Fractures on a marble body

      Разговор с мужчиной Шарль все-таки невольно поддерживает поначалу. Приходится проглотить мерзкое, слащавое обращение, натянуть смазливую улыбочку с прищуром и усесться поудобнее, всем корпусом разворачиваясь к собеседнику.              Шарль вальяжно облокачивается на барную стойку, локтем подпирая голову, закидывает ногу на ногу, медленно посасывает коктейль через скрученную в рогалик трубочку и надеется, что в этой нарочито расслабленной позе не кувыркнется с высокого стула без спинки на пол.              — Был занят, — он мурлычет как ни в чем не бывало, стараясь не вызвать у мужчины никаких подозрений и лишних вопросов тоже по возможности.              У Шарля есть извращенный статус в этом обществе и определенная — совершенно конкретная — репутация. Его тут всегда ждут с распростертыми объятиями, любят и обожают. И ему это льстит просто до невозможности. Разумеется, крайне приятно знать, что ты желанный гость на любой светской тусовке, и каждая из этих состоятельных персон не прочь провести с тобой ночь. Приятно ровно в той же степени, в которой вызывает ком в горле и желание выблевать кишки от отвращения к себе и этим людям.              У Шарля есть выгодное амплуа, и лишаться его он пока не готов. Все эти подлизывающиеся ради понятной цели мужчины неплохо поднимают самооценку, Шарль для них — нежный и красивый ангелочек, снизошедший прямо с небес, дабы удовлетворить их грешные земные желания, абсолютная противоположность ждущей дома жены и искусная волшебница изящества и обходительности. Было бы странно, если бы подобное внимание не будоражило. Даже находясь в перманентном, гнетущем одиночестве, ты ненадолго получаешь это желанное, пусть кратковременное и фантомное, ощущение нужности. Тебя хотят, тебя превозносят, тебе готовы облизать пыльную подошву ботинка, вставая на колени в костюме за десятки тысяч евро. Действительно вызывает чувство невероятной самоуверенности на какой-то момент.              И он так долго возводил эту своеобразную империю, всячески унижался, работал и выгрызал ценные связи, что взять и разом спустить все на тормозах Шарлю откровенно жалко. Потому что все остальные перспективы с трудом продираются сквозь туман неизвестности, а здесь у него уже есть готовое место под солнцем. Сюда он всегда может вернуться, если в другой сфере не получится, однако должно быть, на что возвращаться. Послав сейчас этого мужика, он рискует слишком сильно. Сарафанное радио — вечный механизм, так что он фактически на грани того, чтобы оставить после себя безжизненное пепелище, потеряв все то, что создавалось кропотливым трудом. Шарль хотел бы верить, что ему никогда не придется вернуться к тому, чем он занимался, правда, но жизнь бывает несправедливо жестока — Шарль знает, бывал, плавал, даже собаку ел.              — А я уж думал, ты сжег все мосты: стримы не ведешь, никуда не ходишь, — мужчина с искренним сожалением поджимает губы, Шарля воротит, у него этот щенячий взгляд не вызывает сострадания, вообще никаких эмоций не вызывает кроме пренебрежения. Сейчас его, кажется, бесит абсолютно все: и черный костюм с полосатым галстуком, и слегка кудрявая прическа, уложенная набок в попытке омолодиться, и легкая улыбка с отросшей щетиной, заставляющая чувствовать себя неуютно. — Я и сегодня надежд особых не питал, что ты приедешь.              В принципе, Шарлю думается, что, если бы он реально сжег все мосты, может быть, с Максом все складывалось бы быстрее и проще. Хотя последнее, о чем сейчас хочется думать, так это о том, что Макс ему не доверяет и отшивает, потому что уверен: Шарль до сих пор безответственно гуляет, а при малейшей возможности сходит налево. А то, где и почему он находится сейчас, только косвенно подтверждает возможные догадки.              