Темень

      — Езжай.       Миша напарывается на Викки и ее почти приказ ранним утром на входе в кухню. Он останавливается как вкопанный не столько потому, что Викки оказалась на пути так неожиданно, и совсем не потому, что в руках у нее чашка обжигающе горячего кофе. Даже приказной тон не заставил бы его затормозить так резко. Но это короткое слово выстрелом в упор попадает точно в цель, мобилизуя тело и мозг за секунду, достаточную, чтобы оно достигло сознания.       — Что?..       — Не знаю я, что случилось. Но если он там такой же, как ты — здесь, то я ума не приложу, какого черта ты до сих пор дома.       Она сует ему свою кружку, на поверку оказывающуюся его собственной, впечатывает ладонью ему в грудь ключи от фургона и почти разочарованно качает головой, обходя его, застывшего, по дуге, но все же коротко, поддерживающе касается плеча губами и щекой, успокаивающе скользнув рукой по животу. Он успевает лишь подхватить связку и развернуться вслед за женой, запоздало осознавая, что пальцы, сжимающие бока кружки, едва не ошпаривает, и, шипя от боли, торопливо пристраивает ее на ближайшую столешницу. Качнувшись волной, кофе выплескивается на руку, принося ещё больше боли, но зато будто снимает с ручника. Миша облизывает мокрые терпкие пальцы и спешит за Викки, уже вернувшейся в постель. Он заходит в спальню, приваливаясь плечом к косяку, глядя, как она снимает очки и кладет их на прикроватный столик.       — Езжай, Миша, — говорит она уже куда мягче. — Езжай ради бога.       Она сидит на краю кровати, уперев руки по бокам от бедер, от чего плечи ее приподнялись, а сама она чуть сгорбилась, будто от боли, но голос ее звучит уверенно ласково. Викки знает, что и как Мише нужно сейчас услышать, чтобы ему не пришлось ехать к Дженсену с грузом вины.       Она восхищалась Мишей всю их жизнь и искренне любила любовь к нему всех, кто ее проявлял. Дженсен стал особенным. Для Миши, для нее. Для Мейсон и Уэста. И все они приняли этого человека, как часть себя. Неотъемлемую, значимую, правильную и естественную. Поэтому Викки никак не может понять, почему Миша всякий раз, когда ему приходится в открытую ставить ее в известность об отлучке к любимому, испытывает неуверенность и вину, но все же неустанно успокаивает, разочаровываясь не в том, что Миша уезжает к другому, а в том, что не верит в нее.       Он смотрит на нее больными глазами, и без очков Викки скорее чувствует, чем видит этот взгляд.       — Мы любим тебя, — говорит она мягко, но непреклонно. — Мы оба. Оставь свои заморочки мне и поезжай к нему. Он же там скоро двинется без своей птички да ещё и без тебя.       Миша утыкается взглядом в ключи у себя в руках.       — Я не выберусь оттуда, застряну из-за карантина, — Миша не пускает в голос горечь, но наглатывается ею так, что першит в горле.       — Выберешься, — парирует она. — С пятого канадцы смягчают условия.       Викки смотрит на него прищурившись и именно поэтому замечает, как он вскидывает голову, не сдерживая надежды, но тут же снова опускает. Она позволяет себе крохотную улыбку, засчитывая этот раунд за собой, и продолжает, пожалуй, даже более важным для Миши, чем все уже сказанное: — А не выберешься — ещё лучше.       И вот теперь она видит, как плечи его наконец покидает неправильное напряжение, как он поводит ими, выпрямляясь, будто вырастая, а уже в следующий миг оказывается на полу у ее ног, вжимаясь ей в коленки животом. Викки улыбается, складывая ладони лодочкой и поднося к Мише. Он привычно зарывается в них лицом, позволяя всем тревогами и ненужным чувствам остаться в подставленной пригоршне, умываясь любовью и пониманием. Их давний ритуал без слов.

