Пожалуйста, поешь

Тодороки предполагал, что наступит тот момент, когда скрывать свою собственную ненависть к еде будет слишком сложно. Только вот он не подозревал, что это будет столь скоро. "Еще час и станет легче. Будь сильным". Шото не торопился присоединиться к занятию. Чудом было уже то, что ослабевшее тело подчинилось желанию выйти из комнаты. Холл пустовал. Тодороки незаметно запустил руку под рубашку и кончиками пальцев провёл по очертаниям выпирающих костей рёбер. Исхудал, но недостаточно. Комната постепенно теряла четкость — перед глазами плыло и рябило так, что хотелось просто потеряться где-то в темноте, где красок меньше. Стены будто физически давили, а воздуха становилось катастрофически мало, вот-вот, и задохнёшься. Кофе. В закромах сумки как всегда лежит металическая баночка. Кое-как трясущаяся рука находит ее. Напиток слишком горький и жжёт буквально все при попадании в изголодавшийся организм, но Тойе было в сто крат хуже. "Брат!" Зрачки расширились, по лбу стекал ледяной пот, ребра сдавливало, а вздохи застревали в горле. Все же ноги не выдержали — подкосились. Боль резко отдавала по всему телу, заставила сжаться и стиснуть зубы. На коленях точно останутся синяки. Какой же он слабак. "К небытию. Ближе." Таблетка от тошноты растворялась во рту. Сознание заволокло туманом, воспоминания и реальность смешивались, сбивая с толку. Опустошенность, слабость и странная легкость усугубляли восприятие и не давали прийти в себя. Тодороки не интересовали одноклассники или учебная программа. Каждый звук в классе обрушивался и резал обострившийся слух. Шум, бессмысленные разговоры, мелькающие лица не вызывали ничего, кроме раздражения. Натянутые струнами нервы готовы лопнуть и обрушить волну накопившейся боли на первого встречного. Шото пожалел о решении появиться в академии, не представляя, как сможет пережить хотя бы одно занятие. Он собрался повернуть назад, когда наткнулся на Ииду. Староста не обратил внимания на отговорки и потащил парня к остальным на тренировочную площадку. Истощенный для сопротивления, Шото волочился за ним. — Извини, я решил отдохнуть от общения, — сказал он Деку, не улавливая суть диалога. От умственной деятельности начинало сильнее клонить в сон, поэтому Шото не утруждал себя вопросами о занятии и не удивился, что Айзава-сэнсей не отчитал его за опоздание или халатность в выполнении упражнений. Тодороки не задумывался даже о том, кто помог ему переодеться, или чьи сильные руки удержали его от падения с лестницы на обратном пути. В обед Шото достал упаковку с пюре, какое обычно ел Айзава-сенсей, и поднес ко рту. Как бы хотелось почувствовать приятный фруктовый вкус на языке, но внутри была только безвкусная вода, залитая заранее вместо питательной массы. Такой способ скрывать голодание советовали на одном из форумов. Чтобы никто не пытался завести разговор, он положил перед собой раскрытую книгу. Сконцентрироваться на тексте не получалось. Взгляд замыливался, смысл не укладывался в голове, обрывался, заставляя возвращаться к первой строке снова и снова. Кажется, кто-то сзади шепнул: "Бакубро, ты заметил, что Шото какой-то странный?" Тодороки не расслышал ответ. В класс вошел учитель. Машинальный поклон для приветствия, все закружилось. Темнота. Лицо брата автоматически всплывает в памяти крайне отчетливо, от чего кажется даже физически больно. Тойя ведь не заслужил этого. Это не должен быть он. Кто угодно, но не Тойя. Шото должен быть на его месте. Шото, не Тойя. — Все хорошо, — первое, что говорит Шото после того, как в носу зачесалось от резкого запаха нашатырного спирта. Попытки объяснить ситуацию перегрузкой во время тренировки безуспешны. Звуки с трудом связывались в слова и походили скорее на невнятное бормотание. Сейчас направят в медпункт. Шото вспомнил людей в белых халатах. Тех, кто забрал Тойю. "Меня тоже заберут? Не смогу навестить брата." Никто не должен узнать. Проглоченный внутренним миром, в борьбе с самим собой, он не обращал внимания ни на что вокруг: ни на настойчивые взгляды в спину, ни чрезмерное беспокойство Мидории, ни на осуждение учителей. О том, что Шото болен и нуждается в помощи, догадались все, кроме него самого.