Покоритель

Громкие звуки были не сродни тихому умиротворению библиотеки. Они разряжали спокойную обстановку своими ударами молний так, что все люди становились едины в одном: поднимали свои головы и пытались вычленить в своем поле зрения объект, который посмел нарушить вселенскую тишину. Нарушить её было всё равно, что нарушить какую-то древнюю традицию. Но Серёжа, хоть за несколько дней уже и выучил все эти маленькие «традиции», стремаясь им не подчиняться, не мог не пробежать громкой поступью от больших дверей входа до конца зала — на стойку регистрации. Когда он добежал, Дима уже тоже поднял на него свою голову и незаинтересованно опустил журнальчик, который он читал. — Что-то случилось? — осведомился он, хмурясь. — Я… — Серёжа попытался отдышаться, кашляя. — Я уронил книгу в воду! — заявление об этом будто бы потрясло эти стены. Серёже даже показалось, как кто-то вдалеке шокировано вздохнул. Пока он бежал сюда, он был готов к любым избиениям от Позова. И к любым нагоняям тоже. Вообще он был готов ко всему, только не к разочарованному и погрустневшему взгляду библиотекаря. Тот мгновенно поднялся со стула и поставил руки на стол. Его тело напряглось и следующие слова он произнес с придыханием. — Ты что? — Ну она выскользнула, пока я стоял на причале!.. Я не хотел, честно! — И где она сейчас? — ещё сильнее нахмурился Дима, пока Серёжа стоял перед ним чуть ли не с высунутым языком и громко бьющимся сердцем. Возможно, не только от бега. — В воде… — будто бы само собой разумеющееся, сказал Матвиенко. — Ты что, даже не достал её, дурак?! — Дима, видимо, не знал, какую эмоцию выразить, поэтому его светлые брови поползли наверх, глаза наполнились ужасом, а рот искривился в странной улыбке. — Нет… Я подумал!.. То есть, я испугался и, — Серёжа попытался что-то показать пальцами, всё его лицо покраснело от осознания собственной тупизны и он прикрыл его ладонью, чтобы стыда не было видно. Пока он обдумывал, что сказать, Дима уже вышел из-за стойки и оказался рядом с ним, дергая его за плечо. — Чего стоишь? Бежим! *** В какой-то момент бега до причала Дима проклял себя за то, что занимается футболом всего лишь один раз в неделю. А ещё что забывает делать зарядку каждое утро. Вот сегодня, например, он её не сделал. И теперь бежит, запыхавшийся уже после двух минут легкой пробежки. Серёжа, который каким-то образом успевает отдышаться, подгоняет его, а потом и вовсе приспускает вперёд. Диме приходится сделать маленькую передышку, его сердце чуть не останавливается от того, что остановился он сам, а потом он кое-как добегает до причала (слава богу, что библиотека находится в двадцати минут ходьбы и в десяти минутах проклятого всеми богами бега). Видя у берега Матвиенко, который обеспокоенно чешет репу, он подбегает к нему. Но не может не сдержать раздражения, которое проскальзывает в его словах: — Ну чего ты не прыгаешь? Серёжа поворачивается к нему лицом и очень виновато смотрит. — Не вижу книги больше. Мне кажется, она уже полностью, ну… Утонула. Дима хватается за свои колени (чуть ли не сгибается пополам от того, что кислорода ему не хватает), и смотрит на воду. Там действительно нигде не плывет книга, гребя веслами на лодочке. И нет даже не единого листочка. Или хотя бы намека на неё. — Дурак ты, — выплевывает Позов, находясь в невозможности отцепить свои руки от колен. — Да… — тянет Серёжа и закусывает губу. — Я могу заплатить. — Уж за книгу тебе заплатить точно придется, — соглашается Дима, — вот только у меня второго экземпляра, кажется, нет, — он вздыхает. — Если тебе вообще было интересно. — Интересно!.. — как бы в свою защиту заявляет Матвиенко и немного щурится. — Правда, я даже до половины не дочитал. — Всё нормально. Я тебя ни в чем не обвиняю, — говорит Дима вроде успокаивающие слова, но что-то в его тональности всё равно говорит о разочаровании. Серёжа чувствует себя очень неуютно и предлагает Диме пойти сесть на скамейку. Тот быстро соглашается и медленным, спокойным шагом, ведь сейчас уже некуда торопиться, они проходят к «той самой скамейке», с которой Дима следил за всеми сёрферами. И за Серёжей в том числе. Они присаживаются