За тысячами прутьев мира нет

      Они ворвались в ветклинику, Стайлз открыл ворота, чтобы Дерек с трясущимся Питером на руках мог войти.       Путь им преграждает Дитон, окидывает их взглядом и чуть прищуривается, когда натыкается на Питера. — Что происходит? — Пожалуйста, — почти рыдает Стайлз, — пожалуйста, вы должны помочь ему, его отравили аконитом.       Дитон оглядывает обмякшее тело Питера. Черных вен на руках стало еще больше, чем когда его вытащил Дерек. Он умирал. — Пожалуйста, — повторяет Стайлз и сердито трет заслезившиеся глаза.       Дитон только кивает и отходит в сторону. — Положи его на стол и расскажи, что именно произошло.       После того как Дерек положил Питера на стол, Стайлз с тревогой застыл рядом с ним и стал рассказывать Дитону о наркотиках, которые вызвали у Питера галлюцинации, и о том, как Стайлз позвонил Дереку, а тот просто вошел в Дом Эха, сдвинув брови, и вышел с Питером на руках и с самым мрачным выражением, которое Стайлз когда-либо видел на его лице. Стайлз корил себя за то, что оставил Питера одного на ту злосчастную неделю. Может, все было бы не так плохо, если бы он был рядом, если бы знал, что произойдет. Забавно, что в голову ему залез не Питер, а Скотт.       Стайлз никогда не простит смерть Питера ни себе, ни Скотту, раз на то пошло. — Есть догадки, какой аконит ему давали? — невозмутимо спрашивает Дитон. — Питер говорил что-то о желтом аконите, — ответил Стайлз. — Но ему могли поменять лекарство. Я не знаю, — он много не знал.       Дитон кивнул и взял образец крови, который проверил под микроскопом, после чего вернулся, чтобы осмотреть зубы Питера, а затем и глаза. Зрачки Питера не сузились, когда Дитон посветил в них. Кажется, это плохой знак.       Дерек рвет на Питере футболку, когда Дитон велит ему это сделать, и Стайлз чуть не потерял сознание от вида темных синяков, испещривших его торс.       Дерек издает гневное рычание и приковывает Стайлза мрачным взглядом. — Что они с ним сделали? — А сам как думаешь? — огрызается Стайлз, в нем закипает гнев. — Это ты его туда засунул! Ты оставил его там умирать!       Дерек отшатывается, как от пощечины, а после опускает взгляд на чернеющую синяками грудь Питера. Он такой худой, что Стайлз может пересчитать его ребра. Почему он не вытащил его раньше? Почему? — Не я, — тихо произнес Дерек. — Скотт.       И это всего лишь очередной удар в череде болезненных ударов. — Хватит ссориться, придурки, Питеру это не поможет! — рявкнула Лидия и была права.       Стайлз подходит к столу и берет Питера за руку, уже не заботясь о том, что о нем подумают, не заботясь ни о чем, кроме Питера. Который сейчас борется за жизнь, потому что Стайлз бросил его, как и все остальные. — Давай, Питер, — говорит он, сжимая ладонь Питера. — Держись.       Глаза Питера чуть приоткрываются. Стайлз не уверен, но ему кажется, что Питер смотрит на него. Стайлз снова стискивает ладонь Питера, и тот в ответ слабо сжимает руку юноши. — Нет... прутьев, — хрипит Питер, его глаза на долю секунды вспыхивают синим светом.       Стайлза душат рыдания. К черту! Он поднимает ладонь Питера, чтобы поцеловать ее тыльную сторону. — Никаких больше сраных прутьев, Питер.       Питер кашляет и хрипит, из его носа вытекает черная кровь. Дитон вставляет ему в руку катетер, еще раз проверяет зрачки, а затем уходит, чтобы достать с полок пробирки и стаканы.       Однако вскоре становится очевидно, что что бы ни делал Дитон, это не работает. Питер кашляет черной слизью, а вены на его руках теперь совсем черные. Дерек держит его за плечи, и Стайлз замечает, как вены Дерека чернеют каждый раз, когда он забирает часть дядиной боли.       Кажется, её много.       Стайлз не отпускает руку Питера, хотя хватка оборотня теперь граничит с болезненной; он чуть не раздавливает Стайлзу кости, но Стайлзу все равно.       Он удивляется, когда в клинику внезапно входит Мелисса МакКолл, безучастно интересуясь, кто ей позвонил. Стайлз подозревает Лидию, но точно не знает.       Мелисса замерла в дверях, наткнувшись взглядом на Питера. — Он? — спросила она. В её лице можно прочесть что-то вроде отвращения, возмущения и недоверия.       Стайлз возненавидел ее в ту секунду, потому что Питер умирает, и все, что она может сказать, это — это?       