Self-destruction

      В школе они не разговаривали, лишь изредка перекидывались взглядами в коридорах или на уроках математики, когда Авантюрин стоя у доски правильно решал задания, оборачивался на первые парты и ловил глаза Веритаса, наполненные гордостью за проделанную им работу. Даже препод по математике хвалить начал, ведь до этого он искренне был убежден, что Авантюрин и на порог по базовой математике не напишет, если вообще бланки не пустые сдаст, а зная его, такое действительно могло произойти.       Во всех этих мимолётных переглядках было что-то такое, что могло совсем скоро свести Авантюрина с ума. Конечно, он понимал, что его новоиспеченный друг Веритас питает к нему интерес лишь в рамках занятий по математике, не более, но тепло на душе всё равно становилось, хоть пока и не так сильно, как хотелось бы.       — Чего задумался, красотуля? — Топаз дёргает его за плечо, заставляя вздрогнуть, за сердце схватиться, и тихо посмеяться от её резких действий.       — Чё больная? — не отрывая руку от груди спрашивает Авантюрин, — Напугала блять.       Подруга лишь смеётся, продолжая поедать купленный в ближайшем магазине сомнительный сэндвич с ветчиной и сыром. Упаковка и сам вид этого невероятного шедевра местной кулинарии выглядели как что-то очень не надёжное и вероятнее всего Топаз вечером будет писать гневные сообщения из ванной комнаты своей квартиры и проклинать всех работников этого магазина по пятое колено их соседской собаки.       Большая перемена с приходом теплой погоды стала иметь больший смысл — теперь они сидели не на полу перед кабинетами, а на какой-то лавочке у школы, на которой уже вторую неделю висит табличка «окрашено», хоть новая краска уже и успела слегка слезть. Дети с начальных классов уже во всю бегали по двору школы с мячом, играя в игры, кажется, понятные и известные только им.       — И снова мы с тобой прощаемся, — Топаз выбрасывает упаковку от сэндвича в мусорный бак рядом с лавочкой, на которой они заседали, стряхивая с красных шорт крошки и закидывая сумку на плечо.       — И снова ты меня бросаешь ради кое-кого, — он не обижался на неё, всё прекрасно понимал, весна не щадила даже подругу, которая до этого года в отношениях не заинтересована была, лишь за чужими наблюдала, — Братву на сиськи не меняют, Топазик.       — Не тебе мне об этом говорить, — она показывает ему средний палец, убегая в объятия какой-то студентки постарше. Почти каждый день та встречала её со школы на своей крутой тачке, иногда Топаз даже с уроков уходила ради встреч с ней, впрочем, сейчас так и произошло.       Ничего против их отношений Авантюрин не имел, выглядели они достаточно гармонично и интересно, не смотря на разницу в возрасте, хоть и была она не совсем большая. Яшма — дама сердца его ненаглядной подруги, выглядела как уже состоявшаяся взрослая женщина, она была высокая, с хорошей фигурой и длинными, кажется, крашенными волосами, по ней совсем и не скажешь, что одиннадцатиклассницы нравятся.       Из раздумий о чужих отношениях вырывает писклявый голос, который подозрительно слишком близко звучит.       — Привет, блондинчик, — Ханаби ехидно улыбается, присаживаясь на «окрашенную» лавочку, — Новости у меня для тебя есть.       — Удиви.       — Любимый твой, — она начинает искать что-то в телефоне, на секунду замолкнув, — Кстати, прямо сейчас, катит рейсом от сумасшедшего дома до своего родного и через пару-тройку часов окажется в одном городе с нами. Классно, скажи? — Ханаби, кажется, тоже не в диком восторге от новости, улыбка наигранно натянута, да и интонация, с которой новость была рассказана не похожа на искреннюю радость, скорее на что-то нервное.       — Ты пиздишь, — сигарета из пачки в момент уже оказывается между губ, а едкий дым заполняет легкие. «Подружке» он, кстати, тоже протянул без вопросов, чтобы за компанию. Она явно была не против, может и сама бы попросила в случае чего.       