К сожалению, Шарль слишком сильно держится за свою ступеньку в социальной лестнице, падать с которой будет больно. И чувство такое, будто он сам себя закапывает — Шарль просто не хочет, чтобы ему было больно, но в то же время будто бы рушит только-только начавшие строиться укрепления. Он, блять, опять запутался, а указать на верный путь, как всегда, некому.              — Решил немного отдохнуть ото всего, — плести лианы лжи Шарлю лень, сказать, что у него на самом деле появилась нормальная (или почти) личная жизнь — все равно, что совершить харакири публично — поэтому он отделывает чем-то нехитрым и вполне логичным. — Надеюсь, по мне несильно скучали, — это Шарль добавляет уже абсолютно искренне.              — Чарли, детка… — Шарль едва заметно морщится, они не знают, как должно произноситься его имя и обращаются по нику с онлифанс. Он специально не раскрывает лишних карт, но сейчас почему-то это звучит оскорбительно. И это «детка». Это просто отвратительно. Шарль себя уже второй раз ловит на мысли, что за это хочется непременно дать по лицу. — Да я без тебя на стену лез.              Если честно, Шарль сейчас сам готов лезть на стену, лишь бы этот дурацкий разговор наконец закончился. С него хватит, он допивает этот коктейль и уходит домой. И сжигает все мосты, потому что это — омерзительное прошлое, преграждающее путь к прекрасному будущему.              Однако коктейль заканчивается, и Шарлю кажется, что он прирос к этому несчастному барному стулу. Мужчина начал завороженно рассказывать какой-то бред о своей работе, стоило тому услышать шарлево короткое объяснение, и как только чужой стакан опустел, тот махнул рукой бармену с просьбой повторить, не утруждая себя спросить мнения Шарля по этому поводу.              Шарль молча берет напиток, наверное, невежливо было бы отказаться, когда все уже сделано. Он делает вид, что слушает, не особо старается выглядеть заинтересованным в росте стоимости акций на бирже при повышении курса евро относительно прошлого года. Шарль вообще не знает, зачем ему рассказывают про бизнес, если он даже не пытается выглядеть умным. От него, пожалуй, за километр несет: «Я знаю только акции, когда бутылка просекко в винотеке стоит на сколько-то там денег меньше, чем обычно». Еще Шарль думает, что с Максом ему куда интереснее — тот тоже мог бы без конца трепаться о своих гонках, что наверняка доставляло бы ему удовольствие, или по крайней мере было бы просто интереснее, но Макс, вроде как, и Шарля уважает, поэтому терпит и эту тему вообще не поднимает. Шарль даже искренне удивился в глубине души, когда понял, что Макс реально никогда не обсуждал с ним гонки, работу, машины и все остальные составляющие своей жизни из этой оперы. Неожиданно это льстит, будто Макс с ним действительно считается.              В своих мыслях Шарль настолько абстрагировался, что совершенно потерял нить рассказа сидящего рядом мужчины. Тот уже жаловался на своего маленького ребенка, потому что постоянный плач мешает наслаждаться вечерним виски в тишине. Шарль просто был благодарен, что тому плевать, слушают ли его, и никакого поддержания беседы не требовалось. По сути, Шарль просто слушал монолог или, скорее, подкаст под кодовым названием «зажравшаяся тварь» — стандартная практика, он уже давно привык. И невольно он вновь возвращается к Максу, который постоянно чем-то интересуется, слушает его мнение и в целом не пытается использовать, как свободные уши.              Думать о ком-то другом, пока от тебя не ждут участия в разговоре, оказалось весьма удобно. Между делом, у Шарля в руках неведомым образом возник третий коктейль, так что он, на деле, просто пил и мечтал, сидя в ночном клубе. И если так посмотреть, то и не слишком он грешен, ничего нет страшного или неправильного, если он тут даже не разговаривает ни с кем, а все мысли сосредоточены исключительно вокруг одного конкретного человека. Что ж, может быть, Шарлю не так уж стыдно за поход на тусовку, он же все-таки свободный человек, это обычное развлечение.              