Маковое поле

— Не понимаю, что заставляет тебя сомневаться, — доносился голос Кайто за закрытой дверью. Свет горел только на кухне и тонкой полоской проникал в коридор. Я стоял, затаив дыхание, и вбирая каждое слово. Старался даже не дышать, чтобы не быть слишком шумным. — У меня уже есть планы, — отвечал Руи. — Я поеду в Токио. Кайто усмехнулся. — В Токио… И что же будешь там делать? — Преподавать. Недолгая тишина повисла между ними. Я нахмурился, тщательнее прислушиваясь. Скрипнул чей-то стул. — Руи. Кажется, ты слишком расслабился здесь. Забыл о своём положении? — голос Кайто был холодным, почти бесчувственным. Я не мог поверить, что Руи так спокойно доверяет этому человеку — у меня мурашки бежали от одного факта его присутствия. — Пришлось здорово потрудиться, чтобы устроить тебя здесь. А ты целишься на университеты в Токио? Меня уже не будет в Японии, я никак не смогу помочь. И даже если бы был — не смог бы. — В этой школе мне выпишут положительную характеристику, с ней… — Руи, — перебил доктор. — Достаточно посмотреть в твою медицинскую карту, и всё остальное потеряет значение. Характеристика, опыт работы, талант преподавать — ничего не выгородит человека с твоим заболеванием в глазах окружающих. Пусть оно и в прошлом. Пусть ты здоров, пусть совершенно другой сейчас. Руи долго не отвечал, а затем его голос прозвучал намного тише, чем раньше. — Я могу быть репетитором. — Нянчиться с неблагодарными детьми за копейки, когда я пришёл предложить тебе работу в одном из лучших университетов Европы? Ты уверен, что правильно расставляешь приоритеты? — Йоко потёрлась о мою ногу. В тишине начал казаться слишком громким стук моего сердца. — Или… — продолжил Кайто, не услышав ничего в ответ, — есть другие факторы, влияющие на это решение? Совершенно абсурдное решение. — Кайто… Ты спас мне жизнь. Я всегда буду благодарен за это. Я никогда не забуду того, сколько ты для меня сделал. Ты помог мне с работой, помогаешь с деньгами, но… Хватит. — Хватит что? — Хватит говорить мне, что делать. Я хочу жить сам. Хочу сам решать что будет со мной происходить. Хочу… иметь возможность сделать выбор, который мне нравится. — … Что же тебе нравится, Руи? — таким же ровным тоном произнёс Кайто. — Мне нравится Япония. Я не хочу отсюда уезжать. — Ты не нравишься Японии. В этом и состоит суть. Здесь ты не найдёшь способа нормально жить. Никакой работы или друзей. Только ты, твой диагноз и тысячи косых взглядов. Это во-первых. А во-вторых., всё будет напоминать тебе. — О чём? — О нём. О Мизуки, — я рвано вздохнул. Как мог этот человек так поднимать больные для Руи темы? Ещё и без капли жалости. — Хотя, кажется, ты уже решил эту проблему. — О чём ты говоришь? — недовольно спросил Руи. — Кто этот ребёнок в твоём доме? — Ему просто нужна была помощь. — Хм. Именно твоя. — Чья-нибудь. Я помог. — Ты помог ему или себе? — Что? — Думаешь, он тебя любит? — К-к чему ты, Кайто? Перестань. Если где и искать проблемы, то точно не в этом парне. — Ты знаешь его имя? — Что? Конечно! — Как его зовут? — Цукаса. — М-м, — Кайто помолчал. - Никогда не приходилось закусывать язык, чтобы случайно не обронить «Мизуки» в его сторону? Я застыл. Руи не произнёс ни слова. — Ты будто, — тихо, вкрадчиво продолжил Кайто. — хочешь пустить наше лечение по второму кругу. Всё ведь встало на свои места, раны затянулись. А этот ребёнок раскрутил винты и вот ты снова шатаешься не в силах стоять на ногах. Разваливаешься. — Я не… Это… — Тебе плохо, Руи. От меня такое не скроется. Но