Fractures on a marble body

      Просыпаться было стремно. Примерно по множеству причин, поскольку, еще не придя в сознание и не разлепив глаза, Шарль успел накрутиться так, что любая нитка на веретене осталась бы нервно курить в сторонке.              Не то чтобы он не давал отчета своим действиям накануне или плохо соображал, он даже пьяным не был. Однако сейчас Шарля посетило ранее совершенно незнакомое чувство — чувство вины. Шарль проходил через многое: ему было практически перманентно неловко, было стыдно и за себя, и по-испански, было некомфортно в чьем-то обществе, он уже множество раз чувствовал себя жалким, был лишним гостем на чужом празднике жизни, с успехом пробовал обвинять во всех своих проблемах других, испытывал давно знакомое стеснение, был злым, был разбитым, смущенным, королем школьной вечеринки и прочее, прочее, прочее — тонна ощущений и ролей, которые он успел примерить на себя за прожитое время. Казалось, что уже ничто не сможет открыть ящик Пандоры, оказавшись чем-то абсолютно неизведанным.              И, вот, оно все-таки случилось. На то, чтобы понять это, ушло невероятное количество умственных усилий, сопровождающихся приглушенным шумом вращающихся в голове шестеренок. В конце концов на Шарля наконец-то снизошло осознание. И теперь он знает, что люди имеют в виду, сознаваясь в том, что они виноваты. Раньше Шарль и в помине не знал, каково это — чувствовать себя виноватым, ему всегда казалось, что он свят, как младенец, а проблемы случаются исключительно из-за других. Сейчас же хотелось лезть на стенку, потому что, оказывается, знать, что ты в чем-то катастрофически виноват, как-то совсем не прикольно, по крайней мере Шарлю ой как не нравилось.              В сущности, все дело было в том, что Шарль, прокручивая в памяти все произошедшее этой ночью, внезапно зацепился за мысль: Максу все это не было нужно, тот этого всего не хотел, его просто вынудили остаться под завуалированным предлогом, а потом Шарль разнылся. Со стороны выглядело крайне паршиво, и Шарль даже готов был сознаться, что поступал так не в первый раз. Может, все случалось неосознанно, но факт оставался фактом. И с этим фактом дальше необходимо работать.              Нельзя сказать, что таким образом Шарль привык решать проблемы всегда, наоборот раньше такого не было. Просто конкретно с Максом он стабильно пытался заполучить свое, выводя того на жалость — как только все начинало идти через жопу, Шарль очень кстати начинал рыдать, истерить или по-детски канючить с одной единственной целью, что Макс сразу разжалобится и, забыв обо всем, переменит гнев на милость, кинувшись его успокаивать. Причем и сам Макс не подводил, а всегда поступал так, как требовалось.              Вот за это Шарлю и было стыдно.              Теперь в носу стойким запахом стояла какая-то дурацкая нечестность. Будто Макс ничего к нему не испытывал и ничего общего иметь не хотел, а только велся на манипуляцию и был вежлив из жалости, на которую Шарль того провоцировал. А Шарлю, честно говоря, ни за кой хрен не сдались отношения из жалости — это приятно, конечно, но он себя и так бесконечно жалеет, к тому же хочется и сопутствующей искренности. А тут все складывается так, словно он буквально привязал к себе кого-то и заставляет о себе заботиться. Все-таки у Шарля есть хоть какая-то гордость, позволяющая понять, что ему такое не нужно, по крайней мере от Макса.              И это была не единственная причина, по которой моменты подъема и даже открытия глаз хотелось оттянуть, как можно дальше. К счастью, все остальные загоны были Шарлю куда привычнее и от того проще.              