***

      Ему удаётся выехать ещё до того, как дом наполняется привычной суетой. Заспанная Мейсон на прощание обвивает его шею руками, утыкаясь носом в плечо и, кажется, на полном серьезе собирается снова уснуть. Миша касается теплым поцелуем спутанных прядей и прижимает к себе свою малышку, тоже не желая отпускать. Она сонно ворчит на слишком крепкое объятие, мешающее спать, и недовольно выпускает папину шею, сворачиваясь клубочком на диване, обхватывая более сговорчивую и податливую подушку. Уэст спускается уже умытый, но все ещё до конца не проснувшийся.       — Полшестого, пап, — полушепотом, чтобы не разбудить уже успевшую сладко засопеть сестру, с укоризной в голосе замечает он, тоже не радуясь такому раннему подъему. — Лето же.       Миша чувствует себя чуть виноватым, но далеко не так, как часом раньше. Он притягивает сына в объятия и почти шепчет, пуская в голос нотку весёлости и задора:       — Вот именно, Уэсти, лето. Солнце встало полтора часа назад.       Он отстраняется, сжимая ладони на плечах сына, и подмигивает, пробуждая в нем дух авантюризма.       — Возьми сегодня Мейсон на себя, ладно? Дайте маме выходной.       Миша прекрасно понимает, что из всего дня отдыха у Викки будет хорошо если пару часов, разорванных на куски и размазанных от сейчас до самой ночи, но надеется на благоразумие сына. Уэст растет разбышакой, правда, и надёжным малым. Временами в нем берет верх серьезная задумчивость, и тогда дом наполняется гитарными переборами, кухня — уютной слаженной работой, а мастерская Миши — их негромкими переговорами о надёжности конструкции, дизайнерстве и материалах, а иногда он умудряется поставить на уши даже собственного отца, беря не количеством, а качеством. И Миша, уж насколько ему не отказать в отбитой по меркам других людей, необузданной фантазии, снимает перед сыном воображаемую шляпу.       Сегодня он надеется на первое, но все равно не может отказать себе дернуть тигра за усы, слегка подначивая на шалость. Уэст смотрит ему в глаза и хмуро кивает, не сдерживая зевок, но прикрывая рот ладонью. Все Мишины слова и подтекст, интонации и взгляд пока остались заспанным мозгом без внимания, но после завтрака они вспыхнут из осевшего в сознании слоя, направляя и согревая, когда отец будет уже далеко.       Викки несёт Хейзел свежую воду, с улыбкой наблюдая, как та крутится у Миши под ногами, отбивая ему икры и колени увесистым длинным хвостом, который, на радостях от уделяемого хозяйке внимания, никак не желает останавливаться. Пес беззвучно поскуливает и сует голову Мише под руку, от удовольствия прикрывая глаза и все больше напоминая разболтанный шарнирный механизм чистого счастья. Миша тихонько смеется, треплет Хейзел по загривку и подхватывает с крыльца наскоро собранную походную сумку. Он оборачивается, кидая взгляд в окно кухни, и встречается глазами с Викки, машущей ему не задерживаться и хотя бы выехать до жары. Он отворачивается, и Хейзел провожает его до самого фургона, извернувшись и лизнув ему напоследок пальцы, а потом пятясь, давая машине тронуться.       Викки слышит звук закрывающихся ворот, находит взглядом Хейзел, убеждаясь, что та осталась во дворе, и возвращается к приготовлению завтрака, а мысленно — в сегодняшнее утро. Она вспоминает, как проснулась в рассветных сумерках от тихого надломленного стона Миши, замечая, что от случайного касания загорелся экран телефона, зажатого у него в ладони, и на нем высветился свежий пост Дженсена в Инстаграме. Вспоминает, как сжалось все внутри от кричащих с фотографии эмоций, как прикрыла глаза, давая слабину, пока никто не видит, и как сидела потом в постели, глядя на беспокойного Мишу, в одной руке сжимающего телефон, а второй — ухватившегося за нее.