я не собираюсь давить. Ты же и сам знаешь, почему тебе плохо. — Знаю… — Руи шептал. Мне было страшно слушать дальше, и я так хотел увидеть выражение его лица. Не мог поверить, что этот отчаянный жалостливый голос принадлежал Руи. — Скажи вслух. — Нет. — Скажи. -… — Скажи, что тебе плохо, потому что ты видишь в этом ребёнке Мизуки. Воздух выбило из лёгких. Я закрыл рот рукой, ощущая, как тело перестаёт слушаться, и оперевшись на стену медленно съехал напол. Мысли мешались в чёрный шум в голове. Стало не хватать воздуха. — Но чтобы ты не сделал — Мизуки не вернётся. Его нет, Руи. Ты обманываешь себя — это тебя же истязает. Если причина твоего желания остаться в Японии кроется в этом ребёнке — мне очень жаль. — …Он любит меня. Он любит. Я не могу его бросить. Я его тоже люблю. Это правда. Я… Ты веришь мне?.. — В то, что ты его любишь? Смутно. В то, что он тебя — ещё меньше. — Но почему?.. Кайто мешал кофе чайной ложкой. Она стучала о края чашки и от этого звука мне было тошно. — Несчастные дети похожи на животных: прояви немного ласки и приручишь. — Кайто. Он искренен, он честен со мной. — А с самим собой? Ему только кажется, что он тебя любит. Прояви к нему доброту не ты, а кто-то другой, он бы полюбил того человека. Ты понимаешь, как это работает? Люди влюбляются не в других людей, а в то, что чувствуют с ними рядом. Вы, конечно, замечательно друг другу подходите. Он для тебя — возможность успокоить свою совесть, ты для него — возможность опереться на крепкое плечо. Поедете вместе в Токио? Заведёте собаку, поселитесь в уютной квартире? Дерзайте. Только долго ли получится друг друга обманывать? — …Ты жесток. — Я честен. Да и сам посуди. В Токио он встретит много разных людей. А молодость — дело страшное. И если ты однолюб до мозга костей, то это не значит, что все такие. Каков шанс, что малец предпочтёт тебя другим людям? Здоровым людям. Без страшных записей в медицинских картах и без долгого лечения в психиатрических больницах за спиной. Руи, когда ему станет достаточно хорошо, он откроет глаза. И он увидит. — Увидит что? Я нормальный человек, я… — Увидит, что ты его не любишь. — …Ты приехал, чтобы ввести меня в ужасное состояние? — Я приехал, ожидая увидеть как ты цветёшь и пахнешь. А ты себя убиваешь. — Мне хорошо с этим человеком. — Могу только довериться. Но ты всё равно подумай. Подумай лишний раз на досуге. — Не о чём тут думать. — Подумай о том, каково начинать жизнь с чистого листа в другой стране. Каково в двадцать два года работать в месте, что является финальной точкой карьерного роста для многих профессоров. Другой менталитет, другие люди. И ни капли осуждения вокруг. Там им плевать на твою болезнь. Им плевать даже на то, какой ты сексуальной ориентации. Там тебя будут считать за человека. Не за психа. За нормального человека. — Кайто… — Ты встретишь того, кого полюбишь по-настоящему, всем сердцем. Того, кто затмит всё, и станет чем-то новым, особенным. А не жалкой попыткой утешения. Заведёшь семью, будешь ездить по миру, путешествуя. В Японии всё будет не так, всегда. Даже этот дом, где ты сейчас живёшь — не твой. Тебе не за что цепляться. Я предложил тебе поработать здесь, потому что место, где мало людей и красивые просторные пейзажи — самый лучший вариант для того, чтобы начать вливаться в реальную жизнь. Я даже смог устроить тебя работать в школу, по твоей просьбе. Это было почти что незаконно. Теперь настала моя очередь тебя о чем-то просить. И выполнить мою просьбу не так уж тяжело: просто сделай