Жажда мести

      Две недели спустя       Удобно расположившись на кровати, Эвтида, чей лик был спрятан под маской шезму, в очередной раз пыталась связаться с сознанием либо же с Ка эпистата. Однако, вновь потерпев неудачу, гневно сняла атрибуты черномага и отбросила в сторону. Находилась на грани истерики и гнева.       Сколько можно? Амена не было почти год, но никто, кроме неё, и пальцем не хотел пошевелить, для того чтобы начать поиски. Все верили, что эпистат мёртв, и полагали, что Эва из-за беременности зациклилась на этом. Однако девушка никак объяснить не могла, что, несмотря на то что связи не было, Ка Амена не являлось. Следовательно, эпистат был жив!       Если бы не её положение, она наплевала на всё, бросилась бы на поиски, да только из-за огромного живота даже двигаться нормально не могла по дому…       Смахнув предательские слёзы, Эвтида коснулась одинокой серёжки, что красовалась на изящном ухе, и невольно вспомнила день, когда перешагнула через страх и боль и открыла сердце для Амена…       Стук в дверь невольно прервал воспоминая Эвтиды. Придав голосу уверенности, она дозволила войти.       — Госпожа, — склонив голову, проговорила юная прослуга, — Верховный эпистат пришёл, ждёт вас внизу.       От слов девушки дыхание Эвтиды остановилось. Потеряв дар речи, Эва, которая не могла нормально ходить из-за своего положения, под натиском чувств сама не заметила, как мигом вскочила с кровати и на ватных ногах побежала в сторону гостиной. Да только не успела она дойти, как увидела в комнате постороннего человека, что стоял в центре гостиной и глядел на еле дышащую Эву.       — Эвтида, — первым поздоровался мужчина, едва увидев запыхавшуюся госпожу с большим животом.       «Конечно же, — с болью отразилось в сердце осознание, — речь шла о новом эпистате».       Как только пришло пугающее понимание, Эва, которая держалась из последних сил и на людях не давала волю эмоциям, закрыла лицо исхудавшими руками и заплакала.       Как же больно! Для неё был лишь один эпистат — Амен. Для всех остальных же, которые смирились с его смертью, существовал новый, молодой и амбициозный.       Как они могли столь легко сдаться? Несчастная негодовала. Почему так мало искали? Зачем настолько быстро опустили руки?       «Ненавижу!»       — Эвтида.       Голос нового эпистата ещё больше усугубил положение несчастной. Отбросив руку мужчины, который попытался коснуться её плеча, девушка велела ему незамедлительно уйти.       — Я не желал ничего дурного, — не обращая внимания на состояние Эвы, продолжил говорить эпистат. — Лишь хотел проведать супругу погибшего друга. Мы были с Аменом довольно близки.       Погибшего — очередной удар по сердцу.       — Он жив.       Это было последнее, что гневно успела рыкнуть несчастная, прежде чем почувствовала сильную боль, от которой всё тело похолодело, а на лбу выступил пот…       Спустя больше двух суток, показавшихся самыми худшими днями в жизни, изнеможённая девушка, возле которой всё время находились Ливий и повитуха, наконец родила на свет двоих прекрасных детей, что были так похожи на своих родителей.       Довольно крупный сын с белыми ресничками и чудная маленькая девочка с тёмными волосами и кожей.       — Двойня, — констатировал факт лекарь, смотря на дивных малышей, пока повитуха возилась с еле живой Эвтидой.       Роды были очень тяжёлыми. Несчастная часто теряла сознание и в бреду звала Амена, мечтая хоть на миг увидеть его лик.       — Двойня, — еле шепча, повторила Эва и слабо улыбнулась, после чего отключилась…

***

      Месяц спустя       Встав с утра пораньше, Эва, спавшая от силы час, разомкнула уставшие веки и подошла к плачущим малышам, которые были очень беспокойны. Крохи, будто чувствуя состояние матери, всё время хныкали и плакали — в особенности ночью, — из-за чего Эва не могла нормально ни есть, ни спать.       До неузнаваемости исхудавшая девушка, отказавшись от какой-либо помощи слуг, сама заботилась о детях: не желала, чтобы к ним кто-либо другой притрагивался.       Милый нрав госпожи, который слуг так прельщал, изменился до неузнаваемости. Эва была холодна, нетерпелива, временами вообще груба, когда слуги пытались хоть как-то облегчить страдания уставшей матери.       