Трилистник

      Феликс сорвал душистый стебель с ярко-жёлтыми цветами и поднёс к лицу. Терпкий аромат целебной травы ударил в нос, заставив Жреца поморщиться.       «В самый раз, — подумал он, кладя ещё несколько стеблей в корзинку. — Поможет Чонину вылечить кашель».       Феликс поджал губы, вспоминая младшего Жреца, который умудрился искупаться в ледяной воде одного из источников Резиденции, а потом бродить в мокрой одежде, ссылаясь на то, что на улице жара. Всё-таки Чонин иногда действительно вёл себя, как ребёнок, хотя был ненамного младше.       Ликс прислонился к сосёнке, подставив лицо полуденному солнцу. На душе было тихо, певуче, лес Резиденции играл тенями, шумя кронами далеко наверху, будто рассказывая древнюю историю о временах, когда Духи ещё жили на землях людей. Шелест ветра баюкал сознание, обволакивая слух дымкой и приглушая звуки вокруг.       Кажется, Феликс задремал. Ему чудилось что-то знакомое, чему он не мог дать внятное объяснение: как будто душой чувствовал родство с расплывчатым образом, который скользил в дымке тёмным пятном, но выхватить определённые черты в его обличии не мог.       Слух уловил шевеление трав и шорох, и Ликс, распахнув глаза, огляделся по сторонам. Сосны так же неторопливо переговаривались друг с другом, превращая землю в орнамент из света и тени. Сколько минут прошло, две, пять, десять? Как долго он нежился на солнечных лучах, радуясь почти летнему теплу? Феликс нагнулся к корзинке, которая, выпав из его руки, приземлилась на бок и рассыпала цветы, и принялся терпеливо складывать травы обратно. Сегодняшний день, кажется, был из тех редких дней, когда небо остаётся чистым до самого заката, не позволяя даже прозрачному облачку скользнуть в вышине. Такие моменты Ликс особенно ценил, потому что они дарили ощущение чего-то томительно волшебного — так в детстве сердце сжимается при мысли о празднике.       Феликс замер, прислушавшись к шорохам, и внутри вдруг всё сжалось от странного ощущения, будто он как на ладони, будто кто-то пристально смотрит на него, отслеживая каждый его шаг. Он резко повернулся, прижавшись спиной к дереву, и прикрылся корзинкой.       Метрах в двадцати от него стоял Чан и смотрел не мигая. Он наполовину скрылся за деревом, будто не хотел, чтобы его заметили, и его лицо, попавшее в тень, выглядело, как высеченная из камня маска. Он стоял не шевелясь, никак не реагируя на движения Феликса, который начал понемногу отступать, и только когда Ликс позвал его, словно отмер, и лучи, попавшие на его лицо, когда ветви затрепетали от порыва ветра, выхватили уже знакомую задумчивую улыбку. — Чан! — снова крикнул Феликс и тот, неловко поправив чёлку, шагнул ближе. Он двигался мягко, плавно, совсем тихо — так, что в шуме деревьев было почти невозможно различить его шаги. — Доброго Солнечного дня, Жрец, — проговорил Чан. — Я вас напугал, да? — Очень сильно, — ответил Феликс, всё ещё не зная, как реагировать на внезапного гостя. — Я думал, что-то случилось! Ты как тут оказался? Защитники не должны были тебя пускать… — А, это… — целитель усмехнулся и потупил глаза. — Так уж получилось, что я довольно опытный воин, у которого чутьё на тайные ходы, а мне уж очень нужно было увидеть Главного Жреца. Говорят, он очень красив… Вы случайно, не знаете, как можно уговорить его провести со мной сегодняшний день?       Чан поднял взгляд, и уголок его губ пополз вверх в лукавой ухмылке, а Феликс стоял перед ним, как невеста, укутанная в брачные одеяния, стоит перед женихом: смущённый донельзя, восторженный до глубины души, тронутый до дребезжания хрупких сердечных струн.       О Духи, Чан заигрывал с ним!..       Ликс пробежался по его лицу, огладив его левую щёку и пухлые искусанные губы, и снова посмотрел ему в глаза. И неозвученный вопрос, который застыл в них, но который сумела распознать душа Феликса, сам подтолкнул его вперёд, к робко протянувшему руки Чану.       Он вжался в чанову грудь, вдыхая аромат трав, пропитавший его светло-зелёную блузу, чувствуя, как сразу расслабился целитель, когда Феликс оказался в его объятиях. Чан принялся медленно водить по спине Ликса, скользя между складками жреческого одеяния, и Феликс, замерев, слушал и слушал его дыхание, которое оседало у него на шее и пронзало тело тянуще-сладким чувством. — Я скучал по вас, — прошептал вдруг Чан и, боязливо пробравшись ладонью выше, начал перебирать ласковые пряди чужих волос. — Я тоже скучал по тебе, Чан, — тихо ответил Феликс и неловко обвил руками талию целителя. Всё сейчас ощущалось странно: он стоял посреди леса, утонувшего в солнце, и впервые в жизни обнимал кого-то не как друга. А этот кто-то сдавал себя трепыхавшимся, как птичка, сердцем и дрожащими пальцами, которые нерешительно скользнули к ладони Ликса и аккуратно вплелись между его пальцами.       