Ему я тебя не отдам...

— Припять-Барьер 19. Приём. — ... — Припять-Барьер 19. — Крот чуть повысил голос, — Приём! — 19. Отклик. Кто запрашивает? — Игла. Отряд штурма. — Голос не идентифицирован. Личный номер. — 937-ой, Альфа-16. — Голос не идентифицирован. Радиосвязь бессмысленна. Запрос на видеосвязь на личном канале. Свободовец молча посмотрел на сгорбившегося Иглу, не скрывавшего сейчас тоскливый взгляд. Что он хотел сказать... Разочарован? Наверняка... Они так долго и трудно добирались до блокпоста, чудом выбравшись из застенков «Долга» и вот... Теперь всё прахом? Выйти на видеосвязь они не могли, не было у Иглы больше КПК, чтобы выйти на личном канале, а сказать самому в рацию... Немой монолитовец коснулся приоткрытого рта пальцем, ощупал обрубок языка и, тяжело выдохнув, опустил голову. Рация молчала, безликие собратья обозначили условия связи. И они были невыполнимы. Подойдя к опирающемуся спиной о кирпичную стену монолитовцу, Крот коснулся его плеча и Игла привычно уткнулся лицом в грудь свободовца. Руки повисли плетьми... И Крот напрягся. — Эй, Игла... Меня всё ещё можно обнять, если хочешь. Я всё ещё держу тебя, слышишь? Всё хорошо, я обещал вернуть тебя и я что-нибудь придумаю. Что? Что... Резко выпрямившийся монолитовец внезапно с силой оттолкнул от себя Крота, глядя на него с какой-то необъяснимой злостью и болью. А затем шагнул навстречу, рванув нагрудный карман оторопевшего от такого поступка сталкера, выхватил КПК и отшагнул назад, начав быстро набирать на экранчике какой-то текст. Так торопливо, словно боялся не успеть. Не успеть отдать? Или... написать? Ошарашенный Крот даже не сопротивлялся, впервые увидев Иглу таким... Молча отошёл в сторону и закурил, ожидая когда монолитовец закончит писать. Единственная связь между ними двумя... Спустя несколько секунд, показавшихся Кроту вечностью, боец «Монолита» закончил, осторожно подошёл к нему и со странной неуверенностью во взгляде, который он то и дело прятал, протянул КПК... Черные маленькие буквы складывались в слова и с каждым прочитанным словом у принявшего свой наладонник обратно свободовца всё шире округлялись от удивления глаза. Столь странное послание... «Я не хочу возвращаться. Плохо. Разреши остаться рядом с тобой. Я всё сделаю, что захочешь, обещаю. Не отдавай меня Ему. Уведи отсюда.» И от послания того тянуло тоской, совсем как во взгляде монолитовца... А у Крота вдруг защемило сердце. За те долгие дни и ночи в карцере «Долга» он странным необъяснимым образом успел привязаться к немому монолитовцу. Привык к тому, как Игла прятался в его руках, привык к его голове на своем плече, привык касаться... Гладить по растрепанным отросшим волосам, выступающим острым лопаткам, шрамам исчертившим спину... Обнимать, ощущая как доверчиво льнёт к нему монолитовец... Шептать на ухо всякую успокаивающую чушь, когда Игла просыпался и в страхе дрожжал, мычал что-то неразборчиво, забыв что не может больше говорить... Привык, привязался, прицепился до скрипа зубов. А потом... Когда бежали прочь, когда он тащил на себе подвернувшего ногу бойца «Монолита»... Когда в обнимку мёрзли прячась в подземельях... Когда сонный и плохо понимающий происходящее Игла случайно коснулся сухими шершавыми губами его шеи в чём-то отдаленно похожем на поцелуй... Крот понял вдруг, что как последний идиот влюбился в спасённого им пленника «Долга». И что отвести, отпустить его к своим будет куда больней, чем вынести все пытки «Долга». Но он не мог иначе, он пообещал. И довёл, привел на давным-давно заброшенный блокпост «Свободы», обошел все преграды, вытянул, смог. Стиснув зубы, смотрел вдаль на едва различимый в прицел пост «Монолита», понимая что сейчас придётся отдать Иглу. Отпустить. К ним. И едва не выл от обиды. А теперь... А что теперь? А теперь эти напечатанные монолитовцем слова. И его тоскливый взгляд. Он больше не хотел к своим?.. Он... хотел остаться с ним? С Кротом? Вот так всё просто? Крот усмехнулся, глядя на застывшего перед ним Иглу. Иглу, который почему-то отвёл вдруг больной тоскливый взгляд, сгорбился опять, сжался весь, обхватив себя руками. Как будто вернулся туда — в карцер «Долга», но без Крота... И сталкер не выдержал. Шагнул вплотную, обхватил монолитовца за плечи, прижимая к себе... В себя вжимая, вплавляя, не оставляя ни шанса на сопротивление. Потянул за волосы — больно, резко — заставив запрокинуть голову назад, впился в сухие потрескавшиеся губы жадным поцелуем, сминая их, требуя ответа, вцеловываясь как в первый и последний раз... Игла вздрогнул, застонал болезненно