Музыка его бесит, Шарль готов даже наушники сунуть в уши, хоть это и было бы невежливо, настолько не хочется слушать паршивый сет-лист. Он не то чтобы великий ценитель или имеет сколько-нибудь утонченный вкус, просто песни из начала нулевых в популярном и крутом клубе выбиваются из антуража просто не выносимо. Ясное дело — вечеринка частная, и диджею было велено составить плейлист под запрос аудитории, представленной этим вечером отнюдь не молодежью, но могли бы включить хотя бы классику, вряд ли все эти мужчины в нелепых, чопорных костюмах страшные фанаты Spice Girls. Шарль цепляется за эту мысль от скуки: кому вообще могут неиронично нравиться Spice Girls.              Нерадивый собеседник совсем не спасает, а то Шарль был бы рад слышать чью-нибудь речь, а не дурацкую музыку. К сожалению, голос этого человека ему неприятен ровно так же, как и то, о чем тот говорит. Зато коктейли здесь замечательные. Возможно, у Шарля достаточно привилегий, чтобы невинно похлопать глазами и попросить сменить играющую песню.              — Слушай, а кто все эти люди? — он обводит скучающим взглядом непривычно пустой танцпол и гостей за столиками.              — Друзья, деловые партнеры, — мужчина отвечает, небрежно махнув рукой, будто они вообще не имеют никакого значения, будто вообще вся вечеринка — это лишь предлог, чтобы пересечься с Шарлем. Ладно, Шарль гонит эту мысль прочь, он не звезда и не настолько ценен, это было бы глупо, да и его ногу периодически задевают носком начищенной туфли наверняка случайно. — А что, заметил кого-то знакомого?              — Нет, — Шарль морщится. Слава богу, он никого из них не знает. Он так-то просто хотел заткнуть чужой словесный фонтан хотя бы на минуту.              — Ну и замечательно, — мужчина ему улыбается.              Что-то в этой улыбке Шарлю очень не нравится, и он жестом подзывает бармена, прося повторить напиток. Этот точно последний. Потом он сваливает, сверкая пятками, и не без извращенной удовлетворенности вызывает экскаватор, чтобы снести и сровнять с землей каждый мост, ведущий к этому периоду его жизни — эти мосты все-таки явно каменные, их нельзя просто так взять и сжечь.              Шарль пьет. И это в принципе логично. Шарль пьет, когда ему хорошо и когда стоит что-то отметить, и пьет, когда ему плохо, потому что это помогает перестать думать, забыться, отвлечься. Алкоголь — и все вокруг сразу становится прекрасным. О, алкоголь действительно был в жизни Шарля многим, он занимал почетную ступень. Это был и способ расслабиться, и способ спровоцировать лишние загоны, и возможность перебороть дикую неуверенность в себе, чтобы стать тем, кем должен казаться в обществе, шанс хорошо провести время в конце концов. Алкоголь для слез, для агрессии, ненависти, смелости, раскрепощенности, флирта, секса, отдыха, получения удовольствия, борьбы с одиночеством, проявления нежности, которая всегда так бесит… Алкоголь — это неплохой тормоз и восхитительный движок. Всегда легкий, чтобы не было последствий, но, наверное, Шарль уже увяз по уши в этом болоте. Последствий было не счесть по пальцам. Похоже, предположение о том, что все отлично, все же было ошибкой.              На колено, скрытое тканью молочной брючины, невзначай ложится загорелая ладонь с бельмом выделяющейся белесой полоской на безымянном пальце. Там, очевидно, носится обручальное кольцо, и, так же очевидно, оно снимается, когда его хозяин планирует потрахаться с кем-либо. Шарль резко вскакивает, шлепая мужчину по руке и отряхивая штанину, во все глаза таращась на не менее удивленное лицо напротив.              — Ты что себе позволяешь? — тот замирает на мгновение, но потом быстро принимает расслабленную позу на барном стуле и одаривает Шарля слегка надменным взглядом сверху вниз, замечая, что некоторые гости повернулись в его сторону.              Шарля бесят эти безынтересные серые глаза. И то, как их обладатель позволяет себе смотреть на него. Это не похоже на те знакомые ситуации, в которых его обхаживают со всех сторон. Неужели все дело в том, что он ударил того по руке? Это же было совсем несильно, просто сгоряча. И неужели черта, на которой обожание заканчивается так близка? Всего лишь на расстоянии малейшего сопротивления? Раньше Шарль никогда эту черту не переступал, не было повода, у него ведь никогда не было причин отказывать, было бы глупо намекать, а потом давать заднюю. Что ж, весьма отрезвляюще, прямо-таки спуск с небес на землю — одно малейшее неповиновение, и он к чертовой матери никому не нужен. Выходит, его готовы превозносить, только пока это удобно. Предсказуемо, но Шарль никогда не хвастался особой прозорливостью, либо был до такой степени ослеплен всеобщим и таким необходимым вниманием к себе, что не замечал очевидного.              — Прости, — Шарль не очень понимает, за что именно извиняется. За то, что не позволил себя лапать? Это все не имеет никакого значения, он сделал это машинально, не думая, ему простительно, он сейчас чувствует себя так, будто навернулся с ветки цветущего райского дерева в кучу жухлых погнивший листьев. — Просто вспомнил, что мне надо домой, — зачем оправдываться и выдумывать, Шарль тоже не очень понимает. Однако совершенно внезапно это работает, и мужчина встает рядом, окидывая его участливым взглядом. Нет, его империя не рухнет так просто, его не могут выгнать с мероприятия, он первым заявит, что хочет уйти.              — Все хорошо, пойдем, я посажу тебя в такси, — Шарль удивлен, но ему верят. Или он не один единственный актер, умеющий притворяться. Он больше не знает, что правда, а что, нет, как выяснилось.              По пути к выходу Шарль еще несколько раз извиняется, чувствуя неприятный осадок. Раньше такого не было, он напуган. Его ни на секунду до этого момента не посещала мысль, что он играет в игры с людьми, обладающими нехилой властью и способными раздавить его, как жалкую букашку, в случае чего. Теперь он задумался, и это стремно — он никогда и ни за что не победит ни одного из этих самовлюбленных миллионеров. Нет, Шарль, конечно, знал, что все, что он делает, небезопасно, но претендентов не было, поэтому он на тысячу процентов был уверен: везение с ним по гроб жизни, все эти кошмарные истории точно к нему не относятся. Но от идеи, что при чьем-то малейшем желании, его поймают на улице, скрутят, запихнут в багажник и выбросят в море со скалистого берега, по спине невольно пробегают мурашки.              Теперь Шарлю было стыдно, что во время первой встречи с Максом, у него мелькали мысли, что тот окажется каким-нибудь маньяком. Господи, да он же реально ходил по лезвию ножа столько времени, так беспечно и ни о чем не задумываясь, а Макс ни единого разочка не заставил его усомниться в своей надежности. Шарль очень хотел бы дать себе по лбу за эту неосмотрительность. Что ж, кажется, он правда ужасно глупый и ветренный. И странно, что понял он это именно сейчас.              У клуба традиционно стоит несколько дежурных такси, героически готовых отвести перепивших богатых посетителей куда бы то ни было по невообразимо завышенному прайсу.              Шарль понимает, что его знобит, когда, несмотря на жару, держащуюся на Лазурном побережье даже ночью, его слегка потряхивает от холода. Мужчина склоняется к открытому окну одной из машин и перебрасывается с водителем парой слов, Шарль их не слышит и только подходит ближе, озираясь по сторонам. Тот открывает заднюю дверь и придерживает в пригласительном жесте, а у Шарля даже нет сил думать о том, как он надеется, что этим пытка закончится, и его сегодняшний спутник не планирует составить компанию в поездке.              