Омсклибриум

«Омск — Городишко грязный, военный и развратный в

высшей степени. Если б не нашёл здесь людей, я бы погиб совершенно.»

— Ф. М.

Достоевский

      ...До столиц всё хорошее доходит в первую очередь, а всё плохое — в последнюю. Наша первая столица — Дефолт Сити, недавно, например, познала прелести демонической реновации. Расчленинград, столица номер 2, стоял на ушах то из-за шампуней, то из-за масок. Мы же, омичи, часто хвастаем тем, что при Колчаке наш город тоже успел побывать столицей. Но ни демонов, ни клювастых террористов у нас не бывало отродясь. Даже холодильники никто не ворует.       Из всего того, о чём не говорят по телевизору и о чём не пишут в интернете, у нас только оперённый мент и… мы, книгочеи. У первого отрасли крылья, а вторые, то бишь, мы….       Я уже говорил, что до столиц всё плохое доходит в последнюю очередь?       В отличие от Настоящей Московской Библиотеки, омичи с самого начала знали о том, какое это всё книгочейство наебалово. И про заговор семьи Леска, и про монохромов, и про то, каким говном является Костяной Дом. Все тайны, все загадки, всё, до последней каплей крови невинно убиенных детей, нам говорят сразу. Ордену в лице Глав Круга плевать на нас, особенно в свете последних событий. Библиотека как библиотека, думают они. И Слава Богу.       Ты спросишь - почему? Если Орден когда-нибудь бы узнал действительные тайны Омской Библиотеки, то, держу пари, они бы всех нас к херам повырезали.       Так уж получилось, что в Омской Библиотеке всё с самого начала не так, как в остальных. Начиная хотя бы с того, что основали её — монохромы. Это книгочеи белого и черного цвета... ай, потом поймешь. В общем, семейная пара монохромов-дуалов за 60 (хотя, скорее, за 360), Любовь Николаевна и Святослав Маркович Бухгольцы. И нет, они не родственники того Бухгольца, который основал Омск, просто однофамильцы. Но его, если верить их байкам, видели вживую.       В 1846м, когда Омск был мал и юн, но уже полон острогов и пиздюлей, сюда прибыл странный гость на фиолетовой повозке. В ней он вёз ни пеньки, ни хлеба, ни золота, ни шкур, а только множество пробирок, медицинских примочек, книг и два железных гроба, выкрашенных в белый и чёрный. Представился же он «богатым румынским графом из славной семьи Леску». Практически нигде не спиздел, кроме окончания фамилии (ЛескА, а не ЛескУ) и того, что эта семья славная. Славная, как же. Грёбаные садисты.       «Господин Граф Леску» сразу же прославился среди каторжников. В основном тем, что выкупал их у начальников острогов и увозил к себе. Ставил эксперименты по воздействию диких чернил на организм человека. Живыми те назад не возвращались, ясное дело. А потом и у вольных граждан Омска стали пропадать дети. Омичи терпеть не стали и графа Леску спешно отыскали и удавили в его же доме без следствия и суда. То ли юмора ради, то ли больше вешать было не на чем, но удавили его рыболовной леской.       Дом его в тот же вечер сожгли, дабы замести следы линчевания. Однако, наутро в груде обломков остались нетронутыми два гроба. Белый и чёрный. В них жандармы и обнаружили Любовь Николаевну и Святослава Марковича Бухгольцев. Живых. С тех пор те в Омске и осели, воспользовавшись неграмотностью местного населения по части книгочейской магии и отсутствием в ближайших губерниях магических библиотек.       Именно эта семейная пара и являлась своеобразной Библиотекой, более двух сотен лет оберегая Омск от сбегающих героев книг. У нас они раньше сбегали не часто. Настолько не часто, что первые маги-книгочеи появились только в 60-е. А в 80-е, когда в центре города выросло огромное здание Пушкинской Библиотеки, дела и вовсе пошли в гору. Сверхсильные монохромы Бухгольцы щелчками пальцев стирали сбежавших персонажей, оставляя на своих книгочеев лишь мелкую работу.       А в 90-е на Омскую Библиотеку вышел Орден. Бухгольцы, понимая, что тот сразу же сдаст их на опыты, поставили вместо себя главенствовать лучшую из учительниц литературы в городе — Любовь Карловну Ноженко. Сами же они с тех пор не выходили дальше здания ОГОНБ. Большую часть времени они проводят в «Зиккурате» — тайной комнате, куда никому кроме них нет хода. Че там происходит не знает даже Любовь Карловна.       В общем, работа у нас непыльная, весёлая. Ходишь по улицам, да ёбла всяким цунарефам книжным ломаешь. Всё, как я люблю. И тебе понравится!       — Понравится? — Андрей взглянул недоумевающе на Женька. На его футболке красовалась какая-то вариация свастики, а бритая голова поблескивала на солнце. Хулиган заматывал бинтом «взбешённую» книгу. — Я не собираюсь к вам… работать, нет! Мне бы только Соню от чернил этих ваших вылечить!       — Держи в курсе! — скинхед-книгочей заливисто рассмеялся и бросил книгу под ноги Андрею, скинув вслед за ней подтяжки вниз. Парень посмотрел себе под ноги и увидел, как бинты на книге стали шевелиться и переливаться красным.       Андрей даже не успел спросить, что происходит с книгой, как под дых ворвался носок тяжёлого берца. От сильнейшего удара перехватило дыхание, глаза померкли. Андрей не заметил на берце никаких ножей или гвоздей, но внутрь как будто вошёл огромный шприц, а по всему телу пробежало странное, пульсирующее тепло. Мигом после Женёк подлетел к нему и, резко захватив рукой за затылок, уткнул носом во влажный платок. Запахло чем-то сладковатым, пьянящим, и Андрей отключился.       — От такого не лечатся, браток — тихо пробормотал Женёк, гладя по голове своего нового коллегу.