и обмяк цепляясь скрюченными пальцами за плечи свободовца, почти обвисая в его руках. Застонал тихо в губы и отозвался, приоткрыв их под чужим жарким напором. Покорный, тихий, ослабший... И, Господи, как захотелось его сейчас трахнуть! Просто взять и... Прямо здесь. На мокрой траве у этого чертового блокпоста. Или вжав грудью в кирпичную кладку стены. Не было сил сдерживаться... Никаких... Оторвавшись от чужих губ, Крот рывком развернул монолитовца спиной к себе, толкнул, рванул с рыком ремень своих камуфляжных штанов... — Разденься. — сквозь зубы, — Сейчас. И Игла молчаливо повиновался... Опустил голову, безропотно снял с себя всю одежду. Худощавый, обнаженный, весь в едва подживших шрамах... Он не пытался сопротивляться. Ни когда раздевался, ни когда Крот заставил толчком податься вперёд опираясь руками в стену, ни когда грубоватые ладони свободовца легли на его обнаженную спину. Лишь мелко вздрагивал, опустив голову и зажмурившись кусал губы... Кроту ещё достало сил удержаться, понимая, что бойцу «Монолита» будет больно, сплюнуть на руку и смочить ей член, хоть как-то облегчить муки. А дальше... Сорвало. И Крот, вцепившись в чужие бедра, толкнулся внутрь - в теплоту и тесноту - дрожжа от нетерпения замер, слегка качнул бедрами и снова толкнулся уже с силой на всю длинну. Вжался до конца, до стона наслаждения, не замечая протяжного всхлипа Иглы... Жадный, неистовый, жаркий... Теперь не спешил. Склонился ближе к монолитовцу, чуть прикусил за плечо и принялся выцеловывать выгнутую спину, гладя ладонями бедра, сжимая их и плавно двигаясь в жаркой тесноте. Он хотел не просто обладать, он хотел делиться огнём. Медленно покачивал бедрами то выходя почти полностью, то подаваясь обратно, целовал, гладил, сжимал... Хрипло дышащий Игла не удержался на ослабевших руках, уткнулся лбом в щербатую кирпичными сколами стену, беспомощно и тихо застонав. И Крот замедлился ещё больше, нащупав ладонью член монолитовца и принявшись медленно ласкать его в такт движениям бёдер. Так сладко и жарко... Не трахал уже. Любил. Как любят мужчины свою единственную женщину. И не сразу даже заметил, что постанывающий монолитовец едва заметно качнулся подаваясь навстречу, а его член привстал... — Мой. Ты мой, Игла... Слышишь? Никому не отдам. Ни твоим, ни своим. Хрипло прошептав на ухо монолитовцу, Крот толкнулся чуть сильней и тот протяжно застонал, чуть изогнувшись. И в стоне том сталкер услышал не только боль... Игла сам — сам! — отдавался сейчас ему. Покорный, тихий, ослабший... Его Игла. Его монолитовец. С хриплым рыком Крот ускорился, входя каждый раз до конца, но теперь не забывая и об Игле и через несколько секунд кончил, вцепившись зубами в чужое плечо. Ощутивший внутри горячую сперму монолитовец подался с силой вперёд в руку Крота, судорожно дернулся пару раз, изогнулся весь, запрокинув голову, и сперма тёплыми каплями стекла в ладонь свободовцу... Иглу трясло. Бледный и зажмурившийся монолитовец сидел на полу, упираясь спиной в стену блокпоста и раскусывая в кровь губы. Крот... ушёл. Просто ушёл. Так... больно... где-то в груди. Нужно было как то встать, одеться. Идти... Куда? Не было сил... Только холод и боль. Как там... В карцере «Долга», когда его приволокли под руки в бессознательном состоянии и просто бросили на грязный бетонный пол зная, что у пленного фанатика не хватит сил уже ни на что. Как там, разве что Крот не смеялся... как они. Но лучше бы смеялся, назвал бы его, Иглу, шлюхой, ударил бы. Но остался!.. Он же доверился свободовцу там в плену... Позволил себе поверить в то, что его защитят, даже если покинул Монолит. И сталкер защищал его, заботился, лечил, был рядом... Он стал для Иглы — всем! Большим, чем Монолит! Ведь Монолит покинул его, а он — неверный, свободовец Крот — защитил. И Игла был готов отдать себя всего, лишь бы остаться рядом. Он же на этот чертов блокпост шел через тоску и боль, не желая возвращаться. Он хотел... Хотел остаться рядом, он умолял бы об этом, если бы мог. И Крот услышал. Здесь. А потом... Да, Игле было больно, когда его брали. Но даже в этот момент он принимал всё как должное и чуть не одурел от неожиданности и чего-то ему незнакомого допрежь, но важного и отзывающегося где-то под ребрами теплом, когда свободовец внезапно приласкал его. Да больно, но он принадлежал Кроту. А Крот... просто ушёл. И не осталось сил... совсем. Отчаяние, боль, неизбывная тоска... Не нужен. Всего два слова: не нужен. Пустота... Что-то снова сломалось внутри... Или доломалось то, что уже было переломано до Крота. Он не знал.