Будучи одной ногой уже салоне, Шарль неожиданно замирает, устремляя взгляд в одну точку, все тело сковывает, как при параличе, и он чуть не падает вниз, потому что сердце в момент перестает работать, капитулируя на пару с легкими, переставшими качать кислород. Шарль беспомощно впивается пальцами в верхний край двери, чтобы кое-как держаться на ногах, и изо всех сил пытается вдохнуть, бессмысленно хлопая ртом и осознавая, что жизненно важный воздух почему-то, сука, не поступает. Буквально в паре десятков метров на светофоре он видит автомобиль. С нестандартным экстерьером, благородного изумрудного цвета, со звучно гудящим мотором даже после полного торможения. Единственный автомобиль, когда-либо смогший действительно привлечь его внимание. И, проклятье, эта чертова машина могла принадлежать кому угодно, но под прямым светом уличных фонарей, за лобовым стеклом Шарль, даже сквозь появившуюся неизвестно откуда пелену перед глазами, видит до боли знакомую фигуру. Даже две. Одна, кажется, хочет вывернуться наизнанку от переполняющих эмоций и взбудораженно и старательно тычет пальцем вытянутой руки прямо на него. Вторая просто смотрит — и Шарль кожей чувствует этот опустошенный, полный разочарования взгляд.              Он, как сквозь толщу воды, слышит, что мужчина наклоняется и шепчет ему на ухо:              — Спокойной ночи, Чарли, и подумай как следует над своим поведением. Потому что, детка, ты же не думаешь, что кому-то будет интересно возиться со шлюхой. Будь так добр, запихай свои проблемы куда поглубже, ты всем нужен, чтобы развлекаться, отдыхать и получать удовольствие, а не грузиться и нянчиться, как с капризным ребенком. Пойми, ты весьма симпатичный, с тобой приятно иметь дело, и я крайне хорошо к тебе отношусь, но в следующий раз заявляйся, пожалуйста, когда будешь в хорошем настроении, тебе все-таки не за кислую мину платят. В целом, имей в виду, я в курсе большей части твоей аудитории, и поверь, тебе повезло, ведь я обошелся с тобой достаточно уважительно, остальные будут уверены, что ты не ценнее выеденного яйца. Причем, детка, не пытайся усидеть на двух стульях разом, я люблю твое внимание и горящие глазки, мне банально не интересно веселиться со стеной, ты ведь прекрасно знаешь, в чем твоя задача. Если у тебя какие-то проблемы, то скажи прямо, я честно готов помочь, но сегодня ты меня немного разочаровал.              Шарль молча выслушивает весь проникновенный монолог, все еще держась за спасительную дверь, перед глазами все плывет, сигнал светофора уже успел смениться, и изумрудный автомобиль исчез. Дальше казалось, что все происходит в тумане и дурацкой замедленной съемке. Он обессиленно сползает на заднее сидение такси, будто кости внутри растворились, мужчина на секунду кривит лицом, захлопывает дверь с оглушительным звуком, как кажется Шарлю, хотя, возможно, это просто гул в ушах, он ничего вокруг не слышит на самом деле, просто додумывает. Мужчина посылает ему воздушный поцелуй, и машина с визгом шин отъезжает от клуба, а Шарль, растянувшись на кресле и прильнув виском к холодному стеклу, все продолжает тупо пялиться в окно, он не может разобрать там абсолютно ничего.              