Например, он боялся увидеть рядом с собой пустующее место на кровати. У него просто нет привычки просыпаться с кем-то. Обычно он сам сваливает еще до того, как действительно уснет, или находит себя в холодящей тишине опустевшего гостиничного номера среди вафельно-хрустящих одеял под морской бриз из предусмотрительно распахнутого настежь окна. Так себе опыт на самом деле, но, тем не менее вызывает, привыкание. Так что морально Шарль был почти на сто процентов готов, как и всегда, проснуться в знакомом одиночестве. Да, это точно стало бы мощным и болезненным ударом ниже пояса, но особенного удивления бы не вызвало.              Еще Шарль испуганно нарисовал в воображении картинку, что мог натворить что-либо во сне. Он ведь спит один, а значит не имеет ни малейшего представления о том, как он это делает. Есть же люди, которые, ну, ворочаются без остановки или храпят, или разговаривают вслух, или исполняют любую другую нелицеприятную дичь. Шарлю бы очень не хотелось, чтоб хоть один из этих пунктов к нему относился, иначе от позора он уже никогда не отделается, вспоминая эту ситуацию каждый раз, стоя под душем или мучаясь от бессонницы. Короче, Шарль всеми фибрами души надеялся, что всю ночь напоминал недвижимого покойника, и не было ничего такого, за что придется на месте умереть от стыда.              На первый взгляд — ситуация хреновая по всем фронтам. Но если шибко много не думать, или лучше не думать вообще, то можно найти и много приятного. Ведь если ни одна из идей его больного бог знает чем мозга не оправдается, то утро окажется весьма хорошим. Ну, если Макс никуда не свалил и по-прежнему его обнимает, и не ненавидит, и в принципе не мечтает побыстрее сбежать, то ситуация просто сказочно прекрасна. Единственный нюанс — ставшее Шарлю ненавистным по самое горло «если».              Шарлю гораздо комфортнее, когда он в состоянии контролировать хотя бы чуть больше, чем целое ничего.              Решив перестать заранее изображать мученицу и заниматься саморефлексией, Шарль решил сделать все возможное, чтобы выжать из текущего момента максимум. А именно почувствовать макушкой чужое спокойное, ровное дыхание и тяжесть максовой руки на спине.              Получается, Макс не только не съебался, а больше того — по-прежнему обнимал его, но уже не так крепко прижимая к себе. Шарль умиленно улыбнулся, нехотя приоткрывая глаза. В комнате механично гудел кондиционер, гоняя прохладный воздух туда-сюда; за окном в своем неповторимом ритме шумел город, звуча, вроде бы, каждый день одинаково, но на деле создавая из раза в раз новую, ни с чем несравнимую комбинацию из голосов важно прогуливающихся по узким улочкам людей, ревущих двигателей машин, срывающихся с места на зеленом сигнале светофора, какофонии музыки из заведений — все это было таким родным, и так по-особенному грело душу, растекаясь по телу ощущением чего-то родного и успокаивающего. Шарль был влюблен в эти звуки и эту маняще красивую картинку за задернутым плотными шторами окном. Никаких сомнений в том, что время уже давно перевалило за полдень, а значит горячее солнце на улице безжалостно выжигает все живое, отражаясь в морской глади белесыми пятнами и ослепительно бликуя в стеклянных витринах. Шарль не хотел бы оказаться сейчас за пределами комфортного и прохладного помещения, добровольно сдаваясь на растерзание пеклу и тяжелому влажному воздуху, но он, как ни крути, любил это все до кончиков волос.              Макс рядом казался каким-то недосягаемым, как ночью при свете луны, только в этот раз куда более умиротворенным. С расслабленными мышцами лица, приоткрытыми пухлыми губами, сомкнутыми веками и подрагивающими светлыми ресницами, с почти фарфорово светлой кожей без единой морщинки даже в уголках глаз, что, по ощущением, делало его заметно моложе, то есть еще моложе, чем тот и так был — это красиво. Макс — это не так красиво, как жаркий Монте-Карло, безостановочно крутящийся в темпе диско. Макс — это совсем про другое, это красиво, как спокойствие, как тишина, как гроза за окном уютного домика в глуши, как падающий большими хлопьями снег в горах поздним вечером перед Рождеством. Шарлю такая красота не особо знакома и не слишком понятна, но отрицать ее притягательность и практически осязаемую сказочность он не в состоянии. На момент Шарлю даже становится интересно, как бы описали его, похож ли он, например, на родной Монако или тоже словно из другой точки мира — надо будет докопаться потом до кого-нибудь достаточного мечтательного и поэтичного с этим вопросом.              