Феликс нервно хихикнул, не в состоянии совладать с клубком чувств, спутавшимся внутри, и сжал его ладонь в ответ. Чан же слегка отстранился, и Ликс, уже не думая ни о чём, огладил пальцами другой руки пятна света на бровях Чана, веках, переносице, замер, почти коснувшись его губ, и поднял взгляд.       Они были очень близко. Их носы почти соприкасались, и Феликс, засмотревшись на пушистые ресницы Чана, дрожащие от волнения, мог чувствовать чужое дыхание на своих губах.       Наверное, именно Феликс был тем, кто подался вперёд, потому что, когда его губы встретились с губами Чана, тот издал удивлённый звук и невольно сильнее стиснул его руку. Но Ликс умел быть настойчивым, поэтому целитель почти сразу начал отвечать на чужие движения, которые, неумелые и торопливые, были пронизанные нетронутой ещё никем чистотой.       Поцелуй не был страстным, как в книгах, которые прятали на дальних стеллажах в Архиве и которые Феликс старательно скрывал от любопытного Чонина. Он вышел неловким до глупого смеха, когда Ликс и Чан столкнулись зубами, и до жара, проникшего под кожу на щеках. В конце концов целитель отстранился, чмокнув Феликса напоследок, и тут же пытливо уставился на него. — Она вам помогла, да? — его голос надломился, он смотрел с робко разгоравшейся надеждой. — Кто? — непонимающе спросил Феликс. — Ну чай… я… — Чан замолк, бегая взглядом по чужому лицу. Он остановился на глазах и всмотрелся в них, словно что-то ища в его зрачках. И отпрянул, кажется, не найдя этого, и улыбка, ещё недавно блуждавшая по его губам, пропала, оставив вместо себя выражение тревоги. — О чём ты, Чан? — нахмурился Ликс: он с трудом улавливал нить разговора. — Ты перегрелся на солнце? Если надо, сходим к нашему лекарю — он даст отвар…       Чан растерянно посмотрел на Феликса и, мотнув головой, едва улыбнулся. — Простите, Жрец, я, кажется, сегодня не в себе: не выспался из-за тревожных снов и, видимо, поэтому сказал невесть что.       Он виновато заморгал, всё ещё держа Ликса за руку, и вдруг, порывисто вздохнув, ткнулся губами во внутреннюю сторону его ладони. — Вы удивительный, — проговорил он, прикрыв глаза, снова целуя мягкую кожу. — Вы словно светитесь добротой. Вы красивый, нежный, чуткий. Я вас люблю.       Внезапно поднявшийся ветер сорвал с сосен сухие хвоинки и, ткнувшись своему Жрецу в шею, послушно обвил его ноги и замер. И вместе с ним замер Феликс, потому что он мог только стоять и смотреть на Чана, который продолжал целовать его руку, бормоча какие-то нежные слова.       О Духи. Чан любит его. Чан его любит!       Феликс приоткрыл рот, чтобы ответить, потому что ему тоже многое нужно было сказать этому невероятному человеку, но Чан уже отстранился и, подняв с земли корзинку, принялся наполнять её жёлтыми цветами.       Он что-то напевал, кружась между соснами, то ступая в тень, то оказываясь на солнце. В ту минуту Чан был воплощением лёгкости, счастья, любви — взаимной любви! — и Феликс не мог оторвать взгляд от его словно светящейся фигуры. — Ликс, иди сюда, давай, — пронеслись в памяти недавние слова Минхо. Вчера утром ноги Феликса сами привели его в покои старшего Жреца, и тот, заметив смятение Ликса, похлопал по своей кровати, подзывая его ближе. — Что такое? На тебе лица нет. — Я запутался, — пробормотал Феликс, с тревогой смотря на Минхо. — Я со всем не понимаю, что делать. — И именно поэтому ты здесь, да? Чтобы мы могли во всём разобраться, — он погладил Ликса по голове, успокаивая. — Я совсем скоро должен стать Верховным Жрецом — сразу, как только Амулет отыщут — и отдалиться от людей, а я… кажется, у меня чувства к одному человеку. И я не знаю… мне это кажется таким странным и... неправильным! Я не хочу переставать его любить, но это всё кажется таким бесполезным, потому что ни к чему не приведёт, и я только раню нас обоих!..       Он замолк и посмотрел на Минхо, взгляд которого источал мягкую грусть. — Вот, как всё сложно, значит… — он взял Феликса за руку и принялся гладить её большим пальцем. — Тебе сейчас действительно нелегко, но знаешь… Когда долг зовёт и ты выбираешь покориться судьбе, лучше разрешить себе испытывать чувства. Иногда лучше позволить себе искренне любить несколько мгновений, чем жалеть, что не любил ни дня.       Ветер снова промчался мимо, огладив холодком лицо Феликса. Тот очнулся от наблюдения за Чаном, прижал ладонь к щеке и с удивлением отнял её, чувствуя под пальцами влагу.       