правильный выбор. По паркету двинулся стул: Кайто встал из-за стола. Я слышал, как он подходит ко мне, я слышал как он остановился, взявшись за дверную ручку, и напоследок сказал, обернувшись к Руи: — Перед тем, как уезжать, заедешь ко мне в офис. Обсудим детали. Этот пугающий человек был всё ближе, а я не мог встать, сидя на полу, сразу около двери, в полном шоке. В голове была звенящая пустота. Кайто открыл дверь и встретился со мной таким бессердечным взглядом, будто с самого начала знал, что я всё слышу. Холодный лёд голубых глаз почти что сверкал в темноте. Руи не вышел следом, и врач закрыл дверь, просто обойдя меня. Унижение от такого обращения не играло роли по сравнению с тем, что я испытывал. Продолжая сидеть, наблюдал как Кайто накидывает пальто, как открывает входную дверь. Точёные уверенные движения, будто здесь всё принадлежало ему. Только Руи ему не принадлежал. С усилием поднявшись, я выбежал вслед за Кайто на улицу. — Стойте! — вырвалось из горла со странным хрипом. Руки дрожали, и я часто дышал, вбирая воздух ртом, пока картинка в глазах расплывалась от слёз. Кайто, стоявший у водительской двери машины, обернулся. Между его губ была зажата сигарета, и он поджигал её зажигалкой, без интереса смотря на меня. — В-вы… - В груди всё болело так, будто проволока окутала сердце, и кто-то сжимал её сильнее и сильнее. — Вы не можете решать его жизнь! Кайто сделал затяжку, убирая сигарету в карман. Его деловой чёрный костюм и пальто выглядели очень дорогими. Он изучал моё лицо. Я смотрел на острые скулы и синие медные волосы, искал хоть каплю сочувствия в лице. — Ребёнок, — произнёс он. — оставь Руи в покое. Жалобно всхлипнув, я сжал руки в кулаки. — Ты ведь всё слышал, — он медленно сделал шаг вперёд, глядя глаза в глаза. Я чувствовал дрожь, от которой подкашивались колени. — Руи ты не нужен. — Вы ничего не знаете о нём, — выговорил сквозь зубы заплетающимся языком. — Ничего … — Я знаю о Руи больше, чем он сам о себе знает. Поверь, — Кайто нагнулся ко мне, чтобы сказать: — Заглядывая в твои глаза, он видит там другого человека. Я вернулся в дом опустошенным, с ватным телом, и вздрогнул, увидев курящего в дверном проёме кухни Руи. Его брови нахмурились, стоило заметить меня. Он вынул сигарету изо рта и стремительно подошёл ко мне, осматривая. — Ты что там делал? Кайто провожал? Руи хотел взять меня за локоть. Нежно, как всегда. Я не дал этого сделать, убрав руку в сторону. — Он ничего тебе не сказал? — Я…хочу спать… - игнорируя вопрос, я обошёл Руи и поплёлся в спальню. Уже там опёрся на стену рукой, всхлипывая. Мне было очень больно. Мне никогда не было так больно. Даже когда ухажёры тёти били меня до крови — это было не так больно. Боль ныла и разрасталась. Я лёг в кровать, свернувшись калачиком. И я совершенно не понимал, что всё происходящее значит. Все люди жаждут свободы. Не все понимают, что эта свобода из себя представляет. Если бы меня ограничили рамками, дали три сценария, по которым мне можно жить — я был бы счастлив. Потому что имея в руках сценарий ты знаешь конец. Ты знаешь какое последствие несут за собой определённые слова или действия. Без сценариев мы просто идём на поводу чувств и эмоций, не думая о том, к чему это может привести. Когда Руи лёг в кровать, то подвинулся ко мне, ютившемуся у самого края, чтобы обнять. Он всегда так делал: всегда меня обнимал. А я всегда таял от этих объятий. Но в ту ночь ощущение его руки сковало меня непонятным чувством: страх, разбавленный разочарованием. Неизвестная