Ему я тебя не отдам...

Хватит... Пожалуйста, хватит... Игла выгнулся весь, измученно закричал в голос, пытаясь скрюченными пальцами ухватиться за голову — выдрать оттуда пытающее чужое. Монолите, пощади... Больно... Забился в крепко обнявших его руках — сил Крота не хватало и он просто навалился сверху, вжимая рыдающего и жалко смеющегося монолитовца в матрас. Не первый раз... В карцере «Долга» им с Мозгоправом не раз приходилось вот так держать отчаянно рвущегося Иглу. Там ворчливый бандит, оказывается работавший на Большой Земле психотерапевтом, и объяснил свободовцу что такое поломка личности. И что с этим теперь Кроту придется мириться, придется стать для поломавшегося монолитовца балансиром. И не принять этого нельзя, иначе... Иначе рано или поздно Игла сойдёт с ума окончательно. А с ним — Кротом — шанс быть может ещё есть... Свободовец принял. Держал каждый раз. Держал и сейчас, не позволяя покалечить себя, прижимал всем телом. Пусть руки были заняты, но Крот исхитрился и притерся небритой щекой к обнажённому плечу, вцеловался в трогательно выпирающую косточку ключицы. «Какой ты худой совсем, господи...». Держал пока приступ не начал медленно отпускать судорожно дышащего монолитовца, что бессильно запрокинул голову назад, не в силах кричать больше, не в силах смеяться и рыдать. И тогда только зашептал над ухом уверенно и мягко. — Всё уже, всё. Слушай меня... Дыши со мной... Давай, Игла, вдох... выдох... Ещё. Дыши, вот так... Молодец, монолитчик, ты молодец. Дыши!.. Медленно, не спеши. Вот... Всё хорошо, всё закончилось. Я с тобой, я тебя держу. Тшшш, Игла, я тебя Ему не отдам... Он тебя бросил, я не брошу. Тихо, мой хороший, дыши... — голос Крота стал ещё тише, медитативный и вкрадчивый, — Вот, ещё... Мой монолитчик, мой. Ты в моих руках. Не предам, не оставлю, не брошу... Я тебя взял, ты теперь мой, только мой. Оно тебя не заберёт... Слушай меня, только мой голос. Я рядом, со мной безопасно... Я принимаю тебя таким, какой ты есть. Мой совершенный Игла... Слушай мой голос, чувствуй мои руки... Сейчас и здесь только ты и только я. Дыши... Крот чуть сдвинулся давая свободу монолитовцу. Не переставая шептать провёл твердой ладонью по тяжело вздымающейся груди, огладил впалый живот покрытый шрамами, накрыл опавший член, чуть сжав. Игла вскинулся, застонал, пряча взгляд под ресницами... Дрожжащий, растерянный, уязвимый... Обнаженный и такой чертовски привлекательный в своей беспомощности. И Крот, придумавший вдруг как выбить хоть сейчас на время остатки этого чуждого больного из головы всхлипывающего монолитовца, переместился к его бёдрам. Обхватил колени Иглы, плавно заставляя его развести ноги в стороны, склонился ещё ниже, прильнув губами к внутренней стороне бедра — ровно поверх небольшого шрама — в нежном поцелуе. И Игла вдруг задохнулся хриплым вдохом, судорожно стиснув пальцами ткань матраса... А, когда Крот, выцеловав дрожащие раздвинутые бедра, медленно вобрал в себя приподнявшийся член Иглы, монолитовец лишь тихо ахнул. Холодно-злое внутри расплавилось жаром возбуждения... Сил после недавнего секса, а затем выматывающего приступа, совсем не было, но то что творил свободовец... Игла делал так. Другим. Старшим Братьям. И «Долг»... Он помнил, как его — измученного, связанного, после пыток, а порой и вместо них уже... — хватали за волосы и заставляли брать в рот чужие члены, утыкая носом до неприятно пахнущих лобковых волос. И это тоже было — смиренное повиновение у «Монолита» и безжалостное насилие у «Долга». Но не кайф... А теперь это ему делал Крот. Сам... Отсасывал так, что в какой-то момент Игла не выдержал. Вцепился слабыми пальцами в его взъерошенную шевелюру, застонал в голос, подаваясь навстречу, умоляюще невнятно что-то бормоча и всхлипывая... Этот кайф, эти властные ласки свободовца вышибали изнутри злое искалеченное, вправляли что-то на место. Игла не думал даже — не мог! — о том, что что-то в нём иное, что он изломанный, бракованный. Как будто дарящий ему этот неизведанный кайф Крот очищал своего монолитовца, снимал злое, срывал покровы... А под ними оставался только сам Игла, послушный и чистый. Открытый Кроту всем своим существом, живой, настоящий... Задыхающийся от острого кайфа и бесконечной благодарности, всхлипывающий, вскрикивающий, срывающийся в стоны и судорожно толкающийся членом в жадный горячий рот принимающего его Крота. Крота, что держал. Держал как и обещал... Прогнувшись в пояснице, монолитовец бессвязно простонал что-то, выгнулся весь тугой струной... Сам себе кажущийся тонко-прозрачным, очищенным, звонким сосудом исполненным чем