Багряная смерть

      Тёмная обитель, на деле же неприличных размеров храм в старозападном стиле, располагалась на площади, что прежде, ещё до войны с гномами, звалась площадью Триединства. Когда-то тут возвышался и Храм Солнца, и даже Сумеречный приют, чьи хозяева-боги с двух сторон осуждающе присматривали за домом тёмной родственницы. Теперь же от Храма Солнца тут осталась одна лишь башня, давно превратившаяся в памятник ушедшим эпохам. Сумеречный приют же и вовсе рассыпался по всему городу множеством алтарей — и, как по мне, сия концепция Хаосу подходит куда больше, чем унылый каменный дом с черепичной крышей, что смотрел со старых репродукций в книгах по истории Антеарры. А вот Тёмная обитель осталась стоять, почти нетронутая войнами и временем. Величественный и даже красивый храм привлекает к себе последователей и по сей день, заманивает в свои сети, обещает, зовёт…       Привлёк он и мою сестру, как выяснилось. И не сам по себе, а с помощью какой-то неизвестной мне вампирши, с которой Лукреция крутила роман. Эта мысль до сих пор так и не укладывается в голове, только добавляет острой боли. Точно иглу в мозг всунули.       Лукреция Гальярди. Примерная дочь своих родителей, пусть и силилась последние пару лет своей жизни сбежать из-под крыла вездесущего папочки, оказалась совсем не такой, какой я её знал. Любила женщину, пусть и вампиршу. Изменяла с ней своему парню. Оказалась убита той самой вампиршей, а незадолго до того чуть не стала вампиршей сама.       Я нервно потёр переносицу, закурил сигарету — уже третью по счету за последние пятнадцать минут, и хмуро уставился на дверь храма Матери Тьмы.       — Уверен, что хочешь пойти? — поинтересовался Риз, вытаскивая меня из моих тягучих, точно смола на старом дереве, мыслей. — По-хорошему, лучше бы тебе посидеть в машине.       — А то что, меня кто-нибудь вознамерится сожрать? — скривился я в ответ. Этот разговор мой, так сказать, начальник начинал уже в сотый, наверное, раз, но я до сих пор не согласился ни с одним его доводом.       В конце концов, если бы это было опасно, он бы в жизни меня туда не пустил. Уж в этом причин сомневаться у меня вовсе нет — Риз, однажды открывшись мне, больше не мог спрятать от меня свои эмоции. Никакого страха за мою жизнь, только сочувствие, немного раздражающее меня сожаление и неуверенность. И, пожалуй, чуточку грусти, но это вряд ли связано со мной. Скорее уж с его собственным прошлым, в котором дерьма случилось побольше, чем в моём. Или даже в прошлом моей сестры — она-то хотя бы мертва целиком и полностью.       — Только не в моём присутствии, — возразил Риз, усмехнувшись краем рта, и как-то демонстративно притянул меня ближе, закинув руку на плечо. Я не стал возражать — когда он рядом, мне почему-то делается спокойно. Даже слишком. — Пожалуй, я бы хотел увидеть, как кто-то попытается.       — Всегда знал, что в тебе есть что-то от маньяка. Ну, знаешь, все эти кровавые бойни в церквях, тела послушников на алтарях…       — Ты смотришь слишком много сериалов.       — Вообще не смотрю. — Нехотя стряхнул его руку со своих плеч, потянулся было за сигаретой снова, но передумал — я-то не вампир, так и от рака лёгких умереть недолго. — У меня просто богатая фантазия.       — О, вот в этом ничуть не сомневаюсь. Ладно, если ты не передумал, то пошли.       Он первым направился в сторону лестницы из тёмного мрамора, ведущей к сводчатой двери.       Ну, допустим, нет, не передумал и не собираюсь, хотя мыслишка такая невольно, но промелькнула. Ладно, хрен с ним, поплачусь потом в плечо Вал, а сейчас пора делать дело и включать мозги — ни капли не сомневаюсь, что они мне понадобятся.       — Значит, не в твоём присутствии… Ага, получается, твоё клыкастое высочество тут все знают? — Уж на что-что, а на соображалку я никогда не жаловался. Пусть мысли сейчас и заняты другим. — Так ты что, тоже из этих? Ну ты и Ма-ариус.       При упоминании его имени Риз выразительно наморщил нос, но ответил вполне миролюбиво:       — Я вырос в религиозной семье. Из Светлой обители меня сразу же выперли за мою новую интересную бледность, но старые привычки трудно изжить. Почти невозможно, если речь о вампирах. Что, в твоей дипломной работе нет такого раздела?       — Про привычки на грани одержимости? — хмыкнул я. И почти сразу же ойкнул, когда Риз легонько ущипнул меня за бок. — Это основная его часть. Про религию — нет. Я не религиозен и предпочитаю не касаться этой темы.       — Странно не быть религиозным в мире, где боги существуют и даже имеют своих посланников.       Я на это хмыкнул — ну да, историю об Изаре, чьими руками на Севере правит Хаос не слышал только ленивый. Да и про Запад ходит немало слухов, но всё же не настолько эпичных.       Так уж получилось, что ни я, ни мои родители, ни моя сестра не интересовались всей этой религиозной мутью. Простые люди, которых никакой божий промысел никогда особо не касался. Хотя однажды мама всё же призналась, что подумывала о храме матери Тьмы. Из-за моего не самого спокойного детства, обретения дара и характера не из приятных. Думала, что, быть может, вера поможет мне справиться. В итоге я сам справился со своими недостатками, а с теми, с которыми не смог — успешно сжился. Ну подумаешь, вырос из потенциально папиной радости скорый на слезы недомаг с тягой к сомнительным украшениям… не мои же это проблемы, в конце концов.       — Боги существуют, однако нет никакой нужды возводить во их славу вот такие вот громадины в центре города. Особенно если в них творятся всякие странные делишки.       — Много ты понимаешь, дитя инфосети. — Мне подарили красочный такой взгляд, приятно ласковый и до обидного снисходительный. Тьфу ты, опять корчит из себя умудрённого жизнью взрослого дяденьку. — Храмы строят не столько для богов, сколько для людей. Людям нравится быть частью чего-то особенного, ощущать близость к неким высшим силам… Да и просто поглазеть приятно. Не знаю, как ты, а я люблю красивые вещи.       Нет, ну насчёт красоты не поспоришь — все эти сияющие в полумраке витражи, причудливые окна-порталы и высоченные потолки поневоле впечатляют. Поневоле даже признал, что мне тут нравится. Немножко. Конечно, пафосно до жути (вампирское логово, как же иначе), но вполовину не так ярко и помпезно, как в одном из многочисленных храмов Вечного солнца. Оно и понятно, где солнце, а где богиня Тьмы.       