Эве казалось, что она сходит с ума: усталость, недосып и дыра в груди, которая доводила до отчаяния. Как бы она хотела, чтобы Амен был здесь. Мечтала, чтобы он увидел плоды их любви, взял на руки детей и вновь стал её поддержкой и опорой. Однако чем больше проходило времени, тем отчётливее Эва понимала, что этого не произойдёт. Амен не придёт, более не обнимет её, не будет шептать нежных слов и целовать заплаканные щёки.       Эве было плохо…       Больно!       Тяжко.       Невыносимо…       Каждый раз, просыпаясь в покоях, где она некогда чувствовала счастье, девушка впадала в ещё большее отчаяние. Оттого, устав, Эва вчера вечером отдала приказ слугам собираться!       — Более жить здесь не намерена, — держа обоих малышей на руках, проговорила отчаявшаяся Эва. — Собирайте все вещи, через три дня выезжаем!       Отдав прикав, Эвтида развернулась на ватных ногах и направилась обратно к себе, так глупо и наивно надеясь, что переезд в другой дом Амена, куда они часто ездили вдвоём отдыхать от остальных, сможет хоть немного унять её боль…       — Боги, дайте мне сил, — прошептала девушка, поочерёдно беря пухлышей на руки.       Почувствовав теплоту матери, крохи, что ни свет ни заря ныли, наконец успокоились и провалились в сон, чему Эва была рада.       Даже не посмотрев на своё отражение в зеркале, Эва, раздражающаяся буквально от любого шороха или звука, решила прогуляться по городу, пока слуги скоропостижно готовились к переезду. Благо лекарь, который был частым гостем в доме и которому она разрешала касаться детей, встретил её у порога дома и, узнав о намерении Эвы прогуляться, решил составить ей компанию.       Взяв маленькую девочку, которую Эва решила назвать Муна, лекарь лёгонько поцеловал смуглую щёчку и направился за Эвтидой.       Толпа галдящих людей, постоянно ездящие вокруг колесницы также досаждали Эве. Однако, во-первых, на улице она могла сдерживать гнев, ибо находилась не дома и стены его не давили на неё, а во-вторых, дети мирно спали на свежем воздухе.       — Может, пойдём на базар? — тихо спросил Ливий, желая прикупить фруктов Эве.       Он знал, что она ничего толком не ест, хоть и кормит малышей.       — Тебе нужно хорошо питаться, дабы малыши были здоровы, — пошёл лекарь с козырей, заслужив тем самым гневный взгляд Эвы.       Тяжело вздохнув и прекрасно поняв, что друг прав, Эвтида только хотела ответить согласием, как вдруг заметила знакомый силуэт, который, как казалось, стал частью её прошлого.        — Рэймсс, — впервые слабо улыбнулась девушка, увидев длинноволосого черномага, что шёл в противоположную сторону в сопровождении незнакомого, но довольно крупного мужчины с тёмными волосами.       Услышав своё имя, черномаг немедля обернулся и тут же невольно расплылся в улыбке, встретив взгляд девушки, которой некогда было отдано его сердце, да только, жаль, не взаимно.       Радость от встречи с Эвой исчезла так же быстро, как и появилась, стоило черномагу увидеть на руках любимой маленького ребёнка с едва заметными светлыми волосами и того же цвета ресничками, а рядом обнаружить лекаря, который держал того же возраста ребёнка, только кардинально отличающегося от первого.       Сомнений не было — это дети Амена…       — Эва, — скрыв злобу за маской безмятежности, произнёс Рэймсс.       Вместе с незнакомым мужчиной с необычно красивыми зелёными глазами он приблизился к девушке.       — Я очень рада видеть тебя, — свободной рукой слабо приобняв друга, произнесла Эва, которая на мгновение забыла о боли и печали.       — Взаимно, — искренне проговорил черномаг.       Он только хотел вдохнуть любимый запах, который так давно не чуял, как малыш на руках матери захныкал, тем самым заставив её отстраниться.       — Уже проголодался, — устало произнесла бледно улыбающаяся Эва, после чего, сжав руку Рэймсса, добавила: — Надеюсь, свидимся вновь, друг мой.       С этими словами девушка кивнула незнакомцу в знак прощания и удалилась вместе с молча стоящим в стороне Ливием, так и не поняв, что только что говорила с виновниками её страданий…       Убедившись, что Эвтида с лекарем и малышами отошли на приличное расстояние, незнакомец, что был на голову выше Рэймсса, произнёс, сохраняя безразличие:       — Ты не говорил, что она понесла от эпистата.       — Я не знал, — честно признался черномаг.       Он всё ещё провожал взглядом уставшую, сутулую и печальную Эвтиду и только хотел спросить, какое это имеет значение, как от дальнейших слов зеленоглазого по телу Рэймсса прошёлся холодок…       — Амена, — приказал он тихо, — не пытать несколько дней. Лишь давать отвар, из-за которого он не может даже пошевелить пальцами. Хочу, чтобы был в сознании и трезвом уме. Желаю смотреть на его лицо, пока мы перед глазами будем убивать его плоть и кровь.       Рэймсс, что рос среди шезму и прекрасно знал об их жестокости и мстительности, не смог скрыть удивления.       — Они невинны, — произнёс шезму, в сердце которого всё ещё имелось место для сострадания и жалости.       — Пока, — ответил зеленоглазый. — Дети растут, и вместе с ними — их жажда мести. Таков порядок жизни. — Мужчина рассуждал спокойно, даже не глядя на Рэймсса. — Амен — сам яркий пример этого. Всю свою жизнь он горел желанием мщения и не успокоился, пока не убил моего отца, теперь же Я, — продолжил говорить сын Саамона, что продолжил его дело, — мщу за гибель своего и, дабы замкнуть круг, убью детей прямо на глазах Амена. Ну а затем вновь приступим к пыткам!       — Акил, — попытался вразумить его Рэймсс.       — Я уже исполнил твою просьбу во имя твоего погибшего брата, что был верен Саамону, — наконец посмотрев на шезму, заявил Акил, в голосе которого отчётливо слышалось раздражение. — Не стал трогать Эвтиду, хоть и это могло быть прекрасной душевной пыткой для Амена. Сейчас же даже не смей заикаться о милосердии!       Тяжело вздохнув, Рэймсс, также безмерно желающий мести и кары для Амена, молча кивнул в знак согласия…

***

      Несколько дней спустя. Глубокая ночь       После того как сумерки опускались, Эвтида, что весь день держалась и старалась не плакать, особенно при детях, с трудом уложив крох, погружалась в свои мысли и жила воспоминаниями. Они были единственной отрадой, не считая, конечно, малышей. Воспоминания дарили ей покой и мимолётную радость. С наступлением сумерек Эва забывала про реальность и жила лишь счастливыми мгновениями. Сегодняшняя ночь не стала исключением.       С трудом убаюкав двойняшек, Эвтида, руки которой до жути болели от тяжести и непривычки, наконец улеглась на кровать и позволила мечтам захлестнуть её. Несмотря на усталость, спать вовсе не хотелось, потому и девушка наслаждалась воспоминаниями, пока…       Странные звуки, что отражались в тишине, вначале разозлили девушку, ибо они прервали её мечты, однако в скором времени насторожили. Слуги в это время уже дремали и не мешали, стражники же вовсе находились вдалеке от её окна.       Решив не паниковать раньше времени, Эвтида продолжила лежать с закрытыми глазами, пока не поняла, что кто-то пытается пролезть через окно. Не успела девушка встать, как перед её взором сразу же возникли трое незнакомых мужчин, один из которых, рывком сократив расстояние между ними, впечатал несчастную обратно в кровать и закрыл ладонью рот Эвтиде.       Здравый смысл испарился, уступив место всепоглощающему страху. Кто эти люди в чёрных одеяниях с капюшонами на голове? Чего хотели? Грабёж? Или…       — Живее, — донёсся властный голос мужчины, что прижимал её к кровати.       Услышав приказ, двое других, которые не решались на похищение невинных детей, стали подходить к мирно спящим крохам.       «Они пришли за ними!»       Ярость перебила страх.       Гнев, проникший в каждую клеточку разъярённой матери, заставил её забыть об инстинкте самосохранения. Ловким движением она просунула руку под подушку и, мигом достав острый кинжал, вонзила его в лицо мужчины.       Нечеловеческий вопль, который надеялась Эва услышать — желала, чтобы слуги и стражники услышали и пришли на шум, — так и не прозвучал. Стиснув зубы, зеленоглазый мужчина побольнее сжал челюсть Эвы и одной рукой рывком вытащил кинжал, пока другие черномаги с двойняшками на руках не знали, бежать им или же ждать сына Саамона.       — Продажная женщина, — сквозь зубы проговорил Акил, с ненавистью глядя на трясущуюся от злости Эвтиду. — Твоё счастье, что я дал слово не трогать тебя, иначе с удовольствием расправился с предателем, который лёг под врага!       