угодно, но не тем, что влил в него Монолит. И излился прямо в рот, ладонями смявшего его бедра свободовца. Крота, принявшего его до благодарного кайфного вскрика, до последней капли спермы, до дрожжи в бедрах, руках, всем теле... И опустошенный, ослабевший до невозможности хотя бы ноги вместе свести, рухнул навзничь, тяжело хрипло дыша и шепча... Шепча безмолвно, немо, безъязыко благодарность принятия себя всего... Выбило, напрочь выбило всю изломанность и эту внутреннюю искалеченность, Игла — уже вновь обнимаемый руками свободовца, что мягко и ласково целовал его — был свободен. Крот понимал, это лишь отсрочка, зло-больное вернётся, слишком искалечен Игла своим Монолитом и пленом у «Долга», слишком уязвим и слаб. И снова будут приступы, крики боли и отчаяния, истерики и этот всепоглощающий ужас в глазах его Иглы. Он снова будет рваться в руках свободовца, пытаясь разодрать себе грудь или разбить голову, выдрать из себя своё больное и жуткое прошлое. Но Крот будет рядом, будет держать... Помогать дышать после лишающего сил приступа, а потом опять отсасывать Игле, чтобы тот орал от кайфа, не от боли и распластывался после такой умиротворенно чистый, слабый, но живой и дышащий сам. Мозгоправ говорил, что, если им повезёт, со временем Игле станет легче... Если Крот сможет сбалансировать разрушающуюся личность слуги Монолита... Если захочет... Но тогда ему придется вплавить Иглу в себя, стать для него новым Монолитом — властью и силой — сделать покорным и послушным себе. По другому монолитовец не справится, на уровне подсознания перестроенный так, чтобы повиноваться безропотно. Сойдёт с ума с пустотой внутри. Старый бандит назвал это тогда замещением... Паршиво... Но ещё паршивей, что в пустоте внутри Иглы всё ещё было что-то злое и жадное, страшное и рвущее монолитовца, заставляющее не убивать себя даже, а изощрённо сходить с ума. Быть может это сам их чёртов Монолит так наказывал предателя? Игла ведь предал Его... Сначала отрекся там в карцере «Долга», отдав себя в руки свободовца, а потом, стоя на посту у Барьера, отказался возвращаться к своим собратьям... Мощи Монолита вдалеке от ЧАЭС наверное просто не хватало, чтобы вновь взять под контроль заблудшего воина, но может его остаточных сил было как раз достаточно, чтобы пытать и мучить отступника. Игла был словно заражен этой злой паршивой дрянью внутри себя, а значит ему Кроту придется ещё побороться с ней. Отвоевать своего Иглу, чтобы он вздохнул спокойно... Сталкер дотянулся до сброшенного на пол рядом с матрасами вещмешка, вытянул фляжку с водой и помог монолитовцу чуть приподнять голову. Игла слишком вымотался и всё, что ему сейчас требовалось — покой. Едва ощутимо поцеловав его в уголок чуть приоткрытых пересохших губ, Крот осторожно напоил обессиленного монолитчика, укрыл клетчатой байкой, наткнулся вдруг на благодарный взгляд, улыбнулся в ответ. — Всё хорошо, отдыхай. Просто лежи, я рядом. Эти твои приступы... В «Монолите» ведь их не было, я прав? — Ммм... — согласно чуть кивнул Игла, с лёгким напряжением во взгляде. — Тихо, монолитчик. Я не укоряю. Мы справимся с этим, слышишь?.. Мы — вместе — справимся. Поэтому и уходим на Янов. Чем дальше ты от этого чертового Монолита, тем меньше его остаточное влияние на тебя. — свободовец натянул трусы и скользнул под байку к тут же прижавшемуся к нему Игле, — Если я правильно понял твои и Мозгоправа объяснения... Эти приступы это, ммм, последствия твоего ухода. В основном. И, если я... Если... Монолитовец замер, вцепился слабыми пальцами в плечо Крота, стараясь заглянуть в его глаза. Ждал... Напряжённо ждал ответа, продолжения... А ему, свободовцу с Армейских Складов, так не хотелось продолжать. Он же обещал научить Иглу свободе, дать ему прожить свою жизнь, но... Но, увы, чёртовы ограничения... Нежно коснувшись губами виска, Крот тихо вздохнул и продолжил. — В общем, мне нужно увести тебя подальше и... как-то занять Его место. Если ты это примешь и позволишь. Сам, Игла... Вас там перекраивают так. Чтобы путей отступления не было... Чтобы без Него, знаешь, как бы режим самоуничтожения включался. Вы поэтому в плену обычно самоубиться всегда пытаетесь. А ты... — Крот чуть замялся, — Мозгоправ сказал, ослабленное влияние этого вашего Монолита, пытки у «Долга» и насилие надломили твои установки, а я попался достаточно вовремя, чтобы как бы... Ммм, как в разлом руку протянуть и тебя там поймать. Ты — оттуда, изнутри — мог отказаться... В общем-то. И башкой о ближайшую стену... Но ты в мою руку, образно выражаясь, вцепился и я тебя выдернул. Вот... Только теперь, черт, это