Курить на территории школы — хуёвая идея, но начальные классы уже успели разбежаться, а у учителей сегодня вроде как пед. совет — на улице не было никого, сейчас у них темы посерьёзнее явно обсуждаются, курящие одиннадцатиклассники сегодня были не в приоритете.       — Если бы.       — Откуда вообще эти информационные сноски?       — Птичка нашептала, — Ханаби делает паузу, глубоко затягиваясь, — Сестричка его пропизделась вчера, мол любимого братика выписывают, ура-ура, — она пародирует голос одноклассницы, активно жестикулируя руками и снова делает тягу, — Я сегодня уже через Сампо и дружков его всезнающих спросила, они сказали, что сегодня приедет. Я думаю, Робин достаточно достоверный источник, касаемо твоей любимой птички.       Авантюрина передёргивает от «любимой птички», его в целом от всей информации сейчас потряхивать начинает. Сигарета между худых пальцев стлела до фильтра, курить невозможно, горький неприятный вкус по горлу отдаёт, сбивая дыхание всё больше. Вторую не возьмёт — итак подохнет скоро от передозировки никотина с такими новостями, а жизнь сто процентов ещё что-то интересное для него приготовила.       — Чё трясёшься весь? — девушка забирает сигарету из рук Авантюрина, тушит вместе со своей о мусорку и туда же выкидывает, — Что-то ты сам не свой, блондинчик.       — Охуительное наблюдение, — кажется, он всё-таки возьмёт вторую и плевать хотел на будущую тошноту от винстона и любых мыслей о курении — от передоза никотина на грани смерти он ещё не был, значит, не так страшно, — Делать то чё? — встаёт с лавочки, ходит туда-сюда кругами, будто это чем-то поможет, будто если норму кругов наберёт дорогущая машина родителей Сандея развернется и увезёт его обратно к мягким белым стенам и добрым санитарам на принудительное.       Жизнь начала налаживаться только вот-вот недавно, ещё чуть-чуть и он, наверное, мог бы называть себя счастливым человеком в объятиях одноклассника, который уж больно внимание одним видом привлекает. Теперь забыть можно о ромашковом поле, по которому они бежали бы с Веритасом под ручку, а рядом их собака, которую они бы сыном называли. Авантюрин хотел таксу или корги, но сейчас хотелось далеко пропасть, возможно без вести, номера сменить, связи оборвать и отдыхать где-нибудь у моря на шезлонге, не думая обо всём этом дурдоме, что свалился резко, убивая без жалости все надежды хотя бы на мимолётную радость.       — Ты ведь будешь ждать меня, правда? — Сандей золотыми глазами смотрит так жалобно, заставляя боль в груди чувствовать, не сильную, но ощутимую, особенно для до одури влюбленного Авантюрина, — Ты же знаешь как я люблю тебя. Мне кажется, тебя никто так не полюбит, столько чувств не каждый может выдержать, а я держусь, ведь ты мне, наверное, судьбой послан.       Глаза на мокром месте, он прижимает его крепче, стараясь насладиться последними часами, минутами, секундами вместе и не понимает почему. Его ведь любят, правда впервые любят так сильно, зачем его забирать? А сколько его не будет? А когда этот пиздец кончится?       Авантюрин худой и болезненный, а Сандей сжимает его сильнее — ещё чуть-чуть и ребра сломает, а он ведь любит их прощупывать, зачем ломает? Он как во сне, в котором происходит что-то страшное и боль от этого перекрывает другие чувства и любые мысли.       — Мне пора, — он целует его куда-то в щёку, а следующее, что видит Авантюрин — Сандея, которого родители в машину садят и приговаривают «всё будет хорошо».       Сколько он там лежать будет неизвестно, сегодня было принято решение о расставании с одной стороны, у второй возможности спросить не было.       — Ну, — Ханаби тоже встаёт с лавочки, хлопая парня по плечу, — Видимо, снимать штаны и бегать.       — Пиздец, не меньше.       