Она смотрит на Стайлза, и их взгляды на секунду встречаются, после чего она опускает взгляд и видит, что Стайлз сжимает Питера за руку. Или наоборот.       Выражение лица Мелиссы... мягко говоря, сложное. Стайлз не хочет в него вглядываться, потому что иначе просто набросится на нее и сделает что-то, о чем потом пожалеет. — Что с ним? — спрашивает она, внезапно став по-деловому серьезной. — Скорее всего, отравление аконитом, — говорит Дитон.       Стайлз вскидывает голову. — Скорее всего? — переспрашивает Мелисса, озвучивая мысли Стайлза. — Мы не знаем наверняка, — объясняет Дитон. — В его организме много аконита, но я не знаю, какой его вид и добавлены ли другие наркотики.       Мелисса кивает, и Стайлз перестает их слушать, сосредоточившись на учащенном дыхании Питера и пытаясь согреть его холодную руку. — Держись, Питер, — говорит он, а затем для пущей убедительности повторяет. — Пожалуйста.       Дитон и Мелисса обсуждают различные методы лечения, диализ и что-то, о чем Стайлз никогда не слышал. В теле Питера, кажется, напрягается каждая мышца, и даже Дереку с его ликантропской суперсилой становится трудно его держать. Рёв Питера будто раздирал Стайлза в клочья, но на теле не оказалось ни единого пореза. А ему все равно кажется, что он истекает кровью. — Знаете, я слышала о ребенке с заражением крови, — вмешивается Лидия. — Перепробовали все, но ничего не помогло, тогда ему разрезали вены, чтобы выпустить отравленную кровь.       Стайлз в ужасе смотрит на нее. Она все это выдумала, да? — И что случилось с ребенком? — спрашивает Стайлз хриплым от слез голосом. — Он умер. — Зачем так делать? — сказала Мелисса. — Это варварство.       Стайлз держится из последних сил, чтобы не сломаться и не заплакать. Или закричать, словно банши. Особенно, когда Дитон спокойно произнес: — Возможно, стоит попробовать.       Все глядят на него с одинаковым выражением ужаса, но Дитон, как всегда, остается невозмутим. Стайлзу хочется его придушить. — Ты же это не серьезно? — почти зарычал Дерек. — Ну, возможно, это его единственный шанс, — спокойно ответил Дитон. — Если мы вскроем вены, а затем введем жженный аконит, он может нейтрализовать растекающийся по телу яд.       Должно быть, они и впрямь в отчаянии, потому что делают то, что предложила Лидия, и сперва разрезают Питеру руки, а затем ноги, после чего Дитон промывает раны желтоватой жидкостью и втирает в тлеющий аконит. Казалось, будто он практиковал подобное и раньше.       Стайлз не дышал. Питер выглядел так, словно его зарезали; повсюду кровь, кожа мертвенно-белая, и он в агонии кричит, когда Дитон начинает процедуру. В воздухе висит удушливый запах жженного аконита. Питер кричит, пока не срывается голос, и всем приходится помогать держать его на столе.       Стайлз трясется всем телом, чувствует, как сжимается его грудь, а перед глазами плывет. — Держи себя в руках, Стайлз, — шипит Лидия, держа одну из окровавленных ног Питера. — У тебя же искра, сделай что-нибудь! — Он умрет, да? — всхлипывает Стайлз и смотрит на нее, чтобы не смотреть на кровь. — Ты знаешь.       Лидия щурит глаза. — Я знаю, только, что, если хочешь спасти своего парня, тебе лучше начать что-то делать!       Верить.       Этого мало. Он знал, что этого мало. Они выпустили кровь Питера, но яд остается в теле, медленно убивая его.       Стайлз вцепился в руку Питера, желая, чтобы тот выжил, но этого недостаточно, это так не работает. Не получалось раньше, почему же должно получиться сейчас?       Он больше не может сдерживать рыданий и жалеет, что не может сделать хоть что-нибудь, что угодно. Дерек может хотя бы немного облегчить боль Питера, Стайлз же не может сделать ничего, кроме как плакать, как ребенок, и бороться с неизбежным приступом паники. Все это так несправедливо.       Дитон, стоящий по другую сторону стола, встречается с ним взглядом, лицо спокойное, он будто бы в дзене, как всегда, а ведь Питер умирает прямо у него на глазах. — Верь, Стайлз, — говорит он. — Не теряй надежды.       Стайлз думает о горсти рябины и пятидесяти футах до цели, думает о своей руке, проваливающейся в стекло, и кивает. — Давай, чертов ублюдок, ну! — кричит Мелисса, вгоняя Питеру в горло очередную порцию дымящейся смеси. Видно, она в отчаянии, раз начала ругаться. — Не смей сдаваться сейчас!       