежда и рюкзаки были разорваны в клочья. Сумрачные огоньки, которые так яро, но бескорыстно хотел найти Феликс, окрасились в багряный цвет.       Остерегайся красных цветов, что сверкают во мраке.       Это кровь. Она повсюду. Густая. Грязная. Человеческая. Лужами вместе с плотью. Брызгами на камнях и коре деревьев. Ее слишком много. Столько не бывает. Это невозможно... Иррационально! Поляну огоньков, окольцованную светом и кустами, осквернила смерть. Теперь Феликс понял, что он почуял, когда приближался к воде. Железо и гниль. Тела были еще свежие, теплые. У некоторых жертв все еще был пустой, застывший взгляд. Перед смертью они увидели чудо. Или дьявола воплоти.       Нужно срочно бежать, не оглядываясь. Но Феликс застыл; налившиеся свинцом конечности не слушались, они больше не принадлежали ему, как и тем несчастным. Феликс стоял, дрожащим взглядом сканируя место кровавой расправы. Кто или что на такое был способен? Волки? Медведь? Настолько мерзкую картину он видел впервые. Пробежавшись быстрым взглядом по местности, Феликс насчитал ровно восемь тел.       Путешественники.       Пару часов назад Феликс с ними разговаривал, даже смеялся. Они улыбались, а теперь... Больше никогда не смогут.       Дыхание сперло, будто и вовсе выбилось из легких. Феликс попытался отдышаться, но вышло это рвано и худо, к горлу подступили желчь и слезы. Он медленно потянулся к ремню на штанах и вцепился мертвой хваткой в маленький кортик. Крепко сжав рукоять пальцами, он медленно развернулся на пятках и сорвался прочь.       Лес частый, густой, хоть ножом режь. Ветки били по лицу, но хлесткие удары отрезвляли и подгоняли бежать дальше. Феликсу казалось, будто его преследовали. Загоняли в угол как добычу, но чем дальше он убегал от поляны, тем громче резали слух неизвестные, жуткие звуки. Это больше не фантазия. Реальность такова, и она медленно приближалась, дыша в затылок. За ним гнались. Чтобы это ни было, оно было уже близко. Что-то трещало, рычало, рокотало, в голове смешивались невнятной какофонией голоса. Матушка звала Феликса, люди рыдали и просили спасти их от...       Феликс споткнулся, но сохранил равновесие и снова продолжил бежать. Ковылял (все-таки при падении он повредил ногу), удирал, превозмогая боль. Быстрее! Только бы не оглядываться! Прочь отсюда. Подальше. Только куда? К Хёнджину? До него несколько часов ходьбы. В город? Аналогично. В лучшем случае, Феликс добрался бы туда к утру.       Выбора не было. Пан или пропал. Приходилось петлять и гнать туда, куда глаза глядели, хотя в этой тьме даже фонарик плохо справлялся. Звёзд и луны так и не видно. Прискорбно и обидно. Удача сегодня была не на стороне Феликса.       Резко, наотмашь, его сбило нечто чёрное и мощное. Феликса припечатали к земле и яростно, вместе с кожей, содрали одежду. В панике он попытался оттолкнуть от себя существо, перевернуться, лягнуть, но цепкие острые когти впились в его тонкую плоть, продолжая остервенело рвать ее на мелкие кусочки. Феликс истошно закричал, захлебнувшись собственными слезами и кровью. Он отчаянно взывал о помощи, но никто, ни одна пропащая душа его не слышали. Он здесь совсем один, за ним никто не придет, его никто не спасет: люди сейчас спокойно спали в своих теплых постелях у камина. Но Феликс не готов был так просто сдаваться и уступать костлявой. С трудом дотянувшись и нащупав кортик, он, не колеблясь, быстрым и четким движением воткнул лезвие монстру между рёбер. Существо взвыло нечеловеческим голосом и отскочило. Феликс поймал момент и отполз назад.       Разодранную кожу щипало от кровавых, глубоких порезов, изо рта и носа текла густая струйка крови. Феликс плевался, рыдал и ругался благим матом, но упорно продолжал ползти к валежнику. Он знал, что это бесполезно, — существо, с которым он столкнулся, так просто его не отпустит, оно сильное и голодное, в нем кипела нечеловеческая мощь, — но все равно продолжал ползти, оттягивая неизбежное.       