Они расходятся молча, но с пониманием, что списаться сегодня по этому поводу точно придётся. У них никогда не было дружеских или, на крайняк, приятельских отношений, но даже самых заклятых врагов всегда объединяет их общий враг? У них это работало исправно и уже не впервой. Авантюрин: я знаю что ты с яшмой, но если есть хотя бы свободная секунда набери мне, это пиздец 14:32       Перед глазами всë плывёт, хотелось скупить тысячу сигарет и опустошить пару бутылок виски, но на голодный желудок нельзя. Соблазн был велик и как на зло по пути два манящих в свои сети, магазина: продуктовый и местный алкомаркет, где, по слухам, даже начальной школе выпивку продавали без особых проблем. Есть липовая и явно отфотошопленная фотка паспорта — добро пожаловать, пакетик нужен? Приходите к нам ещё!       Состояние не из лучших для походов в такие места — если голод стал привычным, то желание напиться в сопли не столь частое явление, потому даже сейчас стоило думать, что ему взять, чтобы на больную голову палёной водки не купить и не блевать всю оставшуюся неделю, а у него ещё занятия с Веритасом и до экзаменов рукой подать, совсем нельзя травиться.       Телефон вибрирует в кармане кофты, заставляя Авантюрина слегка вздрогнуть.       — Алло, чего уже случилось?       — Стой, щас, — Авантюрин зажимает телефон между плечом и ухом, чтобы взять в две руки разные бутылки, — Что лучше взять виски или… — он прищуривается, стараясь прочитать название второго напитка. Ужасный дизайн, в здравом уме он бы никогда такое не взял, по бутылке даже не понятно, что это за пойло — приходится в руках крутить-вертеть и средь маленького шрифта выискивать хоть одно знакомое слово, — или настойку с клюквой?       — В этом была вся срочность?       — Да погоди ты, — он ставит настойку обратно на полку, прихватывая сразу же другую. Такая же, но со вкусом облепихи, — Или с облепихой настойку?       — Виски, — Топаз уже, кажется, смирилась, что прямо сейчас ничего серьёзного и шокирующего она не услышит, остаётся лишь отвечать на его вопросы и мирно ждать, пока любимый друг всё же удосужится рассказать, что же произошло.       — Ага, — телефон перемещается обратно в руку, а сомнительная настойка возвращается к своим собратьям в привычное место обитания, — Щас, я выйду из магазина и расскажу.       На кассе действительно паспорт не спрашивают, лишь с ног до головы осматривают скептически, явно с пониманием, что пацан с ближайшей школы — такой же как и несколько прошлых посетителей этого чудного места, но не говорят ничего, сканят виски и через секунду на терминале внушительная сумма появляется.       — Птичка с теплых краёв возвращается, — выходя из магазина всё-таки рассказывает Авантюрин, заталкивая бутылку в рюкзак.       — Да ну нахуй… — по голосу и интонации отчетливо было понятно, что у Топаз глаза по пять копеек и рот рукой прикрыт от шока, — Кто сказал?       — Ханаби.       — И ты ей веришь?       — А смысл ей пиздеть? — очередная сигарета, оказавшаяся во рту, заставляет сделать небольшую паузу, — Тем более слушок пустила не она, а сестричка Сандея. Пить со мной пойдёшь?       — К тебе?       — Да, родителей нет сегодня, — оповещает Авантюрин, зная, что при таком условии у подруги не будет и шанса отказаться.       — Скоро буду, — по ту сторону слышно, как, видимо, вещички уже свои собирает, копошится что-то там, и Яшма на фоне возникает.       Он не до конца понимает, что происходит. Небо такое пасмурное, дождь льёт как из ведра. Чёрная машина отъехала десять минут назад, а в голове всё не укладывается. Стоит в ступоре у дома, в руках записку сжимает, которую Сандей пихнул ему в карман, пока крепко-крепко обнимал. Его хотелось обнять прямо сейчас, пусть даже кости все переломает, пусть всего сломает, но рядом будет, обещал ведь, что не бросит никогда. Они же судьба друг для друга, везение. Оставил.       «Дождись меня, я люблю тебя, всё будет хорошо, обещаю»       Ему сказали, что он болен, болен так сильно, что нельзя уже дома находиться, лечение это ведь не плохо, наоборот. А чем болен так и не сказали — молчат, на все вопросы молчат. Сандей молчал, ни слова не сказал, Робин молчала, лишь слёзы бледной маленькой рукой утирала, родители их молчат, изредка говорят, что так будет лучше и не стоит переживать. Он ведь должен знать, он хотел больше всего на свете знать и понимать, что с ним в конце концов, блять, не так, почему его забирают, почему лишают первой в жизни любви.       В голове мыслей так много и поверить всё не может ни в одну, как будто бредит, не по-настоящему всё, галлюцинации, бред, бред, бред.       Неправда.       Авантюрин ловит себя на том, что образ его уже плохо помнит, лицо пустое, при попытке его вспомнить. У него были их совместные фотографии, они там счастливые вроде как, по крайней мере тогда они так думали и искренне верили. Верили, что навсегда, что даже смерть не разлучит и прочий бред на влюблённую голову.       Он помнит его глаза — они золотым отливали, — каждый день ими любовался, помнит, что Сандей одежду светлую любил и злился, когда пачкал что-то даже совсем чуть-чуть, даже если пятнышка не видно было совсем. Помнит, что всегда с иголочки, всегда ребёнок уважаемых людей, всегда важная шишка, важнее всех самых важных, всегда с холодной головой и принципами, которых придерживался несмотря ни на что, всегда идеальный — по своим меркам, разумеется.       Сейчас сквозь время думать о нём странно. Записка с девятью словами всё ещё сохранена в книжке, подаренной Сандеем, доставалась пару раз, когда совсем в первое время накрывало, сейчас эта книга не тронута и трогать её не хотелось совсем. Новая жизнь началась в тот день, как он уехал, оставил его одного, без чётких объяснений. В старую жизнь нельзя было возвращаться, он снова оставит его, нарушит обещание.       Авантюрин больше не любил.

***

      — Я, знаешь, — он делает глоток виски прямо с горла, запивая всё колой, которую Топаз притащила, побеспокоилась о нём — без запивки совсем плохо, горло обжигать будет, — Н-нихуя уже не понимаю, — слова уже тяжело складывать в предложения, зато на душе слегка отпустило, полегче стало, хоть и понимал, что не надолго, — Я вообще думал, знаешь, что дурка это наёбка такая спец-спец-ифическая, ну чтобы я там, типо… — Авантюрин делает глоток только колы, в надежде, что мысли в одну кучу собрать сможет, — Короче, думал наебал он меня, что не больной он вовсе.       Топаз пила меньше. В разы меньше. Её немного вело, но не так всё плохо, как у собутыльника, тот совсем, — как это говорится, — лыко не вяжет, в стельку, в сопли. В общем, черту между лёгким опьянением и далеко не лёгким он уже давно пересёк, осталось только момент уловить, когда блевать побежит, чтобы космы его длинные подержать или хотя бы помочь хвостик завязать.       — Дай мобилку мою, — не дожидаясь ответа на прошлые слова, говорит Авантюрин.       — Зачем?       — Топаз, — сам начинает по кровати рыскать, заваливаясь то на один бок, то на другой, потому что ровно держаться не получалось, — Быстрее.       Телефон в руках держать нормально тоже не получается, он покачивается из стороны в сторону, пытаясь ввести пароль, пальцы совсем не слушались, но всё равно достаточно быстро для такого состояния удаётся его разблокировать. Удивительно. Авантюрин: Вкритас 18:46 ч нткуда не приду 18:46 прсти 18:47       Топаз пялится в его телефон, чтобы глупостей всяких не наделал на пьяную голову. Каково было её удивление, когда в диалоге сверху она видит не Ханаби, не заброшенный на время аккаунт Сандея, или на худой конец Робин, чтобы, может информацию какую узнать. Сообщение, отправленное Веритасу, заставляет снова глаза округлить. Вроде весь вечер и день на повестке дня был светловолосый сумасшедший, а не репетитор-одноклассник.       