Ах да, богиня. Точнее, статуя из синевато-чёрного мрамора, изображающая крылатую женщину в длинном платье. В сравнении с золочёнными истуканами из Светлых обителей она выглядит довольно просто, но стоит отдать должное — скульптор отлично поработал над деталями. Всегда поражался, как один простой человек может из здоровой каменюки сотворить нечто, кажущееся почти живым. Это ж сколько надо иметь задротства, чтобы в камне изобразить текстуру кожи, пышность волос, струящееся воздушное одеяние, что лежит множеством идеальных складок, и грозно распахнутые крылья — перепончатые, словно у летучей мыши. Россыпь мелких вкраплений, усыпавшая их, переливалась, точно звёздное небо. На прекрасном мраморном лице застыла едва заметная, но явно зловещая усмешка; потрясающе детализованная рука, тонкая и изящная, тянулась вперёд, точно маня навстречу. Это типа «переходи на сторону зла, у нас есть печеньки»? Неплохая попытка, но сразу нет.       За спиной статуи была глухая стена с причудливой резьбой, что складывалась во множество небольших ниш. В этих нишах веселыми светлячками перемигивались свечи (разумеется, чёрные и готичные). А у подножия статуи высился алтарь, тоже весьма ничего такой. Парочка свирепо скалящихся горгулий, чьи когтистые лапы удерживают каменную чашу. В чаше ярко полыхает сноп зеленоватого огня — и ни тебе дров каких, ни копоти, ни даже дыма.       — Ух ты, прикольно. И как это работает? — На всякий случай даже наклонился, чтоб заглянуть под чашу. Заработал пару-тройку неодобрительных взглядов, но ещё б меня это волновало. — Хотя нет, сам знаю: это ма-а-агия, сучки, трепещите.       — Ты та ещё сучка, но трепещешь как-то неправильно, — отозвался Риз, состроив свою любимую саркастичную морду — ну чисто принц крови на концерте третьесортной певички. — Это осколок предвечного пламени. Тьма в чистом виде. И да, Дэймон, если ты припрёшь огнетушитель или нальёшь туда воды, он не погаснет. И нет, Дэймон, ты не будешь этого делать.       Я закатил глаза. Ну да, именно этим я и собирался заняться! В вампирьем логове, рискуя своей шеей в прямом и переносном смысле… Ну, впрочем, ладно, в Ризе явно умер телепат — я бы с радостью именно это и сделал, хотя бы из банального любопытства. Но и только!       — Я слишком занят, чтобы заниматься этой хернёй, и уровень интеллекта у меня всё же повыше, чем у третьеклассника. Но ты всё равно кайфоломщик!       Риз качнул головой, явно размышляя, за какие грехи ему меня ниспослала вот эта самая божественная сущность. А затем провёл пальцем вдоль острого края чаши и уронил в криповатый костерок несколько капель своей крови. Ого. Полыхнуло знатно.       — Что за членовредительство?       — Боги охотнее слышат тех, кто приносит жертву, — назидательно пояснил он, слизнув кровь с пальца. — Пусть даже символическую.       И кто-то ещё спрашивает, почему я не любитель всей этой религиозной чепухи…       Риз тем временем где-то раздобыл толстую чёрную свечу, поджёг её в этой их волшебной чашечке и неспешно направился к стене с нишами.       — Оставаясь во Тьме, я несу свет, — негромко проговорил он, пристроив свечу на свободное местечко. Тоска и сожаление разлились в воздухе, почти перебив удушающий запах воска, смешанный с благовониями. — Спи спокойно, Лукреция. Я позабочусь о твоём убийце… и о твоём брате тоже. Обещаю.       Настроение, восстановленное было до приемлемого уймой сигарет и чужим спокойствием, вновь поползло куда-то не туда. Не скатилось в грёбаную пропасть истерики — её я сегодня уже пережил, однако же внутри снова кольнуло что-то, наложилось на чужие эмоции, отдалось желанием развернуться и уйти отсюда.       Не смотреть. Не знать ещё больше, и не важно, что до того я старательно убеждал Риза (и искренне верю в это до сих пор), будто мне всё это нужно. Нужно докопаться до правды, ради которой, пусть и отчасти, я стал охотником.       Риз мое состояние явно заметил, тут же расстроился ещё больше и шагнул обратно ко мне. Протянул было руку, в который раз за день, чтобы прикоснуться, а может, и снова успокаивающе погладить меня по плечу. Но я не позволил и отшатнулся.       — Не надо пока, — отозвался в ответ на вопросительный взгляд. — Эмпатия. Ты сейчас не спокоен, а у меня очередная эмоциональная буря. При контакте вдарит сильнее.       А ещё ты за наше недолгое знакомство сказал слишком много вещей, которые я хотел услышать от других.       Пройдя в дальний конец необъятного зала, мы очутились в коридоре, где вместо свечей горели вполне себе тривиальные лампы. Поднялись по крутой каменной лестнице и, минув пролёт, очутились лицом к лицу с парочкой подозрительно бледных ребят. Девушка и парень. Оба красивые, высокие, с гладкими тёмными волосами и ярко сияющими, точно полированная медь, глазами, одеты в почти одинаковые костюмы… словом, выглядят как парочка фотомоделей, слегка притомившихся после съёмки.       — Мать Тьма, это ещё что? — протянул парень, картинно скривив лицо. — Фи. Чую Асторна. Катился бы ты отсюда, блондинчик…       — Захлопни пасть, дебил! — рявкнула девица, заехав ему в голень острым носком лаковой туфли. — Ты хоть знаешь, кто это?!       — Очевидно, что нет, — невозмутимо заметил Риз. И, галантно поцеловав руку едва-едва заметно зардевшейся вампирше, прибавил: — Добрый вечер, Франсин. Андрес у себя?       — Разумеется, мастер. Прошу. — Она махнула рукой в сторону очередной лестницы — винтовой, поменьше масштабом — и, едва мы прошли мимо, злобно зашипела: — Клоди, паршивец, тебе жить надоело? Это же Мариус Арчерон! Ликвидатор! Долбаный лич!       — Откуда мне было знать, что этот смазливый хлыщ — мастер? Я его в первый раз вижу!       — Радуйся, что не в первый и последний!..       — Да ты у нас прям знаменитость, — хмыкнул я уважительно. — О, мастер! Молю, мастер, дайте мне автограф на всю шею, ма-астер!       — Ох, допросишься ведь, Гальярди, — проворчал Риз, недобро прищурившись. И, ступив на лестничный пролёт, чуть громче прибавил: — Андрес! Это Риз.       — Да, я уже понял, — послышался низкий, чуть насмешливый голос из-за приоткрытых дверей. Похоже, мы забрались аж на вершину одной из тощих башенок. — Прошу, проходите.       Риз взялся за ручку двери, распахнул пошире, жестом велел мне заходить. Интересно, он специально для меня разыгрывает куртуазного ухажёра или его это просто прикалывает? Вероятно, второе. Вампиры обожают манерничать по поводу и без.       