Макс тихо и ровно дышит, всем своим видом вызывая у Шарля прилив глубочайшей нежности. Будто увидел на улице миленького котенка — хочется погладить, почесать за ушком и спросить «кто это здесь такой сладенький». И отказать себе Шарль оказывается не в силах, потому что просто рассматривать чужое лицо, пусть оно и напоминает безупречно выполненную статую в музее, ему мало. Шарль эгоист — зачем скрывать очевидное — ему хочется больше, больше времени, больше прикосновений, больше слов и чуть больше понимания того, что будет дальше, когда Макс все-таки проснется.              Шарль никогда ничего подобного не делал. Его первые и последние настоящие отношения были совсем другими: спешными, с быстро вспыхивающей страстью, с торопливым сексом, интимными фотографиями в переписке, долгими прогулками вдоль моря редкими вечерами и литрами выпитого в клубах алкоголя — но они не жили вместе и даже не ходили друг к другу в гости. Шарль пытался, но Луи всегда был убежден, что это лишняя глупость, а помимо дома есть куча других мест, где можно провести время. Шарль считал иначе, пытался спорить от случая к случаю, но каждый раз отступал, потому что все это мелочи, пока отношения продолжаются.              Ведомый срочным желанием, почти внутренней необходимостью, Шарль слегка приподнимается на локте и невесомо целует Макса в висок, коротко пробегая пальцами по волосам и заправляя за ухо несуществующие пряди. Он толком не знает, хочет ли, чтоб Макс от этого проснулся, или нет. Еще несколько мгновений Шарль любуется с нескрываемой улыбкой, а потом резко меняется в лице.              Черт, он же ночью хорошенько и от всей души порыдал. У него сейчас точно опухшее лицо и, наверняка, до сих пор заметно покрасневшие глаза. Это плохо и уродливо.              Шарль закусывает губу и внимательнее вглядывается в расслабленное лицо напротив. Кажется, что Макс все еще спит, значит у него есть возможность не позориться хоть в чем-то. С грацией кошки, пытаясь ничего не задеть и не привлечь внимания своим шуршанием, Шарль со всей осторожностью выпутывается из кольца максовых рук и замирает у края кровати, а потом, не сдержавшись, на свой страх и риск наклоняется и на секунду припадает к мягким губам, сразу же вспыхнув неловким румянцем и сбегая в ванную комнату. Ну, да, получается, что самого Макса радости совместного пробуждения он лишил, но Шарль и так превзошел себя в бесстрашии, да и не факт, что Максу это было бы приятно.              Он наспех умывается ледяной водой, приводя себя в порядок, чистит зубы и впервые стоит под струями из душа напряженно, надеясь успеть сделать все, как можно быстрее. Выходя из ванной с чувством свежести, будто заново родился, Шарль почему-то боится даже заглядывать в комнату или тем более вернуться в постель, к тому же спать он совсем не хочет. Но хочет кофе. И кто бы, блять, мог подумать, что готовить кофе — это так громко. Обычно Шарль один, а голова забита мыслями, что позволяет не отвлекаться на посторонние звуки в тишине. Теперь его голова все еще забита мыслями, однако все они только о том, чтобы не разбудить Макса. Оказывается, посуда просто адски гремит, даже когда исполняешь чудеса акробатики и мелкой моторики в попытках не задеть ни одной кружки на полке. Оказывается, у него сломался доводчик, и дверца кухонного шкафа со всей силы и с сопутствующим хлопком ударяется при закрывании. Окончательно добивает всегда такая родная и любимая кофемашина, потому что от нее Шарль, уже стиснувший зубы и надеявшийся на чудо, таких подстав не ждал — оказывается, что паршивка гудит, как трубы заходящего в порт круизного лайнера, пока по капле сцеживает эспрессо ему в чашку.              