горечь. Я открыл глаза. Руи почувствовал, как напрялось всё моё тело, и уже находящийся на грани сна, спросил: — Всё нормально? — Не трогай меня… — шептал я. — Что? — Руи даже не понял, о чём я говорю. Я и сам не понимал, что со мной. — Не трогай меня, — повторил чуть громче, сжимая пальцами край одеяла. Рука Руи исчезла с моей талии. — Ладно, — он удивился. Никогда ещё не происходили подобные ситуации. Никогда такие слова не произносились мной. — Всё хорошо? Я шумно дышал. В глазах быстро появились слёзы. Руи включил ночник, стоявший на тумбочке с его стороны. — Что-то случилось? Ты в порядке? — Руи… Почему ты не говоришь моё имя?.. — Ты о чём? Цукаса, что… Я коротко посмеялся, но смех этот был, скорее, нервный, и начал плакать, произнося: — Никогда не приходилось закусывать язык, чтобы случайно не обронить «Мизуки» в мою сторону? Я слышал, как резко Руи выдохнул. Ещё бы. Он не знал, что я слышал их с Кайто диалог. Мои плечи уже тряслись, и я всхлипывал, оставляя мокрый след на подушке, когда Руи быстро протянул ко мне руку, желая повернуть лицом к себе. — Не трогай меня! — сказал я, откидывая его ладонь и приподнимаясь на кровати. Руи выглядел абсолютно растерянным. — Цукаса, успокойся, — он всматривался мне в глаза. Я встал с кровати выпутываясь из одеяла. Сделал шаг назад. Слёзы бежали ручьями по лицу. — Цукаса. Из моего горла вырывались громкие всхлипы, я выбежал из спальни. В ванной запер дверь и не мог перестать плакать. — Цукаса, — обеспокоенно звал Руи, стуча по двери. — Что с тобой? Давай поговорим. — Н-не… Не хочу… — в истерике ответил, опускаясь на пол. Я не мог перестать реветь. Я не мог слышать голос Руи. Не мог не думать о том, как он представляет на моём месте другого человека. Как целует и касается меня, пытаясь себя убедить, что касается другого. Как говорит те слова, что, возможно, когда-то говорил Мизуки. Это было противно. Я казался себе таким жалким. Таким идиотом. С чего вообще взял, что имею право на любовь Руи? Кто я, а кто он. Меня подобрали из жалости. Так же, как чуть позже мы подобрали Йоко. — Цукаса, послушай. — Н-нет! Уходи, — голос дрожал. Я закрыл себе рот рукой, чтобы заглушить рыдания. — Я никуда не уйду. Открой мне дверь. Давай поговорим. — Не от…крою, — от слёз почти задыхался. Обида выворачивала внутренности на изнанку. — Цукаса, пожалуйста, прекрати плакать. Всё ведь хорошо. Не откроешь? Ладно, поговорим так. Послушай… — Нет! — Кайто — непростой человек. Он может показаться жестоким, и его слова могут ранить. Я не хотел слышать голос Руи. Я не хотел слышать вообще ничего. — Но чтобы он не говорил обо мне и тебе — это лишь его мнение. Это не имеет никакого отношения ко мне. К нашим с тобой отношениям. — Ты врёшь! Т-ты согласен с ним! Уходи! З-замолчи! Я не хочу… Не хочу с тобой говорить! — Хорошо. Давай помолчим. Ладно, Цукаса? Я останусь здесь, но мы просто помолчим. Открой мне, если посчитаешь нужным. Всё в порядке. Мы сидели спиной друг к другу разделённые деревянной дверью, и я громко плакал, глотая слёзы, пока Руи, как и обещал, молчал. Прошло много времени. Силы плакать кончались, а мысли превращались в вязкий ком. Я чувствовал кожей холодную плитку под собой, и думал о присутствии Руи. В какой-то миг захотелось вернуться в утро сегодняшнего дня, когда мы просто любили друг друга, были чисты и искренни в своей любви. Когда не было места лишним мыслям и сомнениям. — Скажи мне, — обессиленным голосом попросил я, прикрыв глаза, — о чём он говорил… Скажи мне правду. Я