Вампирское логово, разумеется, тоже смахивало на театральную постановку средней паршивости — снова витражи, резьба по камню, высоченные потолки и кошмарно вычурная мебель. Возле потрескивающего дровами камина стоял массивный резной стол, за которым восседал очевидный анахронизм в костюме-тройке. А где оборочки, кружева и дурацкое жабо?! Ну я так не играю.       Вообще, конечно, тут есть на что посмотреть. Нет, я не про костюмчик. Вампир похож на тех, что встретили нас в коридоре — длинные тёмные волосы, гладким шёлком струящиеся по плечам, большие печальные глаза цвета меди… вот только та парочка была бледной, а у этого кожа цвета крепкого кофе. Джам’ри просто смуглые, эрибы — те более или менее темнокожие, но чувак настолько чёрный, что смахивает на обсидиановую статуэтку. Видимо, он с совсем дальнего Юга. Ну, был когда-то. Мужик явно не первой свежести, хоть и выглядит молодо.       И нет, Риз, я не буду спрашивать, что будет, если чёрный вампир укусит белого человека (и наоборот). И да, Риз, я в курсе, что содержание меланина в коже новообращенного вампира может пойти только в минус, но не в плюс. Вот так-то!       — Рад тебя видеть, Риз. — Этот Андрес, ну или как его там, поднялся из-за стола, любезно пожал руку моему куратору. Даже не соврал, надо же. Невольно признал, что как эмпату мне довольно комфортно в компании этого чёрного властелина. Правда, не покидает ощущение, что всё это благодушие — лишь симпатичная ширма. — Представишь меня своему… другу?       — Дэймон Гальярди — Андрес Сальвадор, иерофант Матери Тьмы, глава Тёмной обители.       — Очень приятно, Дэймон. — Андрес пожал руку и мне, правда, при этом не сводя глаз с Риза. Не знаю, что он увидел, но, по ощущениям, остался как-то уж слишком доволен. — Честно говоря, я удивлён, Риз. Я, конечно же, был бы рад оказать тебе эту услугу, но разве ты не предпочёл бы обратиться к Роберту, своему кровному отцу?       Я сперва не понял, что происходит. Будто к середине разговора припёрся. Риз тоже замешкался, но потом я ощутил лёгкую волну смущения, и до меня дошло — недобитый покойничек намекает на то, что я жажду обратиться клыкастой пакостью, да ещё и с его помощью. Я аж чуть не задохнулся от возмущения — во-первых, нет уж, ничего такого я вовсе никогда не хотел. Во-вторых, уж точно не потащился бы с подобной идейкой в эту богадельню. Ну и да, после чудных новостей о связи моей сестры с вампиршей вряд ли надумаю сотворить подобное хоть когда-нибудь.       — Мать Тьма, Андрес, не собираюсь я его обращать! — отмер Риз и решительно качнул головой. — А если бы и собирался, то не стал бы спихивать на Роберта нечто настолько… личное.       — О, как жаль. Из такого симпатичного мальчика вышел бы прекрасный вампир. Может быть, когда-нибудь… — Меня смерили явно одобрительным взглядом, и я понял, что чем-то заинтересовал этого так называемого иерофанта. Слово-то, блин, какое пафосное. — Гальярди, Гальярди… Мы раньше не встречались? Ах, Мать Тьма, где мои манеры? Прошу, присаживайтесь.       Риз выдвинул мне кресло — боги, клыкан, ты безнадёжен! — а затем уселся и сам. И, вытащив откуда-то фотографию, протянул её Сальвадору.       — Вероятно, ты встречался не с ним, но с этой девушкой.       — О, так это рабочий вопрос, — вздохнул он, пододвинув к себе фото. — Действительно, я её знаю. Когда-то она была в моём приходе. Лукреция, верно? — На тёмном лице вспыхнула белоснежная клыкастая улыбка, однако я напрягся — в эмоциях вампира мелькнуло нечто странное. Сожаление, лёгкая грусть и… неприязнь? Да, что-то вроде того. Неприязнь. Но какая-то безличная. — Не самое распространённое имя в наши дни. Легко запомнить. Особенно когда оно принадлежит такой красавице.       — Лукреция — моя сестра, — произнёс я, хмуро глядя на него. — Её убили пять лет назад, и я не очень-то верю, что вы не в курсе.       — Возможно, это ускользнуло от моего внимания. Наша паства весьма велика, и многие вещи требуют моего внимания, — пожал плечами Андрес. — Мне очень жаль вашу сестру, Дэймон. Боги милостивые, как же Элли пережила это? И пережила ли вообще?..       — Кто такая Элли, чёрт бы её побрал?       — Невеста вашей сестры… Ох, вы не знали. Прошу прощения, дитя моё, я не хотел показаться бестактным.       Я невольно вцепился в подлокотники кресла. Слышать это снова, не из уст Риза, не сидя перед делом и вещдоками, было… странно. Чуждо, неправильно. Хотя бы потому, что грёбаный иерофант не имеет никакого права знать о моей сестре больше, чем я. Но он знает, а мне только и остаётся, что силиться унять внезапную вспышку гнева. Не на этого Андреса даже — на себя и ситуацию.       — Вы хотели, — не сдержавшись, выдал я. — А если точнее — вам абсолютно наплевать и на мою сестру, и на её… хм, невесту. Вы хотели заполучить парочку новых вампирш для вашей церкви, но не получили ни одной, что вас, скорее всего, немного печалит. Свежей крови много не бывает, не так ли?       — Дэймон, — одёрнул меня Риз, но я только отмахнулся — Андрес даже на каплю не разозлился на мой желчный тон и не слишком доброжелательный взгляд.       Чувствую разве что небольшое негодование и немного интереса. Возможно, есть что-то ещё, но по счастью, близко я с этим иерофантом знаком не был (и впредь знакомиться не собираюсь), а потому уловить оттенков его эмоций не могу. Впрочем, мне хватило и того, что я почувствовал.       — Эмпатия? — тут же понял Андрес. — Полезное приобретение для службы маршалов. Вы точно не задумывались о вампиризме, Дэймон? Это бы помогло развить ваш дар.       — Меня устраивает тот, что есть, — оскалился я. — И нет, не задумывался. К чертям лирику; теперь вы знаете, что я почувствую, если вы мне соврёте. Я знаю, что вы дорожите вашей репутацией честнейшего и праведнейшего вампира. И, вероятно, решили податься в политику? Как мне говорили, наш нынешний сенатор не любит людей с тёмным прошлым и имеет компромат даже на собственную собаку. Так что давайте без театральщины. Кто такая Элли и что вы знаете об убийстве моей сестры?       Андрес чуть поджал губы, побарабанил пальцами по краю столешницы. Моя речь его, очевидно, впечатлила — флёр лжи с него слетел тут же, зато обеспокоенности и злости прибавилось. Хорошее сочетание. Развязывает язык пуще всякого зелья правды.       — Я ничего не знаю об убийстве вашей сестры, Дэймон. Что касается Элли… — Он горестно вздохнул и покачал головой. — Я помню мою первую встречу с ними обеими. Чудесная пара — молодые, красивые, до безумия влюблённые. Даже такой старый циник, как я, был тронут до глубины души…       Ага, так я тебе и поверил. Тронутый ты наш.       — Андрес, не заговаривайся, — чуть досадливо поморщился Риз. — Они пришли просить об обращении Лукреции?       — Да, в числе прочего. Они хотели сделать это незадолго до свадьбы, чтобы всё было как положено.       — Как положено… Они собирались повенчаться Тьмой? Нерасторжимым браком?       — Песня крови, — мечтательно пропел Андрес, откинувшись на спинку кресла. — Разумеется, они и помыслить не могли о расставании. — Он выпрямился и, смерив меня далеко не дружелюбным взглядом, сухо прибавил: — Пока Лукреция всё не испортила.       — В каком это смысле? — нахмурился я.       — Элли души не чаяла в вашей сестре, Дэймон. Она боготворила Лукрецию, была готова ради неё на что угодно. На всё. И чем та отплатила за такую преданность? Предательством. Видит Мать Тьма, Элли была чудесной девочкой — добрая, весёлая, нежная… слишком нежная для нашего жестокого мира. Случившееся стало для неё страшным ударом.       — Да что там стряслось такого? Можно конкретнее?       Андрес презрительно поморщился, сцепил руки в замок.       — Ваша сестра, Дэймон, изменяла своей невесте, которую якобы любила. Встречалась с каким-то парнем у неё за спиной. Для нас, вампиров, нет большей гнусности, чем измена. Неудивительно, что бедная Элли едва не потеряла рассудок от горя! Кто угодно впадёт в отчаяние, узнав, что любовь всей его жизни оказалась обычной лживой шлюхой. Но что с вас, людишек, возьмёшь?..       — Придержи язык! — мигом взвился я, даже вскочил было с кресла, но Риз меня удержал. Одарил строгим взглядом, а потом и вовсе схватил за руку, с силой потянул вниз, усаживая на место. — Моя сестра, может, и оказалась не такой уж правильной девочкой, но вряд ли стала бы искать утешения в чьих-либо объятиях, если бы у нее не было на то причин!       — С одним из этих людишек ты разговариваешь сейчас, Андрес, — заметил Риз. Да так холодно, что мне вмиг захотелось прикупить себе шубу поприличнее. — Да и сам был им когда-то. Как и я. Так что давай без расизма.       — Полно, дитя моё, о каком расизме идёт речь? — крайне натурально удивился Андрес. Вот только удивление в его эмоциях разглядеть трудновато. Зато есть что-то вроде опасения. Чего он боится? Хороший вопрос. Либо Риза, либо замарать ручки об историю с убийством прихожанки, и второе для этого клыкастого святоши явно пострашнее будет. — Разница менталитетов, только и всего. У людей, в отличие от нас, нет инстинктов. Алчность и эгоизм — вот что ими движет. Да, конечно, и вампирам свойственны эти пороки, но всё же не они нас определяют…       — Воскресную проповедь репетируете? — желчно бросил я. — Ну такое себе, я б вам больше четвертака не пожертвовал.       — Мы ведомы жаждой. И инстинктами, — продолжил он эту вовсе-не-расистскую тираду, мастерски меня проигнорировав. — То, в чём ты хочешь обвинить Элли, противно нашей природе, Риз. Посуди сам: ты всего-то жаждешь этого болтливого мальчишку, но всё в тебе уже кричит о потребности защищать его. Элли же по-настоящему любила Лукрецию. А мы любой ценой оберегаем тех, кого любим.       — Мы не убиваем тех, кого любим, — отрезал Риз, скрестив руки на груди.       — Забавное утверждение. Разве ты не самолично убил Лэнселота? — Медные глаза ярко сверкнули, будто подначивая. — Сделал ли ты это сразу же, едва его увидел? Разумеется нет. Твоя жажда взяла верх…       — К чему эти грязные подробности? Как грубо. И главное ведь результат. — Риз был сама безмятежность, даже свою фирменную надменную улыбочку состряпал. И только я один мог бы сказать, какой ценой ему это далось. Сколько в нём боли и гнева. — Нет, Андрес, ты меня не убедил и вряд ли убедишь, поэтому давай покончим с этой твоей метафизикой. У меня всего два вопроса.       — Я слушаю, — чопорно обронил Сальвадор, вертя в пальцах карандаш с чуть заметными следами зубов. Ха, забавно. Небось так и хочет вгрызться, да при свидетелях нельзя. Не гламурненько.       — Лукреция была здесь по доброй воле?       — Ну разумеется, — оскорбился он. Вполне искренне, надо признать. — Смешанные пары всячески приветствуются в нашей пастве, однако мы проверяем всех людей на признаки ментального принуждения. Я публичный, хм, вампир, знаете ли. Неприятности мне ни к чему.       — Уточни, пожалуйста, был ли уровень воздействия в рамках нормы.       Соображаешь, клыкан. Вопрос не особо очевидный, но весьма хороший, судя по легкой досаде Сальвадора.       — Воздействие было в рамках нормы, — наконец ответил он. — Очень близко к верхней границе, но это вполне понятно, учитывая, что Элли — одна из тех, кого зовут суккубами.       Стало быть, она не обычная кровопийца, но ещё и энерговампир, причём со специфичным способом питания. Через постель. Интересно получается. И что-то мне подсказывает: таких вампиров наберётся не очень-то много.       — Вот это по-настоящему полезная информация. — Риз, похоже, со мной солидарен. — Поможет сузить круг поисков. Дай угадаю: ни полного имени, ни своего мастера она не называла?       — Элли говорила, что с гнездом у неё связано много дурных воспоминаний, и я решил дать ей немного времени. Но после своего… разлада с Лукрецией она уехала в Греймор, и с тех пор мы не виделись. Я даже не уверен, что она была в столице в день убийства.       — А я вот почти уверен, что ни в какой Греймор эта стерва не поехала, — ввернул я.       — Удваиваю, — согласился Риз. И, цепким взглядом впившись в собеседника, вкрадчиво прибавил: — Мой второй вопрос таков: как бы ты оценил психическое состояние Элли?       Нет, всё-таки он потрясающий следак. Это ж контрольный в голову! Ну, по крайней мере, радужный спектр эмоций Андреса Сальвадора говорит мне именно это. Изворотливую пиявку загнали в угол, и при виде моей злорадной усмешки ему явно не сделалось легче.       — Она была очень… хрупкая, — спустя добрых полминуты произнёс он, с легким раздражением бросив карандаш поверх кипы бумажек. — Я бы даже сказал, эмоционально нестабильная. Была склонна к импульсивному поведению, легко расстраивалась, всё принимала слишком близко к сердцу. Лукреция как-то обмолвилась, что в прошлом с Элли случилось нечто ужасное, но отказалась развивать тему. Я не настаивал. На всех нас прошлое оставило шрамы, не так ли, Мариус?       