***

      Оказываясь наедине с самим собой, Миша отпускает мысли, встряхивается и наконец включается на полную. Голосовой помощник развязывает руки, выполняя команды поиска и чтения информации, совершая звонки на справочную линию поддержки, делая начитанные Мишей заметки в блокнот, и их голоса наполняют салон воодушевленным рабочим настроением.       Миша уверяется, что никаких дополнительных документов, справок и анализов ему не потребуется, даже, пожалуй, с собой у него лишние, а значит, не придется заезжать в центр, ждать открытия госструктур и… тратить время. Сейчас, уже оказавшись в дороге, эта мысль пробирается под кожу зудом нетерпения, снова заставляя встряхнуться, намеренно выкидывая ее из головы, и не думать. Теперь уже дело за малым, осталось только добраться. Поэтому Миша сравнивает последние официальные данные по въезду в Канаду со временем в пути, привычно проложенном помощником, прикидывает, где и когда придется останавливаться. И внезапно его накрывает осознание скорой встречи.       Он тормозит на обочине, облокачиваясь на руль и утыкаясь лбом в предплечье, пережидая внезапное, охватившее все тело и сознание состояние нервного напряжения. Миша прикрывает глаза и начинает дышать глубже и размеренней, заставляя себя успокоиться. Сейчас нет времени медитировать, но он бы не отказался сорваться в глушь на неделю-другую. Может, после… Он делает ещё один спокойный свободный вдох-выдох и выпрямляется, окидывает пространство вокруг, натыкаясь взглядом на дорожную сумку, и встаёт за водой, прихваченной из дому до первой заправки. Бутылка обнаруживается не на привычном месте — снаружи в сетчатом кармане, а в общем отсеке. Рядом лежит записка, к уголку которой за кольцо для ключей прицеплена флешка. Почерком Викки там всего два слова: "Любим. Удачи".       Миша улыбается, берет в руки клочок бумаги, проводя по буквам большими пальцами, и ловит болтающуюся флешку, вставляя в разъем на приборной панели. Миша не узнает ни мотива, напеваемого а капелла, ни ведущего голоса, но и то и другое пробирает до самой сердцевины. Вода, прихваченная из сумки, оказывается как нельзя кстати, когда текст просачивается в сознание. Раскачивающаяся брелоком записка не признается в авторстве трека, поэтому Миша снова обращается к голосовому помощнику, заводит двигатель и выруливает на трассу. С первых же секунд Шазам высвечивает название: "Pentatonix — Standing By". Не раздумывая, Миша заносит композицию в закладки и гасит телефон.       Закольцованная, песня окутывает его, придавая сил, обещая долгую, но стоящую того дорогу. Миша окунается в атмосферу, созданную глубоким голосом, и вжимает педаль в пол.

***

      Погода зверствует. Весь север США и юг Канады вязнут в обжигающем мареве. Метеорологи фиксируют зашкаливающие, рекордные цифры. Повсюду над дорогой знойная рябь и, кажется, будь он сейчас не в машине, фантазия, воображение и жара точно бы показали ему пару-тройку занятных миражей. С каждым следующим часом в пути Миша явственней ощущает себя Кастиэлем, спускающимся все глубже в пекло ради спасения души.       То тут, то там виднеется дым, время от времени с сиреной мимо проносится пожарный расчет. Миша в дороге без малого шесть часов и, видя полыхающий под мостом лес, решает остановиться, размять ноги, снять видео для тви об изменении климата. Он выходит из припаркованного на обочине фургона, прикрывая, но не захлопывая дверь, и как раз в этот момент в мессенджер ему прилетает ещё одна песня, но на этот раз от Дженсена. Миша запускает трек и… едва удерживает равновесие, когда Гару выплескивается на него эмоциями Дженсена в своей "You And I". Миша приваливается спиной к машине, захлопывая дверь, но не осознает этого, пока музыка в ушах не замолкает, а окружающий жар не начинает жадно впаивать Мишины ботинки в плавящийся асфальт.       За спиной слышится рев пожирающего лесной массив огня, и Миша, обнаружив себя отрезанным от безопасной прохлады фургона, прежде чем приблизиться к ограждению моста, звонит в службу спасения. А пока помощь едет по указанным им координатам, снимает короткий ролик о бушующей стихии, и даже признается подписчикам в своей глупой оплошности — что умудрился в адскую жару посреди трассы закрыть в машине ключи от нее. Он выбит из колеи музыкальным сообщением, но надеется, что фанаты спишут все на расстройство от собственной неосторожности и палящее солнце. Его устраивает это двойное дно, работающее, и когда к нему подъезжает машина дорожной службы, и когда серьезный патрульный средних лет помогает с замком, а потом внимательно осматривает Мишу, убеждаясь, что он может сесть за руль и продолжить путь.       Офицер Маккензи принимается проверять документы из вскрытого фургона, уверяясь в правомерности действий, и возвращает бумаги Мише, беря под козырек:       — Будьте осторожны, мистер Коллинз, — произносит он дежурную фразу, но в голосе слышится искренняя забота и беспокойство. — Удачной дороги.       Он не решается попросить автограф, хоть и узнал Мишу, улыбается ему и уже отворачивается, чтобы вернуться к своей машине, когда Миша окликает его:       — Спасибо, офицер, — и с улыбкой протягивает ему свою подписанную бейсболку. Тот колеблется, не уверенный, может ли позволить себе взять подарок, и Миша мягко подталкивает его: — Вы спасли меня.       Маккензи аккуратно принимает бейсболку и благодарит, снова улыбнувшись, но все же не решаясь признаться в узнавании вслух. А Миша закрывает двери, заводит двигатель, включая кондиционер, и устало откидывается на спинку. Он стягивает солнцезащитные очки и накрывает ладонью горячий влажный лоб. Ему кажется, что он снова Кас, и что на пути к праведной душе он только что выиграл ещё один бой.

