Ему я тебя не отдам...

Чьи-то руки трясли. Чьи?.. Чей-то голос... Что говорили? Кто? Зачем?.. Его перевернули, приподняли, обняли. Зачем... Оставьте... Игла слабо мотнул головой, с трудом открывая глаза и растерянно моргая. Крот. Его руки держали, прижимая к себе. Крот... вернулся? Но как же... Свободовец что-то говорил ему, обеспокоенно вглядываясь в лицо, а Игла не слышал, не понимал. Просто с безумным отчаянием всматривался в это обветренное скуластое лицо, убеждаясь и убеждая себя — Крот вернулся... Игла молча вцепился изо всех своих сил слабыми руками в плечи свободовца и судорожно сглотнул, не в силах ни сдержать слёз, ни отвести взгляд. И Крот не оттолкнул его, держал... Гладил, целовал мокрое от слёз лицо, шептал что-то. Рядом... Обессиленно уронив голову, монолитовец уткнулся лицом в его шею, вжимаясь и тихо всхлипывая, и слушая его такой родной голос... — Прости, Игла, я такой мудак. Трахнул тебя и... Игла, я испугался. Честно. Себя. Того, что возненавидишь. Игла, я ж люблю тебя, кажется... Представляешь? Втюрился как в девку. Защищать обещал. — свободовец криво усмехнулся, — А в итоге вот... Как они, те уроды. И сбежал... Прости, Игла, меня. Мне жаль... Монолитчик мой... Только знаешь, не отдам я тебя. Никому. Не пущу, Игла... Убей, а не отпущу больше. Монолитовец чуть отстранился, поднял голову. И совсем как когда-то в долговских застенках... Коснулся подрагивающими пальцами своей груди, а затем плеча сталкера. Едва заметно дрогнули уголки окровавленных прокушеных губ в слабой улыбке. Впервые за всё время. Он улыбался. Пусть почти незаметно, робко и несмело, но улыбался... И вновь коснулся своей груди — медленно, плавно — и плеча сталкера. Четко сопроводив движения пальцев упрямой попыткой произнести лишь два коротких слова: — Йа... ой.. — Что... Игла, прости, не понимаю, может напиш... — Йа... вой... — Черт. Я... понял. Да... Ты мой, да. — Крот тихо рассмеялся, — Ты... Черт. Ты это мне говорил там... У «Долга»? А я подумал... — Ммм... — согласно кивнул монолитовец. — Я полный идиот, монолитчик... У тебя язык... ну... что осталось. Болит наверное ещё... Ты не береди. Не надо. Ладно?.. Тебе же больно... — дождавшись кивка, Крот мягко погладил монолитовца по плечу, — Давай я помогу одеться? Холодно всё-таки, ты дрожжишь весь... Прости, я не удержался. Я больше не полезу, слово даю. Если сам не захочешь... Неловко стянувший на груди ворот старой футболки Игла, повернулся боком, забрался вдруг на колени свободовца весь, обнял крепко за шею и осторожно коснулся его губ своими в едва ощутимом поцелуе. Он не мыслил теперь своё существование без Крота, как не мыслил ранее без Монолита. И, если Крот желал обладать им, пусть. В конце концов это было не так уж и странно для монолитовца... В «Монолите» Старшие нередко навещали адептов в их кельях и отказать им было нельзя, и не каждый из них был столь лоялен как этот свободовец... Насилие... Оно было и раньше, среди... хм, своих?.. но было. Принималось как должное — наказание ли, поощрение ли, выражение покаяния... — а боль считалась одним из подношений Монолиту. Но не с другими... «Долг». Пытки. И чужая похоть... И боль оказалась просто болью... Тогда Игла понял, что это иное, это насилие, ломание себя другими. Не подношение, не смирение... Но с Кротом... Почему-то было снова иначе. Крот тоже причинил боль, но под ним Игла ощущал в момент обладания собой какое-то болезненное наслаждение и воодушевление сродни тому, что он испытывал вставая пред Монолитом. Но сильнее, мощней... Он доверялся и доверял, он принимал Крота и искалеченным телом, и не менее искалеченной душой. И это ощущалось... правильно. Словно так и должно быть — этот неверный и он, сын Монолита, покорно и смиренно подчиняющийся ему. Только так... И это неловкое «прости» от свободовца... Одновременно как хлыст, как отказ от него, Иглы. И тут же в памяти жарко жадное: «Мой. Ты мой, Игла...». Его. Он был его весь и без остатка, был готов отдать себя и даже больше. Нет. Он уже отдал себя. Ещё там... В застенках «Долга», когда именно Крот освободил его от ржавых пут, предложил избавление и принял в руки безвольное тело, чтобы не ранить, но уберечь. Он, Игла, принял и из последних сил попытался тогда показать это жестом. Да, свободовец воспринял иначе, но это было уже неважно... Игла вверил себя в его руки и ни разу не пожалел об этом после. Сроднился, врос, не вырвать с корнями... Он не знал, не понимал как объяснить это сейчас растерянному Кроту. И пытался показать хоть как-то... Льнул к нему осторожно, готовый