сложно объяснить... Крот поморщился, слегка свёл брови. Подбирал слова... Подбирал понимая, что Игла ждёт. Игла его слушает. Понимает важность... Принимает. — В общем... Ты отрекся и твой Монолит тебя как бы назад тянет остаточным влиянием... Чтобы эту функцию самоуничтожения активировать. А я, ну, как бы держу... И, если честно, Игла, я не знаю сколько придется держать или что сделать, чтобы тебя у Него вырвать с концами. Тут... Мозгоправ сказал, тебе... решать. Моих усилий будет мало. Пока ты не... не определишься с выбором. И тебе самому... — свободовец тяжело вздохнул, обнял чуть крепче, но с неимоверной нежностью в сильных руках, — Нужно будет с Ним бороться. Вырывать себя из под Его власти... Я уведу тебя максимально далеко от ЧАЭС и буду рядом, обещаю. Но тебе придется... принять меня в итоге. Вместо Него. — анархист вновь нахмурился, хмыкнул тихо, — Потом может что-нибудь придумаем... Ладно? Но Ему я тебя не отдам... Я ж в тебя влюбился как последний идиот. Тебе бы помочь вернуться, но... Тихо, я знаю... Ты не хочешь. И я не пущу. Слышишь? Не пущу... Ты в безопасности пока я рядом. И я буду рядом... У меня на Янове у яйцеголовых немного связи есть, работал на них как-то. Может, нам Герман тамошний поможет... А пока так, хорошо? Прости, по другому не сможем... Я ж не знал, когда у «Долга» решил вступиться, что так получится. Ты то сделал там свой выбор на тот момент, да вот лучше ли он вышел... Лучше, много лучше... Игла это понимал. Понимал ЧТО ждало его, если бы не Крот. Смерть от долговских рук или это... самоуничтожение во славу Монолита. Мучительный выбор, да и не выбор вовсе — и так, и так одно — смерть в океане боли. Монолит не спустил бы с рук этот позорный плен и постарался бы, чтобы он Игла с особым пристрастием сожрал себя изнутри перед тем как сдохнуть. А протянутая ладонь свободовца... Она и тогда показалась чем-то вроде символа... спасения. От боли, от мучений, от... Монолита. Крот там принял его как есть. Принял не ищущего помощи пленного сталкера, что просил о ней. Принял — безвольного молчаливо умирающего бойца враждебного ему «Монолита». Просто так... Без выгоды. Без требований. Без... всего. Просто принял, укрыл собой от «Долга» и Монолита, дал опору. Спас? Да, именно спас... Тогда, когда никто бы не протянул руки, предпочтя не обращать внимания на замученного фанатика, а то и вовсе добить. А Крот... Игла слабо помнил тот момент... Он тогда даже и не понимал почти, что говорит этот сталкер перед ним. Он тонул в боли, разрывался весь изнутри на мириады страдающих Игл, задыхался в крови и муках и безотрывно смотрел на сидящего перед ним человека. Он даже лица не видел почти... Но это тепло, которым веяло от сталкера, этот мягкий почти осязаемый свет... Его звали. «Иди ко мне... Я помогу... Защищу...» — тепло и свет согревали, вели, обещали помочь, уберечь... И он — измученный и беспомощный — потянулся навстречу, изо всех сил выдираясь из своего багрового беспамятства, отрекаясь от всего и умоляя безмолвно этот свет об одном: «Прими!.. Не оставь!..». Колюче-злое внутри головы выло и билось в агонии, но в объятиях тепла и света... сдалось вдруг, истаяло, процарапав напоследок незримыми когтями по сущности Иглы и вырвав стон. И тогда — это монолитовец уже помнил... — он только и смог, что наконец-то разрыдаться от облегчения, вжимаясь в того, кто дал ему эти тепло и свет. Вжимаясь так, словно бы незнакомый сталкер смог бы спрятать его от... боли и того зло-колючего в голове. Впрочем, почему смог бы... Игла еле слышно всхлипнул. Свободовец ведь действительно спрятал его... Замкнул в руки и, пусть физически было порой больно до сих пор, а тогда и вовсе едва не умирающее тело отказывалось подчиняться, сущность монолитовца словно оказалась скрыта бережным согревающим светом как барьером. Монолит злился... Хлестал незримыми плетьми и не первый раз уже с тех пор пытался прорваться, забрать своё, наказать и уничтожить. Но каждый раз внимательный Крот успевал обнять монолитовца, вжать в себя, закрыть — прятал и держал как мог. И разочарованный их монолитовский бог снова отступал, оставляя измотанного приступом, но живого и свободного отступника тяжело дышать в руках Крота и безмолвно благодарить за защиту... Свет... Его свет и тепло по прежнему ощущались всем существом измученного Иглы, стоило только закрыть глаза. И он зажмурился, так привычно уже вжимаясь в Крота и утыкаясь лицом в его шею. Ему не за что было прощать свободовца и перед ним не стояло выбора... Он уже отдал себя, принял Крота как... Старшего Брата? Защитника? Хозяина?.. Всё сразу и вместе.