Докончив мысль, мужчина с ненавистью плюнул в лицо девушки.       — Идёмте, — разжав руку и встав с кровати, повелел Акил, но не рассчитал силу напуганной матери.       Не успел он подняться, как Эва накинулась на него сзади. «Обняв» руками его за шею, несчастная стала душить черномага в надежде спасти детей.       Не ожидая подобной дерзости, мужчина опешил. Однако, вовремя придя в себя, ловким движением перехватил руки Эвтиды и сжал их с такой силой, что несчастная, вскрикнув, разжала хватку.       Из-за этого крика проснулись дети и громко заплакали, заставив двух черномагов, что держали их на руках, занервничать. Они не знали, бежать с ними подальше или же не сметь бросать главаря? Ведь приказа не было…       Акил же не торопился, прекрасно зная, что после исчезновения Амена стражники наплевательски работали: более не страшились гнева могучего эпистата. Мужчина, что горел огнём ненависти и презирал Эвтиду, наплевал на обещание, данное Рэймссу, немедля достал острый кинжал и приставил его к шее несчастной.       — Недостойная носить титул шезму, презираю подобных тебе, грязная женщина!       Никак не отреагировав на слова Акила, Эвтида, в ушах которой звенели лишь нежные голоса детей, предприняла очередную попытку спасти крох, да только просчиталась.       Доведённый Акил, с презрением взглянув на Эву, с огромным удовольствием схватил её за горло одной рукой, а другой вонзил холодное оружие в живот девушки и сорвал болезный стон.       С нескрываемой радостью глядя в широко распахнутые глаза несчастной, Акил наслаждался победой, пока не услышал сквозь надоедливый плач детей обрывистые голоса своих людей. Не успел он обернуться, как острая боль пронзила спину.       Отпустив рукоять кинжала, Акил еле держался на ногах. Тяжело дыша, черномаг обернулся и уставился на того, кто в буквальном смысле бросил и вонзил ему нож в спину.       — Ты… — прошептал ненавистно он, глядя на Рэймсса, рядом с которым был Амен.       С трудом сохраняя самообладание, эпистат, который почти ежедневно подвергался пыткам, стоял на ногах лишь благодаря ненависти и гневу.       — Убью, — прорычал Амен, увидев, как бессознательная Эвтида с ножом, торчащим из живота, рухнула на пол под крики малышей.       Не успел Акил отреагировать, как эпистат набросился на него… Будто с цепи сорвавшийся зверь, он, за считанные секунды достав хопеш, вонзил его в плечо черномага, отчего на измазанном кровью лице отразилась ужасающая боль, которая наконец сопроводилась криком.       Метнув взгляд на своих людей, Акил с ужасом обнаружил, что они сбежали через окно с детьми на руках. Наивно полагая, что успеют спастись.       Внизу их поджидали охотники…       Позабыв обо всём и наплевав на всех, Рэймсс бросился к лежащей в луже крови Эвтиде. С болью взглянув на неё, он схватился за рукоять кинжала и рывком вытащил его. Корил себя за то, что не успел.       «Надо было выдвигаться раньше!» — гневался черномаг, вспоминая, как из-за любви к Эвтиде и жалости к невинным детям решил пойти против своих же…       Когда Акил отдал приказ не пытать Амена, а лишь поить его отваром, Рэймсс, которому было это поручено, не стал давать эпистату отвар, сразу ему обо всём заявив.       — Отвар давать не буду. Нужно, чтобы ты восстановился, — быстро тараторил шезму, боясь быть пойманным. Как только увидел, что эпистат хотел что-либо ответить, добавил: — Они хотят убить твоих детей.       Глаза Амена расширились, рот же приоткрылся.       — Ежели желаешь их спасти, не шевелись. Делай вид, что отвар действует. Через несколько же дней, когда Акил приступит к плану, спасёшь Эву…       Выйти из заточения не составило труда. Сторонников Саамона было не так много. Вместе с Рэймссом быстро расправившись с ними, эпистат покинул потайную комнату в храме Бога Гора, где его удерживали и пытали, после чего бросился к жене и детям…       Сжимая рану, откуда сочилась кровь, Рэймсс, который был на грани, не заметил, как подле него встал эпистат, чьи руки и ноги были в крови.       — Эва, — сорвался с губ болезненный стон, стоило эпистату спустя год увидеть возлюбленную, что лежала на холодном полу в луже крови…