Только сейчас Шарль задумывается о том, что, когда в кино герой утром входит на кухню, сладко потягиваясь, это не потому, что его поднял с кровати бодрящий кофейный аромат свежесваренного напитка, а потому, что приготовление этого самого кофе издает не меньше шума, чем пылесос или орущая музыка. Поэтому теперь он ждал момента, когда Макс зайдет и, может быть, даже обнимет или, может быть, поцелует. Ждал, понимая, что это будет на самом деле ни хрена не так романтично, как хотелось бы.              Ну, и Макс в скором времени правда показался в дверном проеме, сонный и слегка помятый, но все еще безумно красивый. Шарль напряженно цедил свои тридцать миллилитров кофе, опершись спиной на столешницу и глядя прямо в глаза.              — Доброе утро? — Макс почему-то спросил, так и оставаясь на расстоянии нескольких шагов.              — Ты спрашиваешь, потому что неуверен, что оно доброе, или потому что неуверен, что оно утро? — Шарль усмехнулся, одним глотком допивая эспрессо и отставляя чашечку. — Кофе?              — Надеюсь, что доброе, — Макс неловко приподнимает брови и моргает, сгоняя остатки сна. — Спасибо, кофе не пью, он же горький.              — Тогда доброе утро, Макс. Ну, раз так, то даже не знаю… чай? Потанцуем? — Шарль честно не в курсе, зачем выдал вот эту вот хрень, которую шуткой даже не назовешь. Ну, такой, калечной и то с натяжкой.              — Да, доброе… — Макс повторяет себе под нос, а потом тоже поднимает глаза, — можно в душ сходить? — слава богу, шарлевы попытки в комедию никак прокомментированы не были.              — Конечно, — и Шарль уверенно огибает того, стараясь не задеть в узком проходе, направляясь в ванную. — Вот тебе полотенце, вот тебе одноразовая зубная щетка, — он ковыряется в узком шкафчике, не глядя протягивая Максу все необходимое, — я ее стырил лет пять назад в гостинице в Ницце, — на этой фразе Шарль поворачивается и с гордостью улыбается, а потом задумчиво хмурится, — нет, не пять, три года назад.              — Спасибо, — Макс с усмешкой отвечает, и Шарль скрывается за дверью, тут же давая себе мысленный подзатыльник.              И на кой черт была эта душераздирающая история про зубную щетку? Нет, Шарль ее правда забрал из отеля, когда проводил отпуск в Ницце с семьей Лоренцо, вот она и лежала три года в ожидании, когда кто-то окажется у него в гостях. Зачем только надо было Максу об этом рассказывать, вряд ли тому так уж интересно. Наверное, просто наваждение и смутное желание поделиться чем-то личным, типа какой-то деталью из жизни. Шарлю бы собраться с мыслями, а не позориться, как обычно.              Макс выходит из душа минут через пятнадцать с мокрыми волосами, падающими на лоб и слегка покрасневшей от горячей воды кожей. На бледной коже румянец смотрится непередаваемо, Шарль ждет Макса на кухне с бокалом просекко и сглатывает, замечая того. Эдакий гиперпрыжок с черного кофе на игристое у него получился, но поймите правильно, Шарлю нужно успокоиться.              — Не смотри на меня так, — Шарль посмеивается и поднимает взгляд на Макса, снова стоящего в дверях, но теперь с нарочитым удивлением и улыбкой, — кофе спросонья — это обязательный ритуал, но уже два часа дня, так что считай я пью шампанское не с самого утра. Ты будешь? — он красноречиво кивает на бокал, в глубине души пища от удовлетворенности своей философской речью.              — Нет, спасибо, твою пузырьковую кислятину я пить не стану, — Макс показательно воротит носом и наконец-то подходит ближе, чтобы сесть на стул напротив.              — Ничего себе, я думал, это я привередливый, — Шарль закатывает глаза. Вот это фокус, конечно, кофе тому, видите ли, горький, просекко, видите ли, кислый. И кто еще тут принцесса.              — Правильно думал, — Макс тихо усмехается, и Шарлю, наверное, стоило бы обидеться, но лично он такое считает скорее комплиментом, чем оскорблением. Все-таки задал марку — держи до конца, ну, или хоть как-то подтягивай за собой в мелочах, тут уж как пойдет.              — Кстати, ты так и не ответил, что в коробочке, — Шарль спохватывается и быстро переводит тему. Нет, разумеется, он бы с большим удовольствием разобрался во всем самостоятельно, но сначала не было никакого желания в принципе прикасаться к белоснежной шкатулке, потому что та оскорбляла Шарля самим своим существованием. А теперь обида прошла, да и сам Макс здесь, так что пусть проводит полноценную презентацию.              — Камушек на цепочке, — Макс отвечает, пожав плечами, Шарль красноречиво поднимает брови. Потому что какой к чертовой матери камушек на цепочке? — Господи, Шарли, я шучу, — Макс улыбается, но два зеленых глаза напротив по-прежнему смотрят с недоверием. — Помнишь, я оставался у тебя в прошлый раз?              Шарль молча кивает и отчаянно не понимает, к чему должна привести эта логическая цепочка. Боже, его со всех сторон оцепили всякие разные цепочки. Пожалуй, надо было самому спокойно открыть, а не спрашивать Макса, кто ж знал, что там, судя по всему, целая история.              — Я заметил у тебя книги.              Шарль мысленно цокает и закатывает глаза. Ну, просто удивительно, каким праведным нужно быть, чтобы в числе всей той жести, которая у него есть, например, для стримов — типа женского кружевного белья — обратить внимание исключительно на гребанные книги. И, вообще, можно подумать он совсем уж глупенький как сапожок и читать способен только сообщения и ценники в магазине. Однако, на деле Шарль молчит и лишь вопросительно вскидывает голову.              — Там про всякие камни, и я предположил, что ты веришь в их свойства. Это довольно мило, — Макс объясняет так сосредоточенно, будто иначе Шарль ему в чем-то не поверит. Пока Шарль только не хочет, чтобы над ним посмеялись. Да, понятно, что вера в гороскопы, энергетику камней и кармическое начало звучит, как бред. Но ведь надо же во что-то верить, это отлично помогает по жизни. Гонщики верят в то, что домашняя трасса и трибуны, заполоненные родными болельщиками, помогут выиграть, верят, что сон в обнимку с трофеем сделает их чемпионом мира рано или поздно. Шарль не гонщик, у него свой домашний автодром и мантра на победу. Абсолютно каждый находит, во что хотелось бы верить, даже если это глупо, потому что надежда на лучшее необходима. Короче говоря, Шарль не считает, что его могут осуждать за любовь к драгоценным камням. — И я нашел подвеску с розовым опалом, потом почитаешь, что он означает, — Макс расплывается в самодовольной улыбке, похожий на хитрого кота.              Шарль не ждал и не был готов. Конечно, он предполагал, что в такой шкатулочке просто обязано быть какое-нибудь изящное украшение. Но в мыслях даже на секунду не промелькнуло, что Макс мог действительно запариться. В голове сразу же возникла забавная картинка, в которой тот сидит в ночи перед компьютером и читает статьи из сомнительных интернет-журналов, чтобы подобрать Шарлю подарок с правильным, мать твою, камнем по энергетическим свойствам. Шарль очень надеется, что именно так оно и было, потому что он готов расплавиться от удовольствия.              Только до сих пор не понятно, как надо правильно реагировать. Шарль зачарованно бормочет «спасибо», пока глаза загораются все ярче и ярче. А что дальше? Рассыпаться в благодарностях и рассказать, как он рад и как ценит такое внимание? Обнять, потому что это универсальный способ? Или, может быть, он имеет право поцеловать Макса за это, хотя бы чмокнуть в щеку? Шарль ужасно хотел бы поступить именно так, но вопрос остается в том, позволено ли ему. И он все-таки нерешительно привстает, наклоняет через стол и, не глядя, оставляет быстрый, смазанный поцелуй у Макса на носу, а потом в мгновение ока ретируется в комнату, не говоря ни слова. Что за прилив неведомой нежности, если он множество раз получал дорогие подарки и давно привык, Шарль не особо понимает, но отчего-то все это слишком приятно. Скорее всего, потому что ювелирные украшения — его слабость, вряд ли из-за глубокого смысла и искренности, заложенных внутри.              