Стайлз обхватывает пальцами запястье Питера и представляет, что забирает часть его боли, как это делает Дерек, перетягивает ее в себя, чтобы Питеру хотя бы не пришлось больше страдать. — Боже мой, что... — Мелисса внезапно замолкает, раздается какой-то шорох, а затем наступает мертвая тишина. Стайлз так сосредоточен на слабеющем под пальцами пульсе Питера, что не замечает этого. Он видит мысленным взором: тошнотворно-желтый аконит, смешавшись с кровью Питера, струится по его венам, сжигает его изнутри. В воображении так легко его вытянуть ее всю, капля за каплей, пока она не вытечет из вскрытых вен Питера, а Дитону останется только вытереть ее, и Питеру больше не будет больно. Это так просто, так же как для Скотта и Дерека вытягивать боль. — Стайлз!       Услышав возглас Питера, Стайлз распахнул глаза. Спина Питера выгибается дугой, и Стайлзу приходится приложить все силы, чтобы удержать руку Питера, скользкую от крови и... и чего-то желтого, вытекающего из вскрытой вены. Стайлз не успевает увидеть, потому что Питер мечется по столу, кричит и воет, как одержимый. Это ужасает. — Стайлз, — бросил Дитон. — Не останавливайся. — Что? — спросил Стайлз. Он не понимает, о чем говорит Дитон. — Что я сделал? — Что бы ты ни сделал, это сработало, — рявкнула Лидия. — Так сделай еще раз.       Но он просто... он просто... — Ты сможешь, Стайлз, — мягко произнесла Мелисса, мертвой хваткой сжимая правую лодыжку Питера. Она вся в крови, все лицо и перед. Они все в крови, как актеры в плохом фильме ужасов. — Стайлз, — Лидия бросила в Стайлза убийственный взгляд, который по-настоящему его напугал, и он стал вспоминать, что делал, о чем думал. Вытягивал аконит, как боль, точно. Откуда ему было знать, что это сработает? Все это было только в его голове. — Помоги, — умоляет Питер, его голос — не более, чем хрип. — Помоги мне. — Я не знаю как, — всхлипнул Стайлз, склоняясь над рукой Питера. — Питер, я не знаю как.       Глаза Питера вдруг встретились с его. Стайлз не знает, совпадение ли это или проблеск осознания, но взгляд Питера, кажется, сверлит его насквозь. Его ясные глаза сияли. — Нет... нет... прутьев, — прошептал Питер, потом его глаза закатились, и он потерял сознание. — Нет, — всхлипывает Стайлз, прислонившись лбом к потному виску Питера. — Больше никаких прутьев, Питер, — он вспомнил, как его рука прошла сквозь стекло и крепче сжал вялую ладонь Питера, а другой рукой обхватил его запястье. — Больше никаких прутьев, Питер, — шепчет он Питеру на ухо. — И никакого больше сраного аконита.       Питер дернулся и застонал, может быть, потому, что Стайлз сжимал его запястье так сильно, что должно быть больно, а может, из-за чего-то другого, Стайлзу все равно. Он думал только о том, чтобы аконит, наркотики и все, что отравляло организм Питера, исчезло. И он знает, что способен на это, потому что каждый божий день, последние нескольких недель его рука проникала сквозь твердое стекло. Его не отпугнет какой-то проклятый аконит. Он представляет, как вытягивает из Питера боль, выпуская вместе с ней яд. Мысленным взором он видит, как вены на собственных руках чернеют, и это причиняет боль, пальцы горят, но Стайлзу наплевать. Что значил краткий миг страданий, если выживет Питер?       Этот процесс изматывает. Стайлз на миг задумался, сколько же там яда. Возможно, тело Питера выработало механизм сопротивления, и его организм научился бороться с ядом. В голове у Стайлза помутилось, а руки занемели. Он слышит голоса, далекие и призрачные, но отделаться от них. Столько боли, как Питер может это вынести? Неужели ему все время было так больно? Как же это похоже на Питера: скрывать от Стайлза, притворяться, что все хорошо, когда это было совсем не так. Стайлз хочет забрать всё. Он знал, что Питер — нехороший человек, но он не заслуживал смерти.       Держаться становится все труднее, боль нестерпима. Легкие горят, словно обжигал сам воздух, а в ушах у Стайлза звенит. Он открывает глаза и не видит ничего, все серое и расплывчатое, и вдруг он не может понять, держит ли за руку Питера; Стайлз ничего не чувствует, слышится лишь гул. Он отчаянно пытается удержаться, зовет Питера и не слышит собственного голоса, потом его ослепляет белый свет, а после — ничего.