Его схватили за щиколотку — мир снова перевернулся — потянули на себя и отшвырнули в противоположную сторону. Как никчёмную вещь, половую тряпку. Как кожаный мешок с костями. Феликс снова ударился и, схватившись за затылок, сорвал голос. Его крик рвано исказился. Феликс его не узнал. Он будто раненый зверь корчился от боли и выл под луной.       Нечто чёрное не спешило его убивать. Оно будто наслаждалось его страданиями, мучило, посмеиваясь, или Феликсу только чудился этот смех. Он скрипучий, корявый и надрывный, словно лопнувшая струна. Выплюнув очередной сгусток крови, Феликс повернул голову набок и, всхлипнув, залил лицо новой порцией обжигающих слез.       Нечто напоминало человека. Но, когда оно приблизилось, Феликс не увидел в нем ничего человеческого. Существо было огромное. Девять футов в высоту или больше. У него были худые и костлявые конечности, он волочил ими по земле, цепляя ветки и листья; из пасти капала слюна, перемешанная с кровью, с его кровью, глаза пустые, смотрели, не мигая, в них не было зрачков и радужки. Оно загнанно дышало, хотя загнан был здесь и лишен выбора только Феликс. Монстр медленно приближался к нему, пошатываясь. Феликс готов был поклясться, что увидел, как на его морде блеснула ехидная улыбка, обрамленная острыми, как бритва, зубами.       Из его рёбер торчал нож. Кожа на костях была натянутая, настолько тонкая, что казалась прозрачной. Это ходячий труп, антропоморфный. Его будто достали из могилы, натянули кожу и, озверевшего, швырнули на волю. Монстр скалился и часто дышал. Его одурманивал запах крови и страха, что плескался в глазах беззащитного человека. Феликс лежал, не шевелясь. Сдался. Сил больше не хватало на то, чтобы дальше сражаться.       Эта битва была не на жизнь, а на смерть.       И Феликс в ней проиграл.       В полуобморочном состоянии Феликс слышал высокий мелодичный звон. На секунду ему показалось, что он дома, стоял за прилавком и наблюдал, как городские мальчишки игрались с колокольчиками. Ноа суетился где-то рядом, лопал свои любимые мармеладки, задавал глупые, но забавные вопросы. Феликс качал головой, как обычно, но слушал, о чем тот лепетал. Беззаботное мгновение, наполненное ускользающей радостью и легким налетом тоски, его полностью опустошило. Он плакал то ли от безысходности, то ли от литров боли. Скоро это все закончится. Правда? Скоро, совсем скоро.       Не забывай меня, Феликс.       Ему было больно — душевно и физически, он не понимал, как унять эти муки и наконец-то освободиться, чтобы упокоиться с миром. Его предупреждали, ему твердили, где-то глубоко внутри Феликс сам понимал, что лес — не место для людей, рано или поздно он его погубит и станет могилой. Глядя на кровь, капающую из пасти монстра, Феликс жалел, что так и не смог собрать огоньки. Он думал обо всем и сразу, но только не о том, что скоро умрёт.       Кажется, он давно не ходил к матушке. Её любимые незабудки… Он специально купил сегодня семена, чтобы посадить их у себя на подоконнике.       Что сейчас делал Хёнджин? Так же, как и всегда, смотрел на звёзды? Жаль, что Феликс так и не узнает, почему ему нравится синий цвет.       Кто теперь будет приносить Йене пироги? Он будет скучать? Вспомнит о своём человеке?       Интересно, как там Ноа? Сменил ли он табличку на «закрыто»?       Если бы алхимия существовала, смогла бы она защитить Феликса от монстра? Чтобы было, если бы он выжил? Вернулся бы в лес? Осмелился?       Если бы только выжил…       Если бы только…       Если бы.       Одно событие резко сменялось другим. Вот его волокли по земле, утаскивая куда-то. Подняли вверх тормашками и, встряхнув, как тряпичную куклу, выдохнули прямо в лицо мёртвое, тухлое дыхание. Затем что-то зашуршало, звон колокольчиков усилился, быстрая тень мелькнула между стволов деревьев и сбила монстра на ходу.       Падая и погружаясь в объятия Морфея, Феликс сквозь застывшие слезы видел, как кто-то или что-то разрывало в клочья монстра.       Во мраке мелькали силуэты, вопли, белая шерсть и оленьи рога.