не хочу быть чужим человеком. Я не хочу, чтобы кто-то приезжал, и, — свет ванной ослеплял как солнце, но совсем не грел. Мне было холодно, — читал тебя за минуты, когда я здесь всегда и не знаю, что ты чувствуешь. Ты же… Ты говорил, что любишь меня… — Я и люблю, — ответил Руи. Он был совсем близко, но до него было нельзя дотронуться. Странное покалывание отозвалось в моей груди. — Я что угодно тебе расскажу. Что ты хочешь услышать? — Всё. — … Знаешь, Кайто — один из тех людей, кто трудится за идею, а не за деньги, — Руи говорил неторопливо, но ловко подбирал нужные слова. — Я могу рассказать про Кайто больше, чтобы ты понял. Не секрет, что в нашей стране большой процент самоубийств. Это ужасно, и когда-то Кайто, только начав работать врачом, загорелся желанием сократить этот показатель. Кайто уверен, что человека можно спасти из любого состояния. Стоит только найти правильный подход. И не только спасти, но и вернуть в нормальное общество. Проблема в том, что люди, пережившие тяжёлые формы депрессий, попытки суицида и прочие пугающие вещи, не могли влиться в нормальную жизнь не из-за себя, а из-за непринятия других. Страшно строить жизнь с человеком, который когда-то пытался покончить с собой — вдруг, снова в голове что-то щёлкнет. Так все думают. И их нельзя осуждать. А у Кайто свои мысли. Он создал свою клинику, где почти безвозмездно лечил душевнобольных. Он продвигал свои идеи, но другие врачи и психологи на научных конгрессах заявляли: «Что, если перед вами окажется невменяемый маньяк? Вылечите его и вернёте в социальную среду?». Никто не поддерживал Кайто в его работе. Очень тяжёлой. Часто, ему не удавалось помочь пациенту, когда он только начал работать. Конечно, каждая смерть оставила отпечаток на нём самом. Ты понимаешь? Он не жесток, не потерял свою эмпатию. Он просто…видел многое. Постоянно брался за самые безнадёжные случаи. После такого тяжело улыбаться. Кайто изучил человескую психологию до мельчайших деталей. Он разбирается в людях. Просто взглянув на их повадки, послушав манеру общения, может сделать много выводов. — При чём тут ты?.. Зачем он приезжал? — Я имею большое значение для него. Потому что я — один из самых ярких показателей того, что методы Кайто работают. Когда я понял, что больше не хочу жить, стал в панике метаться по разным врачам. Родители к тому моменту ещё от меня не отказались. Они думали, я просто бунтую в своём переходном возрасте, или вроде того. Потом я завалил школьные экзамены, остался без поддержки семьи, без образования, без возможности работать. И встретил Кайто. Он правда…необычный человек. Он перемял меня, как пластилин, в нужную форму. Но пластилин тает со временем. Когда Кайто говорил про то, что тебе будет тяжело встречаться с человеком вроде меня — он был прав. — Я ещё ни разу не замечал…чего-то странного в тебе, или…ты понимаешь. — Да. Это потому что ты вообще ничего не замечаешь. Я нахмурился. — Ч-что? — Цукаса. Ты хоть раз смотрел со стороны на то, что присходит в твоей жизни? Ты недооцениваешь тот ужас, что с тобой творился. — Ужас? — Ты не замечаешь. Твой мозг так справляется со стрессом — игнорирует, — Руи выдохнул. — В день, когда я подошёл к тебе на пляже, я уже знал кто ты и что тут делаешь. Ты неделю ходил по округе полностью в синяках, худой до костей и с пустым взглядом. Я сразу тебя заметил. Подумал, что ты может, ученик средней школы, а потом нашёл твоё личное дело. Это было не трудно, ведь твой класс был под моим руководством. Цукаса, на тебя смотреть