Пожалуйста, поешь

Шото недоверчиво проверяет несколько раз, хорошо ли закрыта дверь в его комнату, и только после этого облегченно вздыхает. Сато приготовил сладкий кремовый пирог. Судя по запаху, чертовски вкусный. Приятный, легкий аромат горячего теста и сочной, тающей во рту начинки, мягко заполнял просторанство и кружил голову. Тодороки отшатнулся и проглотил слюну. Все его одноклассники буквально трепещут от счастья и благодарности, даже Токоями — любитель готики и мрака — от сладкого не отказался, и лишь Шото отрезает коротко и ясно “не голоден“ так, что даже Мидория не суёт свой нос. В конце-концов, Тодороки нехило так досталось на тренировке, да и вид у него уж больно уставший. Для Изуку вполне этого хватает, чтобы дать другу личное пространство для отдыха. И Тодороки, на самом деле, благодарен за это. Ведь в его “не голоден“ прячется неимоверная куча лжи. Этой ложью Шото паникующе заклеивает зияющую дыру в груди, пытается запихнуть ее во все щели беспокойного и больного сознания, заменить ей то, что все никак не запрячется в чертогах разума. Он голоден. Чертовски, мать его, голоден. Только вот утолить голод будет крайне непозволительной роскошью. Это запрещено, как бы то больно и мучительно ни было. Кто поставил такую установку? Тодороки собственно. Тодороки, которым движет всепоглощающее обычное человеческое чувство. Страх. Он не знает корень своего страха — Шото не хочет обнажать все ещё свежую кровоточащую рану. Время вроде как лечит. Только вот оно идёт, а проще не становится. Такое ощущение, будто тебя надурили. Противно. В животе неприятно режущая боль. Воспоминания о том торте на общей кухне только обостряют желание спустится вниз и попробовать. Интересно, а насколько сладкий крем? Шоколадная там начинка, ягодная, а может вообще медовая? Тодороки ударяет сам себя по ноге, чтобы отбросить лишние мысли. Ведь вместе с ними приходят и другие воспоминания, более мрачные. Как раз те самые демоны, которых все никак не изгонят. Перед глазами, словно наяву Тойя, растянувшийся в луже собственной крови. Багровые пятна, смазанные, уродливые, врезаются в память. Парень сжимает пачку таблеток так, что кажется, это единственное спасение в этом мире. И, возможно, в этом есть своя правда. Потом все смазано: скорая, братец весь утыканный иглами и разной аппаратурой, такой непривычно белый, будто лишний, будто ему совсем тут не место, будто ему суждено быть в более мрачном мире. И Шото, как никто другой, чует это. Он помнит, как сам пытался хоть как-то помочь Тойе, но слёзы лились сами собой, как их не сдерживай, делая картинку размытой. Дрожащие руки перебирали полки в поисках бинтов и аптечки, но пальцы не слушались, даже щеколда не поддавалась. Оставалось только судорожно звать маму в полнейшей панике. Он помнит, как держал истерзанное лезвиями тело брата, будто тряпичную куклу: даже ни намёка на жизнь. Хотя когда-то Даби был полон энтузиазма. Он помнит, как они вместе любили играться на заднем дворе дома после изнурительных тренировок, даже когда Тойя возвращался с синяками, а у Шото уже не было сил. Он помнит все: в мельчайших подробностях, все детали, выражения лиц, реакции, истерики, слёзы сестры, мамы, свой собственный тремор и волнение, которые теперь верные спутники в повседневной жизни. От таких воспоминаний в душе становится мерзко и слякотно, словно кто-то хорошенько притоптал к земле, а внутри стиснуты самые паршивые чувства и ощущения. Почему-то в голове всплывают строчки, что Шото когда-то вычитал в книжке из отцовского кабинета: “Тот, кто несёт груз воспоминаний, обречён на тяжелое бремя правды. Такова суть жизни. “ Тогда ему показалось это не более, чем красивая фраза из заумной книжки, а сейчас это краткое описание собственной жизни. Тодороки идёт умыться холодной водой, чтобы хоть немного упорядочить назойливые мысли, что никак не хотят угомониться хоть на миг. Отражение в зеркале оставляет лишь желать лучшего: у него пустые глаза, улыбки нет уже слишком давно, лицо — бледный блин, синяки под глазами — отвратительного глубокого сине-фиолетового цвета, а скулы стали слишком острые. Вода приятно соприкасается с лицом, и Шото проводит рукой по волосам, а на ней сразу же остаётся пару красных и белых волос. Он буквально линяет как кошка, только вот это ничерта не мило и не смешно. Тодороки находит яблоко на столе. Яблоко это хорошо же, да? Не так много калорий, да и витамины, так ведь? Один укус, и Шото уже стоит на весах, притащенных из отчего дома. Больше к фрукту не притрагиваются. Он устал. У Тодороки пассивное желание выключить все чувства. В кровати все равно ощущается холод, несмотря на хваленую терморегуляцию. Мурашки по всему телу. В прочем, это неважно. Вообще ничего неважно. Важно лишь, что яблоко было явно лишним. Что голод можно было бы и пережить день-другой, а Даби было явно хуже. Шото просто слабак. Мелкая дрожь заставляет сильнее закутаться в одеяло, прижавшись к стене, и погрязнуть в тягучих мыслях. Поэтому он не замечает тихо приоткрытую Мидорией дверь. Не замечает и то, как парень оставляет тарелку с кусочком того самого злосчастного торта. Который потом непременно окажется в мусорке. Только никому об этом знать необязательно.