В мыслях конечно много раз проскакивало, что ещё чуть-чуть и Веритас Рацио по карьерной лестнице поднимется, и из простого интереса как к человеку станет любовным интересом. Но не так быстро же, обычно пьяные бывшим пишут и звонят, но у дорогого друга всё не как у людей и это давно известно.       — Куда ты не придёшь? — всё-таки спрашивает Топаз, тем самым показывая, что контролирует сообщения.       — У нас урок сегодня, — снова глоток виски, уже побольше, чем все остальные, — Я хочу курить, пошли?       Курить Авантюрин за последний час предлагает уже раз десятый, если остальные девять у Топаз получалось как-то его заболтать, чтобы он перестал грезить о винстоне с двумя кнопками, то сейчас уже и ей захотелось — свежего воздуха не хватало в комнате и дыма сигаретного в легких тоже.       Выйти у них получается вроде без происшествий. Авантюрина иногда за ручку придерживать приходиться, но это не совсем проблема.       — Ави, тебе физмат наш что-ли нравится? — хороший момент для вопроса — сигарета, вечер, балкон и алкогольное опьянение. Сейчас из Авантюрина, наверное, можно было любую информацию вытащить, но что-то хотелось узнавать непосредственно только на трезвую, поэтому пока только так.       — Чё за вопросы? — он поднимает одну бровь, смотря на Топаз расфокусированным взглядом, да ещё и так осуждающе, как будто действительно что-то неуместное спросила.       А ведь вопрос имеет место быть, по крайней мере она так считала. Всё слишком странно получается. Ручки у него от Веритаса тряслись при первой провальной попытке с ним познакомиться? Тряслись. Советов просил по поводу того, как всё-таки к нему приблизиться? Просил. Лыбу давил от сообщений и взглядов Веритаса, пока у доски стоял? Давил. Два плюс два сложить не так сложно.       — Нормальный вопрос.       — Не знаю, — Авантюрин затягивается и громко выдыхает, поднимая голову вверх. Видимо, трезвое состояние поймать пытается для таких-то разговоров, — Ну он красивый, — продолжает негромко, будто со страхом что кто-то услышит, — Очень даже красивый, я бы сказал.       Топаз смотрит на него, надеясь на продолжение монолога о красоте и всех достоинствах Веритаса, но даже тут не всё как у людей.       — Не могу, Топаз, не могу, — закрывает лицо руками, скатываясь по стене, — Не могу.       — Что ты не можешь? — она садиться рядом с ним, голову на плечо кладёт. Слушать готова. Всё что угодно готова слушать, лишь бы сейчас говорил, а не молчал как обычно.       Состояние Авантюрина всегда загадка. Не умел он буквами и словами выражаться, только может на пьяную голову, и то не всегда. На вопросы как он себя чувствует нормальных развёрнутых ответов она никогда не получала. Вопросом на вопрос — и вот они уже про настроение и проведённый день Топаз разговаривают. Он накидывал сверху ещё тысячу вопросов о ней, о Яшме, о здоровье, да о чём угодно, но про себя не говорил. Если какое-то время это пропускалось мимо ушей, потому что впервые случалось, то потом напрягать начало.       Пусть говорит хотя бы пьяный, хотя бы несвязно, но что-то.       — Я ведь обещал ему понимаешь, — лицо все ещё закрыто ладонями, но по голосу слышно, что заплачет сейчас. Рыдать начнёт, даже не плакать, — Обещал, что ждать буду, любить буду. Я ведь любил, даже когда он оставил меня. Да, я сказал, что расстались мы, но не потому что не люблю, понимаешь?       Пазл в голове складываться начинает стремительно. Про их отношения с Сандеем она мало что знала, всё молча было и без подробностей, потому что «ну наши отношения — наше дело, да и он не любит, когда я рассказываю кому-то что-то наше личное». Но он даже не «личное» не удосужился ни разу рассказать, даже после расставания. Молчит, будто убьют если обмолвится. Наверное, нужно быть избранным господом Богом, чтобы хоть что-то от него про эти отношения послушать с первых уст.       — Ты сам говорил мне, что он оставил тебя, — Топаз приобнимает друга, хоть как-то помочь что ли, но тот молчит, — Ты нормально?       — Нравится, наверное.