Макс находит его в спальне через несколько минут, стоящего посреди помещения с тонкой цепочкой из белого золота, поднятой в руках на уровень глаз, и сосредоточенно разглядывающего подвеску с блестящим на свету, круглым камнем бледно-розового цвета с ажурной окантовкой. В этой позе Шарль напоминает дотошного оценщика, способного изучить все детали и мелочи без микроскопа.              — Спасибо, — Шарль переводит взгляд абсолютно восторженно сияющих глаз и пытается сложить в это слово максимум честности и благодарности, — это просто невероятно красиво!              — Не за что, — Макс ласково улыбается и подходит ближе, но будто бы боится до Шарля лишний раз дотронуться, — обещай, что прочитаешь, когда будешь один.              — Я могу прямо сейчас найти, — Шарль, как ребенок, которому пообещали парк аттракционов за помытую посуду, откладывает украшение на стол и судорожно перебирает книги в стопке, пытаясь угадать, в которой из них окажется нужная статья.              — Постой, — Макс, закусив губу, слегка тормозит его, касаясь плеча, — Давай потом, а то я умру от неловкости. К тому же, я не хочу получить по лбу от профессионального эзотерика в случае чего.              — Макс, я же не душевно больной, — Шарль оскорбленно отдергивает руку, — и я не стал бы давать тебе по лицу, если где-то написано «дарят неуравновешенным психам и придуркам». Но я бы обиделся.              — Конечно, ты не душевно больной, просто эмоциональный.              — Ну ничего себе… — Шарль недовольно хмурится, — лучше б ты сейчас молчал.              Макс на это беззлобно смеется, а потом резко спохватывается, вспоминая о времени и о том, что, оказывается, должен был быть где-то еще полчаса назад, начиная в панике суетиться.              Они быстро прощаются, Макс уходит. Шарль провожает его взглядом до лифта, прислонившись плечом к дверному косяку и сложив руки на груди. Прежде чем скрыться за автоматическими дверьми, Макс ему машет, в ответ получая широкую светящуюся улыбку.              Шарль ловит себя на мысли, что еще какое-то время ходит по квартире, улыбаясь, как придурок. Это странно и попахивает клиникой. Просто беды с головой — единственное рациональное объяснение тому, что Шарль уже несколько минут лежит на кровати и обнимает подушку, на которой спал Макс, потому что та теперь приятно пахнет его парфюмом.              Он снова рассматривает подаренное украшение — оно действительно шикарное. На первый взгляд все достаточно просто, но, тем не менее, невероятно утонченно и оригинально. Тонюсенькая цепочка, сплетенная тройным шопардом вблизи смотрится прекрасно и необычно, Шарлю это нравится, он обожает детали. Сама подвеска — из того же белого золота — напоминает нечто вроде капли неправильной формы с фактурой под кружево, в которую посажен идеально круглый розовый опал. В минерал Шарль влюбляется сразу, потому что долго залипает на глубокие сияющие переливы, отдаленно смахивающие на дымку прямо внутри камня. Коробка без бренда, но тот, кто создал это чудо — настоящий мастер своего дела.              Напрягает пока только смысл, которому Макс неожиданно настоятельно просил уделить внимание. Шарлю даже немного страшно, потому что одному богу известно, чем тот руководствовался при выборе. В целом, Шарль правда бы не удивился, увидев нечто крайне нелестное.              На самом деле, для Шарля свойства камня не более, чем гороскоп. Если написано что-то хорошее — ты в него веришь; если не очень хорошее — да кто вообще доверяет этой ерунде. Так что минералы, обещающие финансовый успех, Шарль носит, а то, что помимо этого там еще и ухудшение состояния здоровья, например, его не волнует.              