Он почему-то плакал.       Он смотрел на довольного Чана, который что-то мурлыкал, срывая длинные стебли; думал о том, что ему только что признался любимый человек и что его сердце должно заходиться в счастливом трепете. Но из глубин души отчего-то поднималась смутная горечь, которая пыталась прорваться наружу. Которая не была связана ни с одной его мыслью.       Ликс сжал кулаки, пытаясь совладать с собой, и пошёл вслед за целителем. Он в последнее время не понимал себя, и чувство, что он упускает что-то предельно важное — что-то, что ни в коем случае нельзя упустить, — теперь приходило не только во сне. — Жрец, не отставайте! — махнул рукой Чан, который успел добежать до другой стороны поляны, раскинувшейся на краю леса. — Я уже кучу собрал!       Он потряс корзинкой, полной трав, и заулыбался, глядя на Феликса. — Иду я, иду, — отозвался Ликс, прибавив шаг. — Я тебя догоню!       Он рванул к Чану, ожидая, что тот в самый последний момент развернётся и начнёт убегать, но целитель подался вперёд и поймал Ликса в кольцо рук. — Догнали? — спросил целитель, даже не пытаясь спрятать хитрую ухмылку, а Феликс смущённо уставился на него, но не поспешил вырываться. — У меня для вас подарок, — продолжил он и скользнул пальцами в поясную сумку. — Вот.       Чан поднял руку — и солнце перед глазами Ликса затрепетало сотней разноцветных огней. Стёклышки на тонкой нити трепетали от дуновения ветра, пробуждая в сердце Жреца почти детский восторг. — Ветровик! — воскликнул он, бегая глазами от украшения к довольному лицу Чана и обратно. — Это… я… я же его хотел! — Я знаю, — ответил Чан. — Вы на рынке так на них смотрели, что только слепой не заметил бы, как они вам понравились.       Ликс коснулся ветровика пальцами, чувствуя изгибы бусин, и неловко поджал губы. — Спасибо, Чан, но мне он… — Хотите сказать, не понадобится?       Феликс кивнул и почувствовал, как задрожали ресницы от плохо скрываемой досады. — Нет, Жрец, — проговорил Чан, вкладывая ветровик в его ладонь. — Не отказывайте себе в возможности провести последний месяц так, как хочет ваша душа.       Ликс всхлипнул, сжимая подарок в руке, и снова почувствовал, как слёзы исчерчивают его щёки неровными линиями. — Ну же, Жрец, — прошептал Чан, целуя его мокрое лицо, — Ритуал будет только через несколько недель, поэтому отпустите все тревожные мысли и побудьте здесь, со мной, хорошо? — он заправил слипшиеся от слёз пряди Ликсу за уши и осторожно коснулся его губ своими. — Обещаете? — Я постараюсь, — неровным голосом ответил Феликс, кладя голову Чану на плечо. — Вот и хорошо. Вот и славно.       Они бродили по лесу до темноты, петляя между рыжими стволами по хвое и молодой траве. А когда солнце блеснуло последним лучом и скрылось вдали, Феликс по тропинке вывел Чана к озерцу, которое купалось в дребезжащем лунном свете. — Последнее время в Храме дела не очень, — проговорил Ликс, садясь на траву у воды. — Все сбиты с толку, потому что магические силы страны на исходе и ей очень нужен Верховный Жрец. А я не могу без Амулета пройти Ритуал.       Феликс повернул голову к Чану, который сидел неподвижно и смотрел на рябь на воде. Его лицо выглядело расслабленным, и только подёргивающийся уголок губы выдавал напряжение. — Всё настолько серьёзно? — спросил целитель, ломая пальцами колосок. — Настолько, что ещё месяц — и вторжение сильных племён с Юга невозможно будет предотвратить. — Неужели нет других вариантов? — Каких? Каких, Чан? — с отчаянием в голосе спросил Ликс. — Если бы они были, я бы уже вовсю настраивался на Ритуал! А сейчас мы каждый день проводим в раздумьях, пока защитники пытаются отыскать Амулет. И никому не удаётся! Он как сквозь землю провалился! — А у вас есть предположения, кто мог его украсть? — Не уверен, — покачал головой Феликс. — Я сначала думал, что кто-то из приближённых Жрецов, но я их знаю с раннего детства! Я не верю, что они могли подвергнуть опасности стольких людей — да и нет у них причины! Здесь что-то другое, совсем другое, и всё это очень странно... Чем больше я думаю об Амулете, тем меньше во мне уверенности, что его возможно найти. — Нет, Жрец, я верю, что его надут. Если потребуется, я сам приложу к поискам усилия.       Чан вздохнул и, поправив сползшую поясную сумку, бросил в воду камешек, который, с тихим всплеском пробежавшись по поверхности воды, скрылся в глубине. Феликс проследил за действиями целителя, и в его груди разлилось ощущение, будто он сам — этот крохотный камень: прочный, но подчинённый чужой воле, которая неумолимо тянет на дно.