В такси работает кондиционер, Шарль кутается в пиджак и неразборчиво бормочет что-то с просьбой убавить. Где-то на периферии он слышит тихие звуки радио и запах ароматизатора на зеркале заднего вида — тот наверняка легкий и ненавязчивый, но Шарля начинает тошнить. От езды по извилистым улочкам, филигранно скользящим мимо зданий на возвышениях, его укачивает похлеще, чем на горном серпантине. Он, с опаской поглядывая на водителя в совершенном расфокусе, подтягивает ноги к груди, ему плевать на то, что подошвы точно испачкают кожаную обивку. Наверное, они проезжают порт с чарующими, мигающими огнями и ревущей с каждой яхты музыкой — Шарль смотрит в окно, но отчаянно не видит ничего конкретного. Дома вокруг кажутся незнакомыми, повороты дороги он тоже не узнает, он будто впервые попал в абсолютно незнакомое место.              Как в трансе, он спрашивает у таксиста, куда его везут, не узнавая своего дрожащего и безжизненного голоса. На краю сознания рождается и быстро потухает мысль, что он давно уже за пределами Монако, его хотят убить или бросить где-нибудь на шоссе, вряд ли тот мужчина мог быть с ним добр и искренен после таких слов. Водитель, ни на секунду не отрывая взгляд от дороги, а руки от руля, будничным тоном называет адрес. У Шарля внутри все холодеет — это не его адрес. Но, к счастью, он спохватывается, что это совсем рядом с домом, буквально соседний квартал. Ну, ничего страшного, он дойдет как-нибудь, главное, что он жив, наверное, здоров, и этот кошмар наяву закончится, оставшись самым страшным, въедливым и мерзким воспоминанием на подкорке. Ничего страшного, Шарль что-нибудь придумает, он справится, он переживет, он просто очень хочет оказаться дома под теплым душем, который смоет всю грязь, что он впитал сегодня, даже ту, что просочилась сквозь кожу.              Машина тормозит, и до Шарля не сразу доходит, что они приехали, его мозг по-прежнему отказывается вспоминать с детства знакомые места. Таксист поворачивается к нему, выжидающе разглядывая. Шарль тушуется, быстро соображая, что к чему, однако сейчас осознание происходящего дается ему не легче, чем решение тригонометрической функции через теорему Виета. Господи, с какой стати вообще он решил сейчас вспомнить алгебру. Когда Шарля наконец осеняет, что поездка закончилась, он начинает судорожно рыться по карманам — точно, это такси, он в такси, его привезли домой и надо спросить, сколько это стоило, а потом отдать деньги, это такси, такси работает таким образом.              — Молодой человек, — водитель с неаккуратно постриженной бородой и низким, уставшим голосом закатывает глаза, — все оплачено. Покиньте автомобиль, пожалуйста, здесь нельзя останавливаться.              Шарль замирает, как пойманный с поличным за преступлением, абстрактно кивает и в полной прострации распахивает дверь, чуть не вываливаясь на дорогу следом за ней. Собрав все силы в кулак, он все-таки выходит на улицу и, пошатываясь, отходит, потерянно осматриваясь по сторонам. Таксист, вроде, что-то кричит ему вслед про дверь, которую нужно закрыть, но Шарль не слышит. Наверное, этот мужик привык к таким, как он, если часто стоит возле клуба, и вполне мог предположить, что Шарль торчок на отходах. В целом, Шарлю все равно, да и тому тоже плевать, пока платят деньги.              Должно быть, уже достаточно поздно, раз еле стоящий на ногах и идущий исключительно благодаря тому, что опирается о стены, человек никого не смущает. Толп туристов Шарль и правда не наблюдает. И потерялся он, похоже, не только в пространстве, но и во времени. Непонятно, сколько у него уходит на то, чтобы дотащиться до квартиры, Шарль точно помнит, что пару домов проходил минимум дважды, и несколько раз пытался вскрыть случайные подъезды, одна женщина даже участливо поинтересовалась все ли в порядке и нужна ли ему помощь, видимо, решила, что он пьяный в сопли.              Но вот перед глазами знакомая дверь. Наконец-то. Ключи в замке поворачиваются с шумом, бьющим по ушам, Шарль почти карандашом падает в прихожую, но вовремя хватается за тумбочку. Продолжая искать поддержку в стенах, он кое-как добирается до ванны и, не церемонясь, садится на холодный кафель под душем прямо в одежде, выкручивая температуру воды на максимум — как же он об этом мечтал.              