***

      Спустя сорок часов Торонто встречает его, уставшего настолько, что, если бы не адреналин и сила воли, он мог бы уснуть не то что стоя, а на бегу. Миша поставил целью во что бы то ни стало въехать в город и только потом позволить себе вырубиться на пару часов. Улицы утопают в ярком солнечном свете, и это помогает не отключиться: если бы сейчас была ночь, борьба организма за право отдыха была бы ещё более рьяной, и не факт, что верх одержало бы сознание. Миши хватает только на то, чтобы сообразить найти место не под открытым небом, и он заворачивает в первую попавшуюся многоэтажную парковку, пристраивая машину на ближайшее свободное место. «Главное, что на месте» — мелькает в голове последней связной мыслью перед тем, как он заваливается на кушетку в задней части фургона, мгновенно проваливаясь в сон.       Тело отчаянно борется за право продлить отдых, и на этот раз сознание на его стороне, но Миша непреклонен. Он упорно цепляется за звук сработавшего будильника, медленно, но уверенно перебарывая потребности организма. Спустя несколько минут он открывает глаза и садится, упираясь локтями в колени и проводя ладонями по лицу в попытке снять сонливость.       — Сири, который час?       — Половина пятого вечера по восточному времени, — мобильный откликается ответом голосового помощника откуда-то из кабины, и Миша несказанно рад, что ему хватило ума по привычке не цапнуть телефон с собой на время сна. Сна, по всей видимости, длиной в три с небольшим часа, но пока что этого хватит.       Миша приводит себя в божеский вид, насколько это вообще возможно, и опять садится за руль. Сейчас нужно поесть и найти отель, где он сможет принять душ и переодеться, не слишком засветившись ни на ресепшене, ни среди постояльцев. Он заводит двигатель, выворачивает к выезду, оплачивая парковку наличкой, и вновь обращается к помощнику:       — Сири…

***

      Мише везёт справиться со всем за рекордные два с половиной часа. Поздний плотный обед едва не выключает его снова, но, переборов дремоту, Миша полностью приходит в себя, когда оказывается в душе, смывая ощущение долгой дороги, усталость, избыток неуместных эмоций и остатки сонливости. Накануне он написал Дженсену, поинтересовавшись, когда тот сегодня освобождается.       "Мои сцены отсняли, но Эрик просил приехать сегодня, буду на площадке до семи".       Чуть загодя Миша добирается к месту съёмок и становится так, чтобы фургон был виден на выезде с территории. Он выходит, присаживаясь на ступеньки снаружи, и позволяет себе прикрыть глаза всего на несколько секунд, понимая, что даже предвкушение скорой, уже очень скорой встречи может проиграть в борьбе с коварным недосыпом. Миша поднимает голову в попытке разглядеть первые звезды, но небо ещё слишком светлое. Не видно даже Сириуса.       Он опускает взгляд к рукам, задумываясь и прислушиваясь к себе, только сейчас давая всему, что было спрятано и надёжно заперто на время пути, снова всколыхнуться. Горечь и тоска, нежность, нетерпение, желание и почти физическая потребность коснуться, забота и беспокойство, любовь. Всё это смешивается, закручиваясь вихрем, грозящим превратиться в торнадо. Внутри больно отдается каждый новый глоток воздуха, но и выдох не приносит облегчения. Миша прижимает ладонь к груди и опирается на колени, когда слышит за воротами приближающийся автомобиль. Есть всего несколько секунд, чтобы снова обуздать чувства, но он уже не уверен, что сможет. Он давит пальцами в уголки глаз, снимая непонятно когда появившиеся слезы, облизывает пересохшие губы и поднимает голову ровно в тот момент, как ворота открываются, выпуская аккуратно выезжающую машину. Миша смотрит в упор, вперившись взглядом куда-то в район заднего сидения, и спустя пару секунд водитель резко бьет по тормозам, а потом дверь открывается так сильно, что даже механизм смягчения не справляется, и на гравийную дорожку выскакивает Дженсен.       Он впивается в Мишу взглядом в ответ настолько, что, даже отпуская водителя, не поворачивает к тому голову, лишь наклоняется в салон и, не дожидаясь ответа, захлопывает дверь. Машина отъезжает, вскоре скрываясь из виду, но Дженсен стоит на месте, не в силах поверить глазам. По щекам катятся слезы, пальцы дрожат, и он делает первый неуверенный шаг навстречу. Миша поднимает в памяти строки присланной Дженсеном песни и раскрывает объятия.