к любой реакции, тянулся весь, смотрел с молчаливой покорностью и смирением, касался губ так робко... И Крот принимал... Обнял за плечи, прижал к себе — не с силой, не с болью, а ласково и одновременно с мягкой уверенностью. Поймал губы своими, целовал — иначе! — так бережно и слабо, чтобы не причинить лишней боли израненным губам. И от этой заботы так тепло становилось и... больно. Больно от осознания того, что можно принадлежать чему-то или кому-то без боли и насилия. Что о нем — монолитовце Игле — могут просто заботиться, его могут... любить? Просто любить, защищать, беречь... Что в Зоне есть не только извечный бой за нечто незримое — бросившее его! — но и мирное существование с осознанием того, что ты защищен. Ты нужен. Просто нужен. Не для защиты, не для боя, не для плотских утех... Просто нужен как есть. Так... больно... И странно радостно одновременно. От того, что так бывает и так с ним! Не в силах сдержаться, Игла, надёжно обнимаемый сильными руками свободовца, откинул голову назад и тихо выдохнул. Сейчас, в моменте, он был счастлив... Окончательно бесповоротно счастлив. Он помнил Монолит, он принимал себя монолитовцем, но... Но он теперь был тем, кем назвал его Крот — его монолитчиком. Покорным, но счастливым... Впервые за всё время, что он помнил себя, нашедшим ту грань, где можно привычно принадлежать не себе, но совсем не через боль или власть. Где можно самому отдать власть над собой. И тебя не будут ломать, не будут требовать чего-то... Просто примут и ответят защитой. Так сложно и... так оказывается одновременно просто. Крот тихо хмыкнул в ответ... Он, быть может, не понимал Иглу так полно как тому хотелось бы, но это и не требовалось. Он понял главное — монолитчик принял его своим, отдал себя. Худощавый, слегка нескладный, растрепанный и странно счастливый. Да, не фигуристая девка из Ста Рентген, которую однажды Крот отымел за пару не самых дорогих артефактов. Но именно!.. Девку он просто трахнул. А Иглу хотелось не только трахать. Иглу хотелось обнимать, целовать, любить... Материться порой, спорить до хрипоты, вырывая КПК из рук, трахать тоже и прятать за собой от опасностей. С Иглой хотелось быть рядом. Стыдливо уединяться подальше от базы, вместе ходить в рейды, бить врага и праздновать победы, охотиться за артефактами и валяться в койке. С таким обалденно податливым и послушным Иглой, таким верным и уже родным. Только не здесь... Не на Складах. Слишком близко Барьер, а значит и Радар с бывшими боевыми собратьями Иглы. Их могут отправить туда... Против «Монолита». Сможет ли стрелять Игла в своих? А если его захватят? Ведь он теперь наверное предатель для религиозных воинов Зоны, его пленят и... Крот даже думать об этом не хотел. Это был его и только его монолитчик... И он не готов был ни позволить ему ломая себя идти против своих, ни погибать от рук своих. Осторожно отстранив от себя монолитовца, Крот взял рацию, выбирая всё ту же частоту, названную ему чуть раньше Иглой. Вжал кнопку и усмехнулся... — Припять-Барьер 19. Приём. — ... — Припять-Барьер 19. 937-ой Альфа-16 уничтожен. Идите в жопу, фанатики чертовы. «Свободу» не остановить! — бросив рацию, свободовец тихо хмыкнул, — Вот так. Ты мой. Мы сегодня же уйдём на Янов. Там придется соседствовать с «Долгом», но яновские— адекватные... Я тебя в обиду не дам. Там мы будем в относительной безопасности. И твои... Не дотянутся. Ты погиб для них во славу вашего гребаного Монолита. Сегодня родился сталкер Игла. — и тихо добавил в ответ на нервный взгляд, — А для меня всегда монолитчик Игла. Мой Игла... Слышишь? Только мой... Никто не посмеет тебя обидеть, тронуть или причинить боль. Никто и никогда... Я тебя украл у твоего Монолита... Монолитовец, молчаливо слушающий Крота, коснулся ладонью его небритой щеки, медленно кивнул. Благодарный, тихий... Ему нравилось. Нравилось всё, что он сейчас услышал... Он будет с Кротом и тот не оставит его, не прогонит и не... Не даст упасть. Облизнув пересохшие губы, Игла снова кивнул и без сомнений одним рывком содрал нашивку «Монолита». Помедлив, неуверенно протянул свободовцу. «Прими... как меня... Пойми...» — тихий вздох и умоляющий взгляд. Крот понял. Бережно и аккуратно убрал в нагрудный карман и согласно кивнул монолитовцу: «Принимаю... Это часть тебя...». Если монолитовцу ещё слишком сложно было отринуть свое единственное не стёртое из памяти прошлое, за которое тот цеплялся, чтобы не сойти с ума, Крот готов был принять и это. Принял... И облегчённо вздохнувший Игла, благодарно коснулся уголка его губ своими.