Риз на эту очевидную провокацию даже бровью не повёл, и я почему-то ощутил нечто вроде гордости за него.       — Ей бы стоило найти психотерапевта, а не убивать своих подружек в попытке закрыть свой на хрен никому не интересный гештальт. Хорошо, я узнал что хотел. — Он коротко глянул на меня, и я, понятливо кивнув, поднялся почти одновременно с ним. — Доброй ночи, Андрес. Позвони мне, если вспомнишь что-нибудь интересное. Ну или я позвоню тебе: нам, скорее всего, понадобится твоя помощь в составлении фоторобота.       — Разумеется, — охотно отозвался Андрес. — Что угодно для благого дела, маршал Арчерон!       …что угодно, лишь бы вы от меня отстали, маршал Арчерон. Вот так было бы правдивее.       Наконец распрощавшись с клятым вампиром, мы покинули и его кабинет, и Тёмную обитель. Свежий воздух обжёг мои лёгкие, стал для меня сущим подарком. И наказанием, пожалуй, тоже — напряжение, копившееся весь день, рвалось наружу и искало выхода. Сперва не повезло ближайшей урне — я пнул её что было сил, отчего брошенные в неё бумажки разлетелись по мраморной лестнице, безбожно — ха-ха! — портя вылизанный пейзажик.       — Дэймон…       — Я в порядке, — бросил я, мигом потянувшись за сигаретами. Вызвать пламя на пальцах никак не получалось, и Риз щёлкнул зажигалкой прямо перед моим носом, затем закурил сам.       — Ни хрена подобного. Я отвезу тебя домой.        — И что я там буду делать? Пялиться с ведром мороженого в сопливые мелодрамы и плакаться в подушку о несчастливой судьбе своей сестры?       — Ну а что в этом плохого?        Да ничего, собственно. Как раз это я и хочу сделать, и чем быстрее, тем лучше, но не имею никакого права распускать сопли прямо тут. Не при Ризе, хотя в глубине души от его компании я бы вовсе не отказался. Просто… Ещё слишком рано. Для меня и для него. А ещё мне и впрямь стоит побыть наедине со своими мыслями. Со своим диваном, подушками и мороженым. Просто потому, что некоторые драмы нужно переживать самостоятельно, иначе они никогда не перейдут из разряда драм в разряд дел, которые нужно расследовать.       Ведь ты же за этим шёл в охотники, Дэймон Гальярди. А не затем, чтобы строить из себя истеричку просто потому, что значительную часть твоей не слишком долгой жизни тебя обманывала сестра, которую ты так сильно любил.       Возможно, не по своей воле. По воле поехавшей клыкастой психопатки. Но особого значения это не имеет, потому как вранье есть, а вот Лукреции больше нет. И как бы ни силился я не винить её в случившемся, да только человеческий разум всегда склонен сперва критиковать близких и лишь затем, порядком все обдумав, искать тех, кто виноват на самом деле. Хорошо, хоть имечко той самой виновной я точно знаю.       Элли. Её звали Элли. Ну или не совсем так, но я уверен, что вместе с Ризом мы обязательно докопаемся до сути.       — Эй, — окликнул меня Риз, вновь ухватив за плечо, чтобы привлечь внимание, — ты как?       — В данный момент жизни ненавижу всех вампиров разом, обдумываю идеи, как призвать дух своей сестры с того света и задать ей пару вопросов, а ещё пытаюсь сообразить, где отсидеться в твоей грёбаной маршалятне, потому что светить соплями на весь отдел не хочу. Про вампиров на свой счёт не бери, если что.       — Даже и не думал, — отозвался Риз. Соврал, конечно, потому что вновь расстроился, но быстро стряхнул с себя это чувство. — Я отвезу тебя домой. Работник и даже стажёр из тебя сегодня уже никакой.       — Хорошо, — согласился я, и не думая возмущаться. Как-нибудь потом, когда у меня на то будут силы, моральные и всякие прочие.       — За мороженым заехать? — попытался пошутить Риз, но я мотнул головой.       — Дома завалялась бутылка виски. Думаю, сегодня для неё самое время.       — Пожалуй.       Мы свернули на Олдридж-роуд — это я понял как-то не сразу. Словно выпал из реальности на всё время, пока садился в машину Риза и пристёгивал ремень. Или это он меня пристегнул?.. Впрочем, не так уж важно. Бездумным взглядом я провожал проплывающие мимо нас уличные фонари, светофоры, пешеходные переходы. Очнулся, только когда Риз перестроился в соседний ряд, чтобы свернуть к моему району. Сам не до конца понимаю, почему, просто… тянет что-то.       — Не надо домой, — попросил я. Риз повернулся ко мне, пользуясь тем, что мы застряли на перекрёстке. — Позже. Отвези меня на кладбище Сент-Джеймс.       — Дэймон, это плохая идея, — тут же принялся отговаривать меня Риз. Он не был недоволен, вовсе нет, скорее просто не одобрял. И был уверен, что прав, это я почувствовал тоже.       Простите, маршал Арчерон, я сейчас не в том расположении духа, чтобы прислушиваться к гласу разума. Даже если он принадлежит вам, а вы за своей маской холодного вампирского принца прячете беспокойство обо мне.       — Риз, пожалуйста. Мне нужно.       Поговорить. Сделать вид, будто всё, что я узнал сегодня о своей сестре, я узнал от неё же. Не из пожелтевших от времени бумаг, не от скользкого вампирского святоши, едва ли хоть на мгновение посочувствовавшего мне или ей.       Риз послушался. Кое-как перестроившись обратно, пустил машину дальше по кольцевой дороге и погнал до самой окраины округа Дель Мар, где под сенью сосен устроилось кладбище Сент-Джеймс. Мрачное, безлюдное местечко, в пасмурных сумерках оно выглядит ещё более уныло, несмотря на цветы, разбросанные тут и там, и светлые новенькие склепы, за дверями которых покоились многие поколения самых почтенных семей Нью-Аркадиана.       Меня, честно сказать, всегда удивлял страх людей перед подобными местами. Разумеется, в мире, где мертвяков легко может поднять какой маг померзее, места, где они обитают в количестве, стоит посещать пореже. И с мерами предосторожности, просто на всякий случай. Однако зачастую все подобные страхи — не более чем игра воображения и последствие излишней впечатлительности после просмотра третьесортных ужастиков. Я вот сам кладбища тоже не люблю, Лукреция так и вовсе терпеть не могла, однако всякие жуткие байки о местных ужасах мне всегда были непонятны. Живые, как по мне, куда хуже мёртвых — они способны на любую подлость, жестокость… и ложь.       