Шарль думал, что ему было плохо, когда он возвращался от Макса, мучился от насморка и блевал в унитаз. Что ж, это детские шалости. В тот раз он просто заболел, как оказалось, ну, и немножко загнался справедливости ради. Теперь все по-другому. Теперь Шарль знает, что такое паническая атака. Теперь он понимает, что в красках описывают люди, делясь подобным опытом.              Но Шарль уверен, что все справедливо и честно, его можно понять и нельзя осудить. И в коем-то веке он действительно не виноват. Он всего лишь хотел отдохнуть и пришел на вечеринку.              На ебучую вечеринку, которая разрушила его картину мироздания, размазала по асфальту подошвой ботинка и уничтожила, кажется, все его надежды на счастливое будущее. Чертова жизнь несправедлива, она снова поступает с ним незаслуженно жестоко.              Глобально Шарлю не так важны слова того мужчины. Да, они поражают до слез, да, они режут без ножа, да, они душат, в пух и прах уничтожая его веру в себя. Это был удар ниже пояса, подлый, но хотя бы правдивый, на такой было бессмысленно обижаться всерьез. На самом деле он понимает, что в очередной раз пошатнулись его картонные стены самоуверенности и старательно собранного образа, но все это уже не столь важно.              Куда серьезнее его беспокоит Макс. Ничего смертельного не случилось. И Шарль готов молиться всем богам этого дрянного мира, только бы выяснилось, что он обознался, что все это было одной большой галлюцинацией, наваждением, что ему померещилось. Или чтобы Макс сам его не заметил, не признал, перепутал с кем-то или хотя бы сделал правильные выводы, поверив во все, что Шарль говорил ему ранее.              И все это так глупо и по-дурацки. Он ведь с самого начала чувствовал себя неспокойно и хотел уйти. Но традиционно не сделал того, что было нужно, по нелепой и идиотской причине. Он же столько раз за вечер подумал, что пора сваливать, что ему не нравится, что могут появиться лишние и совершенно ненужные проблемы. Но, нет. Шарль опять дотерпел до критической точки, когда ничего изменить уже нельзя. Он снова досидел до последнего момента, а потом, очевидно, уже было поздно пить Боржоми.              Что будет делать Макс, Шарль даже боится предположить. Однако все вполне прозрачно. Все факты налицо — Шарль тому что-то художественно плетет про чувства, а потом, будучи охотником за деньгами, палится возле клуба в компании состоятельного мужчины, собираясь сесть в такси. Мотив и обстоятельства ясны, как день. И Шарль практически не виноват, что это лишь одно большое совпадение, только кто теперь положится на его слова. Что самое страшное — у его чудовищного преступления два свидетеля. Может быть, с Максом он смог бы объясниться, выложил бы все, как на духу, от начала и до конца, и тот бы, возможно, поверил ему. Ну, Шарль надеется, что поверил бы. Но там был ебучий Ландо, Шарлю вообще кажется, что небеса послали кучерявого придурка, чтобы сломать ему жизнь. Как иначе объяснить, что их взаимоотношения складываются так неудачно.              Ландо близкий друг Макса, и тот, как выяснилось, делится с Ландо почти всем подряд. И, будучи хорошим другом, Ландо вряд ли скажет: «Чувак, только посмотри, у этого парня, вокруг которого ты вертишься, целая коллекция спонсоров и фанатов, так что ты точно не единственный, но это все фигня, продолжай в том же духе, ты ему точно нужен, вы точно будете классной парой». Ландо явно дурачок, но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы срастить два плюс два. А чтобы сказать нечто подобное, Шарль вообще не знает, кем надо быть.              