на скамье. Дима всё ещё громко дышит носом, неаккуратно плюхается на дерево и кладет руку на подлокотник, откидываясь назад и вдыхая чистого вечернего воздуха. Серёжа, чувствуя тяжесть на сердце от всей ситуации, садится очень аккуратно и ровно на другой конец скамейки, держа колени вместе. Он смотрит на волнами идущую воду и совсем немного жалеет, что перестал кататься на вейксерфе в последние дни. Ему будто бы не хватает этого ощущения свежести, прохладности воды, которая захватывает всё тело. Ему не хватает адреналина, который хлещет в нём бурными потоками. Он кратко смотрит в сторону Димы и его молчаливый вид захватывает дух. Серёжа и так пялился на него все последние дни, но сейчас, на фоне заката, с таким теплым освещением, на свежем воздухе, и ещё более задумчивый, чем раньше… Позов очень красивый. К нему так и хочется прикоснуться, разбудить его от задумчивости, вселить в его взгляд больше осмысления, направить его на Серёжу. Но Сережа ещё долго не говорит ни слова. Только мельком взирает и быстро отворачивается, сдуваясь. Ему так не хочется тревожить эту греческую скульптуру философа, взирающего будто бы на бесконечный океан… Он вспоминает, что помимо покорения волн, он хотел покорить и чье-то сердце… Ладно, хотя бы арендовать место в постели на ночь. В начале было неважно чье. Теперь — это всё, что имеет значение. Но сердце сжимается от одной мысли о том, что Серёжа вообще может хоть что-либо сейчас сказать. Ему не хочется рушить этот момент. Ему пока не хочется ничего говорить и он держит язык за зубами. — Действительно интересная книга? — спрашивает Позов, не поворачивая голову к нему. — Я давно не перечитывал. «И не перечитает. По крайней мере, тот экземпляр, который был в библиотеке…». Серёжа думает о том, что обязательно купит новый. — В каждой главе что-то новое. Мне понравилось. Дима смеётся. Его смех разносится по всей округе, но так кажется только Серёже. Потому что на самом деле он смеётся очень тихо и ещё кратко улыбается. — В каждой книге в каждой главе происходит что-то новое, Сереж. — Не всегда. Когда я пробовал читать, мне попадались только те, которые мусолили одну и ту же тему раз за разом. Дима перестал смеяться и понимающе кивнул. — Но там тоже было что-то новое. Значит, в повторении был смысл, который автор повторял, чтобы вложить тебе в твою забывчивую башку. Дима уже понял, что Серёжа забывчивый. И не стеснялся ему об этом напоминать. Один раз он забыл в библиотеке свою ветровку, которую снял из-за жары и внутри кармана которой лежал телефон. Пришлось потом возвращаться. Другой раз он попросил включить кондиционер, а потом вслух жаловался на того, кто включил его, потому что стало слишком холодно. Серёжа забывал порой о том, что читает, и возвращался на несколько страниц назад. Слава богу, хоть этого Поз не видел. Матвиенко хмыкнул на это замечание и сложил руки в замок, тоже откидываясь на спинку скамейки. — Ты сказал, что это была книга, с которой ты начал читать. — Да, кажется, я так сказал, — Дима кивнул. — Это была не моя первая прочитанная книга, конечно. Просто та, которая мне понравилась. — Почему? — Я любил приключения, — он пожимает плечами. — И люблю сейчас. — Но при этом никуда не ездишь, — подмечает Серёжа и Дима застывает, через некоторое время неуверенно кивая. — Почему так? — Нет времени, — быстро отвечает он, а потом вздыхает. — Хотя кому я пизжу. Время есть. Нет… мотивации. — Мотивации? Это как? Ты не хочешь куда-то ехать? — Да хочу, просто это… сложно. Путешествовать же надо с кем-то. Ну, или хотя бы куда-то, где тебя ждут. А если тебя никто не ждёт, да и ты никого не ждёшь, то куда в этом случае путешествовать? Серёжа смотрит на Диму, но Дима всё ещё не смотрит на него. — Надо чтобы был азарт. А так, я приеду, покисну, как кисну здесь, и уеду обратно. Это не приключение. И никакого азарта в этом тоже нет. — У тебя нет никого, с кем бы ты смог путешествовать? — неверящим голосом спрашивает Серёжа и немного жалеет о том, что спросил. Мало того, что он давит на больную точку, так ещё и сам пользуется моментом, чтобы как-нибудь ввернуть: «так поехали со мной». Он это хотел сказать ещё