было страшно. Я был уверен, что ты приходишь на пляж не просто так. Я был уверен, что однажды ты шагнёшь в море. И когда ты снова пришёл со свежими синяками, уселся под солнцепёк… Что я мог сделать? Притвориться, что не замечаю? Конечно, я подошёл к тебе. — Я знаю, что у меня были синяки, — я поджал колени. — И что? — Цукаса. Иногда мне казалось, что нужно вызвать скорую. Ты вообще не представляешь на сколько плохо выглядел, да? Я боялся дотронутся твоего тела — боялся обнаружить перелом. Тебя же колотили как боксёрскую грушу, а ты делал вид, что всё не так уж и плохо. Но это был кошмар. Я поднял тревогу в администрации школы. Там сказали, что по-скольку ты сирота, вызов полиции кончится опередлением тебя в детский дом. Ты летал в своём мире почти каждый наш диалог, смотрел, как запуганный зверёк, либо же с жуткой пустотой — как прозрачная гладь воды. Ты помнишь, как отключался у меня дома? — Ну, один раз на пляже… — Не меньше десяти, Цукаса. Ты терял сознание от того, что не ел. От переутомления. От… Я не знаю. Низкого гемоглобина? И ещё. Тебе по ночам всегда снятся кошмары. Не только в те ночи, когда ты сбегаешь в ванную и включаешь кипяток, чтобы привести себя в чувства. Всегда. То есть, каждый день. — Я не помню их… — Я помню. Ты начинаешь ворочаться, потом плакать. Отбиваться. Иногда, что-то говоришь. Это происходило почти каждую ночь. И только недавно ты стал приходить в себя. Ты стал обращать внимание на внешний мир, на своё состояние. Ты даже сыграл мне на фортепиано. Я не мог поверить тому, что слышал. Неужели, это правда тот парень, который выглядел как мертвец, сидит в свете прожекторов, красивый, как принц, и играет для меня то, что сам сочинил. Я неспеша встал, посмотрел на замок двери и неуверенно дотронулся до холодного металла. Повернул, чуть приоткрывая дверь. Руи сразу встал, давая мне выйти. — Прости меня, — я смотрел в пол, не поднимая глаз. — Иди сюда, — Руи открыл руки для объятий. Я робко подошёл, а следом прижался, пряча лицо в ткани чужой футболки. В спальне не горел свет. Без сил я лежал на Руи, слушая его сердцебиение. — Всё, что Кайто говорил про Мизуки — заблуждение. Он думает, эта тема для меня по-прежнему болезненна. Не удивительно: всё после его смерти и пошло по наклонной. Но я точно знаю, что это позади. — Ты примешь предложение о работе? — Нет. Я прикрыл глаза. — Ты обещал поехать со мной в Токио, — звучал шёпот. Руи тоже ответил шёпотом. — Я помню, Цукаса. — Почему этот университет, куда тебя зовёт Кайто, такой крутой? — Потому что Кайто имеет там связи и может меня устроить. — А здесь? — А отсюда он уезжает. — Почему? — Не знаю, — просто ответил Руи. — наверное, устал смотреть на смерть. Хочет отдохнуть. Может, он вернётся. Может, откроет свои клиники и в Европе. К нему много знаменитых людей обращались. Он имеет репутацию. Профессионал своего дела. Он ценит каждого пациента. Помогает устроить жизнь после лечения. Профессионал своего дела вряд ли мог ошибиться, рассуждая о том, что я — замена Мизуки. Я постарался не думать об этом. Потому что если Кайто не плохой человек в жизни Руи, если он не лишний, то лишний, получается, я. — Спокойной ночи, — сказал я, обнимая Руи ещё крепче. Я понимал, что эти объятия не удержат его при мне, как сильно не хватайся. От этого снова хотелось плакать. — Спокойной, — прозвучало в ответ. Моя голова была абсолютно пуста под конец этого дня. Я был влюблен в человека, который заполнял мною пустоту в себе. И даже так, я не мог перестать его любить.