Фамильный склеп среди множества других, столь же внушительных и помпезных, удалось отыскать с первой попытки — даже удивительно, учитывая, как давно я здесь не бывал. Прошёл по устланной старым камнем дорожке, краем уха отмечая, что Риз идёт за мной. Взялся было за ручку дубовой двери, над которой была выбита моя фамилия, да так и замер, понимая, что не могу.       Попросту не могу туда войти. Не могу… смотреть. Ни разу за шесть лет так и не смог, предпочитая разговаривать с Лукрецией просто так, стоя на балконе своей квартиры или на крутом берегу озера, где мы прежде часто устраивали пикники.       Я отпустил ручку, уселся прямо на ступеньки и закрыл лицо руками. Вдохнул и выдохнул несколько раз, силясь успокоить сбившееся вдруг дыхание. Не помогло. К глазам подступили слёзы, а к горлу — противный комок.       — Ты лгала мне, — всё же выдавил я. С трудом, испытывая почти физическую боль. — Лгала мне, была не той, кем я тебя считал. Ты ушла, Лукреция, и ничего мне не рассказала. О себе. О том, что чувствовала. И теперь я узнаю всё это от посторонних. Они просто приходят и говорят мне о чужом человеке, которого я никогда не знал. Но почему-то называют его твоим именем.       Риз сел рядом. Это я не столько заметил, сколько почувствовал — чужое едва уловимое тепло согрело бок, на плечи опустилась рука, притянула ближе. Повинуясь инстинкту, а может, и собственным растрепавшимся чувствам, уронил голову на плечо Риза. А потом и вовсе уткнулся в него лицом. Не могу больше. Терпеть, сдерживаться. Не могу просто отпустить всё это и быть суровым охотником.       Потому что я сейчас отнюдь не такой. Не сильный, умный и всякое такое. Просто одинокий мальчишка, который понятия не имеет, как ему жить дальше, зная, что даже родная сестра и вся её поддержка были ложью.       Слова полились из меня сами собой. Я говорил и говорил, не слишком фильтруя свою речь, просто нёс всё то, что требовало выхода — свою обиду, злость, печаль, отчаяние, беспомощность. То, что не успел сделать, а может, не успею никогда. То, что был бесполезен и без Риза не узнал бы даже такой правды. То, что не справился с собой, ною сейчас тут, сидя на холодном камне, и понятия не имею, как прийти в себя.       — Я думаю, нам пора, Дэйми, — услышал я голос Риза над ухом, когда смог наконец немного успокоиться. От его присутствия, поглаживаний по плечу и тёплого, успокаивающего тона. — Идём?       Я мотнул головой — идти никуда не хотелось. Тут тихо и по-своему спокойно — чужие эмоции мне сейчас совсем ни к чему.       Риз вздохнул, поднялся и потопал к машине. Не успел я даже осознать, какого хрена происходит, как он вернулся, сел рядом и вручил мне фляжку.       — Пей.       Ехидничать насчёт его властных замашек не стал… пока что. Послушно отхлебнул, чуть закашлялся — ну неправильный я студент, бухаю колу со льдом и в основном без виски, — но почти сразу ощутил, как внутри разливается тепло… и чуть-чуть спокойствия. Хороший виски. Кажется. Ни хера не смыслю в дорогом вискаре, но отличить его от стрёмного пойла по талеру за пинту вполне могу. Наверное. Прямо сейчас я как-то ни в чём особо не уверен.       Риз моих пространных раздумий в стиле «я у мамы сомелье» не прерывал, разве только забрал фляжку, сделал хороший глоток. Зажмурился, наверняка смакуя послевкусие. Увы, краткая вспышка его удовольствия тут же потонула в пучине расстройства и хандры. Похоже, не одному мне тут хреново.       — То, что ты узнал, на самом деле ничего не изменило, — наконец обронил он, снова глотнув виски. — Твоя сестра любила тебя и доверяла тебе. Просто, вероятно, ты не был единственным, кого она любила. Не был единственным, о ком ей приходилось думать.       И как он безошибочно находит, куда надавить? В такие моменты мне одновременно хочется задушить его в объятиях и двинуть чем-нибудь тяжёлым. То, что едва знакомый парень настолько хорошо читает мои эмоции, изрядно бесит, но и завораживает тоже. Я привык к обратному, эмпатия и всё такое.       — Спасибо, чувак, я прям мечтал услышать, что мне предпочли какую-то секси-маньячку, — всё же огрызнулся, отняв у него фляжку. И, сдувшись, угрюмо прибавил: — Нет, Риз. То есть ты, может, и прав, но прямо сейчас меня не то гложет.       — Расскажи мне.       На сей раз это не приказ. Слишком мягко, нежно, понимающе… Риз просит довольно редко, и всякий раз ему просто невозможно отказать. Да сейчас и не хочется. Дурные мыслишки копошатся в голове, гудят, точно осиный рой, и громко требуют выхода.       — Почему? — собственный голос, сердитый, чуть надтреснутый и до глупого обиженный, заставил невольно поморщиться. — Почему Лу скрывала от меня что-то настолько важное? Почему больная сука, убившая её, была кем-то настолько важным? Почему сопливая любовная история с колечком и клыкастой свадебкой кончилась трупом невесты; почему вампир убивает свою пару, если это противоречит всем его инстинктам; почему?.. Да у меня в голове просто одно сплошное «почему, блядь, да что за на хуй там творился»! А спросить не у кого!       — Ни один вампир в здравом уме не причинит вреда тому, кого любит. Как и ни один человек, оборотень или даже грёбаный сидхе, — пробормотал Риз, принимаясь нервно крутить собственное кольцо — полоску белого золота, на которой в тусклом свете салона весело поблескивало с полдюжины мелких камешков. — Это не любовь, скорее… жажда обладания. Алчность. Собственничество, доведённое до абсурда. И страх потери. Любящее сердце можно потерять, мёртвое же будет принадлежать тебе до конца твоих дней.       Я невольно покосился на клятое колечко. Каким-то внутренним чувством я знал, что оно означает и чьим подарком является. Того, кто разрушил жизнь Риза. Злость внутри вспыхнула какой-то удушающей волной — побрякушку захотелось стянуть, выбросить с какого моста повыше, но вместо этого я чуть повернулся, сделал глоток виски из фляги и потребовал:       — Расскажи. О себе. И… об этом. — Всё же кивнул на кольцо и усилием воли подавил неприязнь, вспыхнувшую от одного только взгляда.       Риз закусил губу, явно раздумывая, с чего начать.       — Мне тогда было лет шестнадцать с хвостиком… — Он криво усмехнулся, сквозь густую толщу меланхолии проглянул-таки яркий лучик веселья. — В ту пору ты бы на меня ни за что не польстился. Я был пианистом-задротом и книжным червём, учился лучше всех на потоке и встречался с девушкой, которая не нравилась моей маме — тогда это казалось страшным-ужасным подростковым бунтом. Ну, ещё я иногда таскался со своей сестрой на всякие всратые вечеринки с косяками и дешёвым пивом, но доставалось за это всегда Целле. Она в ту пору была жуткой оторвой и тем ещё пиздецом, а я — послушным сыном и поводом для гордости. Идеальный Риз… Меня и сейчас-то за этим прозвищем никто не видит, а прежде я и сам себя нигде не мог найти.       