Розовый опал. Характеристику и описание внешнего вида Шарль пропускает сразу: во-первых, он его прямо сейчас в руках держит; во-вторых, его не особо интересуют места добычи, твердость и химический состав.              «Считается одним из главных символов любви, счастливых отношений и серьезных намерений. Дарят, чтобы донести свои чувства» — Шарль нервно кусает щеку с внутренней стороны. Получается, вот так. Получается, ему признались в любви через свойства ебучего камня. Если Макс имел в виду это, когда просил не читать при нем, то Шарль готов достать того из-под земли, торжественно нарушить свое же обещание и дать по лицу. Ну, потому что Шарль думал, это он тут стеснительный, а его просто красиво отшивают. Оказывается, нет, но он теперь от чувства недосказанности готов удавиться.              Глаза скользят на несколько строк ниже, и Шарль сглатывает, чуть не выпуская книжку из рук. «Способствует повышению самооценки», «придает уверенности в себе», «избавляет от тревожности, улучшает душевное равновесие» — почему-то это звучит, как приговор, который глупо отрицать, но поверить все равно сложно. Шарль все еще не знает, как глубоко надо копать, и что конкретно подразумевал Макс. И от этого ни капли не легче. Неужели все его проблемы настолько очевидны и видны невооруженным глазом, отчего его в первую очередь видят человеком с самооценкой ниже плинтуса. Бред, Шарль делает все, чтобы это скрыть, буквально весь его образ построен на напускной самоуверенности, он же всегда ведет себя так, будто «посмотрите, я самый красивый павлин в этой вечеринке голубей». Ощущение, что вывернули наизнанку и больно ткнули пальцем. А еще хочется заплакать, потому что это все так трогательно. Макс то ли случайно, то ли намеренно попал ему прямо в душу. Шарлю кажется, что его состояние реально кого-то заботит.              Впечатление двоякое настолько, насколько, наверное, это вообще возможно. Шарлю тут, вроде, и в любви косвенно признались, и при этом альтруистично намекнули на все его загоны. Выходит, что все либо честная забота, либо весьма остроумная издевка — и Шарль уже точно не скажет, что предпочтительнее. Нет, хотелось бы, конечно, чтобы ноги росли из большой любви, но он же живет в Монако, а не в сказке.              Максу Шарль не звонит. И даже не пишет. Потому что сказать ему пока уверенно нечего, не разобрался и не придумал. Да и если тому интересно, всегда может сам спросить что угодно, Шарль за собой игнорирования сообщений и звонков раньше не замечал.              Зато он придумал пойти в клуб. Вот так вот — разбираться в своих и чужих чувствах сложно, а пойти на тусовку просто, там думать особо не придется, а если повезет, то вообще получится отдохнуть от любых мыслей и мук выбора, кроме, собственно, выбора подходящего под настроение коктейля. Тем более его так удачно позвал в Джиммиз кто-то из многочисленных обожателей.              Разумеется, Шарль не поедет в клуб с бывшим, можно сказать, одноразовым партнером. У того просто какая-то закрытая корпоративная вечеринка, на которую Шарля позвали, видимо, украсить мероприятие. Шарлю правда на этого мужика наплевать с высокой колокольни, заинтересованности никакой, но приватная тусовка с бесплатными напитками и закусками — есть приватная тусовка с бесплатными напитками и закусками.              И, когда через неделю в вечер субботы Шарль на нее собирается, никаких угрызений совести он не испытывает. Ему нравится Макс. А это лишь возможность развлечься, он даже отказался от предложения подвести до клуба, доберется на такси, чтобы не было лишнего соблазна. Шарль же умеет держать себя в руках и профессионально притворяться. Наверняка на месте придется прикидываться элитной эскортницей, но он же себя контролирует — отыграет свою роль симпатичного мальчика с Пина коладой в руках и уедет домой.              