Короче говоря, их отношения с Максом точно закончились, не успев начаться. Шарль уже не раз так думал, но сейчас все остальное кажется сущим пустяком, потому что теперь перед глазами маячит настоящий конец. И очень хотелось бы фантазировать, что не стоит загадывать, пока сам Макс ничего не сказал, но Шарль видел эти глаза.              Он влюблен в эти глаза, и эти же глаза разбили ему сердце в один момент и сразу вдребезги. Очень иронично и очень литературно — ни дать ни взять.              Шарль спит долго. Неприлично долго. Когда телефон оказывается в руках впервые за все это время, он понимает, что прошло больше суток, то есть он отрубился буквально на полтора дня.              Все тело ломит, вокруг темно, шторы задернуты, на улице уже опять вечер, ужасно хочется пить, да и желудок крутит от голода. Рядом с кроватью валяется небрежно скинутая одежда, на полу вокруг нее следы высохшей воды — точно, он же решил принять душ, не раздеваясь, ну какова королева драмы.              В череде бесполезных уведомление на телефоне Шарль ищет единственное — хотя бы одно сообщение от Макса. И находит. К счастью, после обмена номерами тот больше не пишет Шарлю на сайте, а просто отправляет смс, и больше не приходится невольно гадать о происхождении его ника.        Макс Охуеть.       Когда Шарль записывал номер Макса в контакты, он планировал добавить что-нибудь забавное или милое, или банальный эмодзи с сердечком, но потом подумал, что это стоит отложить до лучших времен. В принципе, Макс был немногословен, но вполне красноречив. Шарль боялся даже представить, с каким выражением лица и с какими эмоциями тот это писал. Сообщение было отправлено, как он догадался, практически сразу после случившегося инцидента.       Спустя несколько часов был еще пропущенный звонок. Наверное, в этот момент тот остался наедине с собой и пытался удостовериться, что понял все неправильно или просто разобраться, или попрощаться на худой конец. Шарль страшно жалел, что не ответил. Честно говоря, он был готов выслушать что угодно, даже если Макс собирался послать его, назвать идиотом, либо наговорить любых гадостей. Шарль это заслужил. И он всего лишь хотел бы знать, какое слово будет сказано ему последним.       Где-то через двенадцать часов было еще одно сообщение. Последнее. Макс Просто пиздец, Шарль.       В целом, все было понятно. Больших подробностей Шарлю не требовалось. Конечно, он безумно хотел бы обсудить все нормально и по-человечески, но имел ли он на это право после всего случившегося. Едва ли. Макс удивительный человек, Шарль не мог и представить, что люди могут быть такими чудесными, добрыми и прекрасными. И он зря влез сюда со своей гнилой душонкой, только попортил чужую жизнь. Все-таки он обречен путаться в гадюшники с такими же, как он персонажами, лишенными какой-либо морали и растерявшими чувство собственного достоинства.       Но на всякий случай, Шарль собирается с духом и пишет. Пишет от чистого сердца все, что лежит на душе, без лжи, приукрашиваний и хитросплетений. Сто процентов его почти сразу же заблокировали. Однако, вдруг ему повезет.

Привет.

Я понимаю, как это выглядит, и не буду разбрасываться банальными «это не то, что ты подумал». И я очень хотел бы поговорить. Знаю, что звучит жалко, ты вряд ли это прочтешь и вряд ли что-то ответишь. Но я страшно сожалею, хоть это тоже звучит жалко. В общем, мне невероятно стыдно, и мне не хотелось бы потерять все так глупо. Я буду невероятно счастлив, если ты просто согласишься все обсудить: так или по телефону; я соглашусь, что просить встретиться или дать мне шанс было бы безумием. Просто не хочу, чтобы последнее воспоминание обо мне было таким, и, если ты вообще будешь меня вспоминать, я хочу надеяться, что там все-таки будет хоть что-то хорошее.

      Шарль несколько раз внимательно перечитывает свое сообщение. Оно напоминает предсмертную записку.