в кафе, но прекрасно знал, что говорит так каждой второй, а обещание либо не выполняет, либо не наслаждается им. Путешествовать всё-таки надо одному, ему кажется. Либо с теми людьми, с которыми прям хочется. — В теории есть, да на практике всё фигово. То расписания не совпадают, то ещё чего. А семьи у меня… нет. Серёжа не развивает эту тему дальше. Дима и так уже сказал больше, чем он говорил за всё остальное время общения с ним. Матвиенко переключается на другой вопрос, который тоже его интересовал долгое время. Не сказать, что мучил по ночам, но Серёжа действительно искал на него какой-то внятный ответ. — А почему ты работаешь на такой скучной работе? В ней же тоже нет никакого азарта. — Спасибо за сеанс психологии, Сергей, — отвечает ему Дима, но на этот раз Сережа настаивает. Ему интересно. — Нет, серьезно. Почему? — Да… прокис я тоже. Что ещё можно сказать? — и раскис, видимо, тоже, потому что Дима опирается головой на свою руку и прячет в ней всё лицо стыдливо. Серёжа хочет придвинуться и положить ему руку на плечо, успокоить, сказать, что в жизни ещё не всё потеряно, что в любой момент можно найти приключения, даже самые простые. Но придвигается совсем немножко — разворачивается просто, закидывая одну ногу на скамейку и подгибая её под себя. Хотя бы так. — Ты думаешь, что больше ничего не сможешь сделать со своей жизнью? — Смогу, наверное, — отвечает Дима. В одном его ответе совмещается полная уверенность в своих силах и будто бы полная неуверенность во всем окружающем мире. — Но нужно ли это? Может, мне хватит и этого. Он указывает рукой на море и Серёжа смотрит за этим движением, как кот за летящей пушинкой. — Но ты ведь просто смотришь. Дима хмыкает. — Может, мне хватит и этого. В его словах звучит какая-то нотка растерянности. Хотя какая уж нотка. Когда взрослый мужчина задумывается о том, что он сделал в своей жизни и понимает, что ничего значительного — тут уже целая трагедия вселенского масштаба. Надо срочно такого расталкивать и напоминать ему, что всё ещё можно изменить. Ещё можно. — А может, не хватит? Ты говоришь это очень неуверенно, — решает Серёжа наконец сделать пробитие и очень надеется, что у него получится. Пока Дима выстраивал вокруг себя каменную стену и делал вид, что так и надо, Серёжа видел его печаль в глазах и искал в этой стене слабые точки. И теперь готов был по ним ударить. — Неуверенно, а значит, неискренне. Навязал себе какую-то точку зрения и сидишь, думаешь, что тебя к этому месту привязала судьба. А на самом деле, скорее всего, привязал себя ты сам и не хочешь это признавать. В любой момент ты можешь отправиться куда угодно, если только захочешь… Ну, я гиперболизирую, конечно, но вообще-то, ты правда можешь. Хотя бы в любую точку России. Ты можешь отправиться в какой-нибудь далекий город или в более менее теплый город, исследовать новый мир, а не тухнуть здесь, как недоварившийся тюлень. Дима долго сидел с лицом лица, а потом прыснул от сравнения, которое сделал Серёжа. — Прости, — сказал он, вытирая слезы. И, наконец, глядя на него. Серёжа завороженно замер, ведь увидел в глазах Позова блестящие ещё-не-слезы. Такое скапливается на глазах, когда очень хочется плакать, но ты себе не позволяешь. А ещё солнце своими лучами заостряет черты лица Димы. Одна сторона лица точно в тени, а другая на свету. — Наверное, ты прав. Твоя первая умная мысль. — Спасибо, — вымолвил Серёжа, сглатывая. — Я и правда загнал себя куда-то, откуда долго не могу выйти. Не позволяю себе, — Дима говорит это с грустью, но улыбается. — Возможно, мне нужен был кто-то, кто смог бы сказать всё это в лицо. Что я сам виноват в своей ситуации. Серёжа не знает, что отвечать, а поэтому просто кивает. Они отворачиваются друг от друга и смотрят на тлеющий в море закат. — Хочешь завтра отправиться на приключение? — предлагает Дима и Серёжа воодушевленно поворачивается к нему со всей теплотой в глазах и невероятным адреналином, бушующем от этого предложения в теле. — Конечно. — Тогда встречаемся здесь, в пять. — Забились. Возможно, это и не навсегда. Возможно, это лишь на чуть-чуть. Но это дует свежий воздух из окна, открытого насквозь.