У Шарля невыносимое желание наконец-то выйти куда-нибудь с новой подвеской, которая с белым костюмом будет смотреться, ну, просто идеально. При взгляде на себя в зеркало можно даже поверить, что необязательно быть стодолларовой купюрой, чтобы всем нравиться, и чтобы все тебя хотели. Забавно, как будто работает свойство розового опала на повышение самооценки. Ладно, на самом деле Шарль просто знает, что выглядит неотразимо, когда прикладывает ради этого усилия. В смысле, сам-то он, естественно, так не думает, но реакция людей из раза в раз подтверждает его обаятельность.              В Джиммиз всегда попасть сложнее, чем на аудиенцию к президенту США, а сегодня из-за частного мероприятия вовсе пускают только по спискам. Шарль на закрытых вечеринках был далеко не единожды, поэтому проходит с высоко задранным носом без капли неловкости. Внутри все так же, как и всегда, только публика лет на десять старше, чем обычно. И это вызывало бы диссонанс с модным клубным интерьером и современной музыкой, если бы Шарлю подобные собрания важных дядь в костюмах не были привычны.              Внезапно накатывает осознание, что он в своем любимом клубе не был уже до неприличия давно. Последний раз — тогда с Максом. И Шарль не влюбленный придурок, чтобы ассоциировать с одним человеком место, в котором был до того тысячу раз, но все вокруг, как по хитрой договоренности, будоражит яркие воспоминания.              Шарль воспитанный человек и благодарный за приглашение тоже, поэтому в первую очередь здоровается с хозяином мероприятия. Старательно держит дистанцию, даже руку не пожимает, за что ловит непонимающий и слегка разочарованный взгляд. Шарль коротко извиняется, оправдывается тем, что жутко хочет пить, и плавно утекает в сторону бара.              Ему нравится Макс. Он здесь просто на тусовке. Ему не нужно никого цеплять и нельзя ни с кем флиртовать. Нет, флиртовать-то можно, наверное, если очень хочется, главное, без подтекста. Шарль просто никогда не ходил в клубы один, но так, чтобы при этом не пытаться никого соблазнить.              На баре улыбчивая девушка смешивает ему один из коктейлей специального меню, в который Шарль ткнул пальцем наугад. Он крутится на высоком стуле и мнет пластмассовую трубочку зубами.              На танцполе почти никого нет, в принципе людей не так много, только официантки в разноцветных боди со стразами прогуливаются от дивана к дивану. Шарль знает, что они не официантки, и знает, что они принимают заказы совсем не на напитки. Хотелось бы сказать, что девочек жалко, но он и сам недалеко от них оторвался. В момент становится некомфортно от мысли, что он тут явно на схожих правах. Сразу хочется проблеваться и сбежать домой. Или лучше к Максу.              Интересно вообще, чтобы Макс сказал, если бы узнал, где Шарль сейчас. Они переписывались утром, но там ничего ценного не было, кроме обсуждения фотографии максовых котов, лежащих на кухонном столе — Шарль по-дурацки улыбается сам себе, вспоминая это — про планы на вечер Шарль зачем-то ответил, что будет дома. Он до сих пор не знает, почему, ведь в походе в клуб ничего критичного нет, к тому же они с Максом даже не в отношениях. Просто он решил соврать про «приглашение на мероприятие от одново из своих обожателей», а то совсем не хочется Максу объяснять, что все ради бесплатных коктейлей, слишком у него специфическая репутация и шаткое положение.              Из размышлений о желании свалить отсюда подальше выдергивает тот самый мужчина-обожатель, садящийся на соседний барный стул, с интересом разглядывающий, подпирающий голову рукой и бархатистым голосом спрашивающий: «Детка, а ты куда пропал? От тебя столько времени ни слуху, ни духу».              Шарль поворачивается и старается не кривиться слишком уж откровенно. Ему нравится Макс. Он здесь просто на тусовке. Но он уже пожалел и хочет домой. Его сейчас стошнит. Какая нахуй детка?