Проклятье, и как я раньше не замечал, что его это дурацкое погоняло так царапает? Риз и впрямь хорошо умеет скрывать свои чувства — даже от самого себя. Что обо мне-то говорить?       — А сестра младшая или старшая? — спросил я зачем-то. Ну как зачем, мне тупо интересно узнать о нём побольше. Да, даже сейчас. Моё любопытство сдохнет только после моей же смерти, и то я не уверен. — Ты как-то вроде не упоминал.       — Мы двойняшки. Она родилась первой и никогда не давала мне об этом забыть, — фыркнул Риз, потянувшись за куревом. — В детстве мы буквально всё делали вместе, но она неизменно верховодила — и так до тех пор, пока мы не пошли в школу, где я стал королём ботанов, а она — местной хулиганкой. Потом нас отправили в музыкальный колледж, через полгодика Целлу оттуда вышвырнули… так мы оказались в разных школах и в разных компаниях. Но даже после этого у нас были хорошие отношения, и ближе меня у моей бешеной сестрички никого не было. До тех пор, пока я её не бросил. — Он затянулся сигариллой, протяжно выдохнул дым. — Ну вот мы и подходим к самой интересной части истории.       Я повел пальцами, жестом прося дать сигарету и мне. Закурил. История Риза мне уже не нравится — отчего-то она вызывает во мне не меньше (а может, даже больше) эмоций, чем история Лукреции, которую я узнал сегодня. Но как относиться к этим своим чувствам — жалости, ярости, обиде за него, за его жизнь и судьбу, я пока не знаю.       — Самое интересное, я так понимаю, про то, как ты стал жертвой этой клыкастой бляди, сам не подозревая?        Риз неспешно склонил голову, подтверждая — и даже этот простой жест у него вышел донельзя элегантно и пафосно. Я бы непременно подтроллил его на этот счёт, будь у нас разговорчик поприятнее.       — Мы завалились на очередную мутную тусовку в кампусе Алькасарского университета. Целла где-то зажималась со своим очередным ухажёром, а я после двух банок пива был на кураже и чуть не подрался с парочкой укуренных скрипачек, когда сказал, что увертюры Бласкеса — полный отстой, и оперы Вергера не заслужили такого дерьма… Мать Тьма, почему я вообще это помню? — Не удержавшись, я всё-таки усмехнулся — ой, блядь, недаром мы с тобой так спелись, родную ебанутую богему узнал с трёх нот. — В общем, количество восторжествовало над качеством, скрипачки пошли догоняться, а я в печали слился на террасу, чтобы дочитать книжку, пока все тусуются. Идеальный Риз, король ботанов… Славное было время, что ни говори.       Он улыбнулся, затем тяжко вздохнул, и я понял, что весёлая часть истории, увы, закончилась.       — Меня было удручающе легко закадрить: я до того встречался только с двумя девушками, и обеим было наплевать на мой охуенно богатый внутренний мир. Кому вообще до этого есть дело в шестнадцать лет? Но я считал их дурами и пустышками, а себя — умным, взрослым и уж точно не таким, как все эти малолетние долбоёбы. Типичный подросток. — Риз снова улыбнулся, но я чувствовал его едкую горечь и презрение к самому себе, странным образом смешавшиеся с иронией и капелькой ностальгии. — Ну что ж… такие истории почти всегда начинаются сказочно и радужно. Он подошёл ко мне, попросил позволения сесть; прямо-таки экстремальная вежливость посреди студенческой попойки. Говорил со мной о книгах, о музыке… он, казалось, знал всё на свете. Мне, блин, моментально отшибло голову, ведь он был просто невероятно, потусторонне красивый, такой милый, необычный и интригующий, так искренне интересовался мной! Даже имя-то у него было диковинное — Лэнселот. Как грёбаный принц из сказки. Мы проговорили чуть не до утра, потом он засобирался и на мою жалкую попытку выпросить телефончик заявил, что найдёт меня позже. Мне бы уже тогда насторожиться, но…       На какое-то время он замолчал. Я напряжённо ждал продолжения и вместе с тем боялся его услышать.       — Шестнадцатилетний мальчик и пятидесятилетний вампир… Сейчас у меня от одной мысли волосы дыбом, но тогда совершенно не волновали все эти скучные цифры. Я, скучный зануда, словил джек-пот в виде охерительно крутого вампира! Он откуда-то знает мой номер? Знает, где я учусь и где живу? О, как это романтично! Пробрался ко мне в комнату, пока я спал? Ура, разврат и непотребство! Ревнует даже к сестре? Какая любовь!       — Чувак, ну как ты ничего не заподозрил? — удивленно поинтересовался я. — Нет, то есть я могу понять, как именно. Но это же настолько нездоровая хуйня, что её нужно пресекать на подлете… Я не осуждаю, если что, но…       Риз на это махнул рукой. Разумеется, всё он прекрасно понимает, сейчас-то уж точно. Но вся эта сказочка и впрямь как писана с той романтической хуйни, что так старательно пихают в мозги впечатлительной молодежи через экраны визоров и всратые книжонки. Мол, жди принца, восторгайся каждым его словом и действием и даже думать не смей, что происходит какая-то нездоровая хрень. Ведь он же принц, а не какой-то там мальчик с инженерного в скучных очках и с мамой-швеей!       Пожалуй, я бы и сам влип в подобную историю — бунт и всё такое, что свойственно подростковым мозгам. Просто меня и мои шестнадцать спасла, как бы страшно это ни звучало, смерть моей сестры — когда прямо перед тобой разворачивается семейная драма, как-то не до принцев с маньячными замашками.       — Я был ебанутым старшеклассником, который впервые влюбился, получил тонну секса с красавчиком и ещё тонну внимания от него же. Мной было легко манипулировать, и Лэнс делал это мастерски — постоянно ездил по ушам, мол, я столько лет тебя ждал, ты любовь всей моей жизни, песня крови и вот эта вся херня. А ещё он был чужд всяким глупостям типа совести и принципов, поэтому не гнушался приложить меня магией. — Риз поморщился, растёр переносицу. — Пиздец начался не сразу; первые полгода было слегка криповато, но вполне себе мило. Потом я окончил колледж, мы с матерью слегка поскандалили насчет консерватории, и я шустро съехал к своему так называемому другу. Тогда про нас знала только Целла, она Лэнса искренне ненавидела… впрочем, как и моих девушек до этого. Целла никогда не любила делиться. Лэнс, естественно, был с ней очень мил, и я ужасно злился на сестру за её гадкое отношение к моей, мать его, второй половинке…       — А он притворялся понимающим и исподволь настраивал тебя против, — нарочито спокойно закончил я, стиснув кулаки чуть не до хруста. — Потом твоя сестра вконец охуела со всего этого и пошла к родителям, после чего в идеальном мире мудаку бы отстрелили яйца доблестные маршалы!       — Ага. Мои родители пришли в ужас, но их подвело бесконечное доверие ко мне, — горько признался Риз, снова потянувшись за куревом. Да так и замер с сигариллой в руке, глядя перед собой. — Они всегда были очень либеральными, а я, в отличие от Целлы, был совершенно беспроблемным сыном. Поэтому моя семья дружно игнорировала мои «странные» отношения, терпеливо ожидая, когда же я перебешусь. Естественно, Лэнс этим воспользовался, постепенно отрезая меня от семьи, от друзей, от всего привычного окружения. Теперь я твоя семья, мы одни против целого мира и прочая классика токсичных отношений. Любая попытка очертить границы превращалась в трагедию; в итоге ничего своего у меня просто не осталось. Даже подработку репетитором я забросил — мол, зачем тебе эти жалкие гроши, я всё оплачу, а ты готовься лучше к поступлению в Магистерию. Как будто он бы мне это позволил!       — Ты хотел стать инквизитором, — вспомнил я. И содрогнулся.       Если уж мне, человеку, не обременённому особым даром, но зато имеющему веский повод, было трудновато заставить себя просто выстрелить в живое существо, то каково светлому магу стать вдруг тёмной тварью?       — Да. Мой светлый дар меня и спас… в некотором смысле.       Риз повертел в пальцах сигариллу; его руки мелко дрожали, и я понял, что дальше будет совсем уж пиздец. Да куда ещё хуже-то?!       — Магия понемногу прибывала, стремясь к зениту, и я так же понемногу начинал охреневать с происходящего. Ну типа — ух ты, мой прекрасный принц уничтожил мою социальную жизнь, украл моё личное пространство, поломал меня и усадил в золотую клетку. Однако всё оказалось ещё веселее… — Он принялся нервно чиркать зажигалкой, и настал мой черёд подкуривать ему сигарету. — Смыслом жизни для Лэнса был вовсе не я. А убийства. Убивать было его работой, хобби и единственной любовью. Когда я понял, что почти всё барахло у нас дома — трофеи, снятые с жертв, то чуть кишки не выблевал. Иногда он приходил, обнимал меня испачканными руками, улыбался во всю окровавленную пасть, целовал в щёчку и спрашивал, куда я хочу пойти сегодня вечером. Думал, я заколдован по самые гланды, а я… я был в ужасе. Я боялся за себя, но куда больше боялся за свою семью, которую сам же и отверг. И себя тоже боялся. Как я могу до сих пор любить это чудовище? Как мне вырваться из его лап? Что он сделает, если я хотя бы попытаюсь? Неужели убьёт? В итоге я решил, что лучше я, чем родители или Целла…       — И он убил тебя.       — И он убил меня, — эхом откликнулся Риз. — Свернул шею, как курёнку, но затем испугался содеянного и поднял вампиром. Иногда я думаю, что лучше бы у него не вышло. Лучше бы мне быть мёртвым.       — Ты охуел? — Моя реакция была моментальной. И предсказуемой, да. Я знаю Риза не так уж долго, однако уже никак не могу представить, что я бы с ним не познакомился. Очередной странный вопрос и странное же чувство в груди, однако я бы совершенно точно не хотел оказаться в мире, где Риза просто не существует.       Это был бы мир, в котором и жить-то незачем. Фуфло, а не мир.       — Знаешь, что было, когда я очнулся? Он сунул мне под нос девицу, запросто так, будто шоколадный батончик или тарелку с хлопьями. Я на ней отожрался — просто не мог сдержаться, жажда была невыносимая. А затем Лэнс пырнул её. И трахнул меня рядом с остывающим телом… с полного моего согласия. А затем радостно заявил, что теперь-то всё прекрасно, ведь мы оба чудовища.И мне нечего было возразить. — Он снова коснулся кольца на левой руке, которое я теперь ненавижу до трясучки. — Лэнс всё ещё со мной. Я хожу к нему на могилу, ношу его кольцо и никогда не забываю, что значит быть чудовищем. Мне нельзя забывать. Лучше уж я сдохну, чем стану таким, как он.       — Нет. Нет! — Я аж вскочил со своего места, но почти тут же вернулся обратно — под потеплевший из-за меня же бок Риза.       Притёрся ближе, с силой сжал его руку в своей. Будь Риз эмпатом, наверняка почувствовал бы и мою злость, и обиду за такие слова, и до отвращения слезливую нежность — миллионы тонн нежности, что я сейчас испытывал.       — Я бы отдал всё что угодно, лишь бы Лукреция была жива. Смирился бы, стань она вампиршей, личем, да хоть рогатой фейри! Я бы не отошёл от неё на секунду, дождался бы, пока она переборет жажду крови, свежего мяса и что там ещё положено хотеть, когда из тебя делают что-то… кого-то другого. Понимаешь? Потому что она моя сестра; и я уверен, что твоя Целла сделала бы то же самое. Но Лукреция мертва. И ничто мне её не вернет. А ты жив, пусть и обзавёлся парой клыков и стал не тем, кем должен был. Потому что это неважно. Потому что, какой бы дерьмовой ни была эта блядская жизнь, нет ничего прекраснее. Дышать, любить, смотреть на грёбаные звезды… Вон, — я вскинул голову и дёрнул его рукой в сторону неба — ясного, полного мириадами светящихся точек, — смотри. Это же, блин, красиво.       — Да ты философ, Дэймон Гальярди, — хмыкнул он, и в его голосе даже нашлась капелька веселья.       — Я поэт и блядская богема, хоть и прикидываюсь суровым охотником на чудищ.       Подумав немного, опустил голову на его плечо. Давая волю невесть откуда взявшемуся порыву, ткнулся губами в его шею, быстро отстранился, пока он не очухался и не начал спрашивать всякие глупости, и притёрся ещё ближе. Как можно ближе.       Отстраненно усмехнулся — ну какая же, мать её, романтика! Сидим тут вдвоём на кладбище посреди ночи, ноем друг другу в жилетку и думаем о смерти. Авторам сопливых романтических комедий и не снился такой кадр.       — Ты должен жить. И я тоже. И Лукреция должна была. А вот всяким ублюдкам вроде того упыря и этой, как её, Элли — нет, им необязательно.       А ещё я бы этому Лэнсу нассал на могилу, но, так и быть, говорить этого не буду. Лучше просто посижу с тобой, дурацкий клыкан. Потому что рядом с тобой мне наконец стало легче. И я очень надеюсь, что тебе тоже.       Я знаю, что тебе — тоже.