Багряная смерть

      Район Милфорд, выкидыш исторического Нью-Аркадиана посреди стекла и бетона, встретил меня звуками уличной музыки, запахом специй и светом витрин, каждая из которых настойчиво зазывала прибарахлиться именно под её вывеской.       Прибарахлиться я не прочь — тряпки всегда были моей слабостью (особенно тряпки, в которых совершенно точно не будет ходить каждый первый зеленый первокурсник в Магистерии). Да и расслабляет, что уж — в последнее время нервишки у меня ни к чёрту, спасибо экзаменам и премилому приключению с двинутой вампиршей, которое все никак не хочет заканчиваться. Как ни крути, а сложновато одновременно учиться, работать и вести какую-никакую личную жизнь.       Нет, я вовсе не жалуюсь. И уж против последнего пункта в этом списке совершенно ничего не имею, но…       Выдохни, Дэйми, выдохни. Пара дней без Риза не сведут тебя с ума, не попортят карму и уж точно не будут означать, что ты сбежал от него, как трус. Просто надо подумать, просто…       — О, какая милая хрень! — сообщил я сам себе, радостно вперившись взглядом в антикварную лампу за стеклом.       Хрень меня лично вовсе не интересовала — в отличие от шмоток, ко всем этим дизайнам я совершенно равнодушен и уютными нахожу как нашу коллективно захламленную с Вал квартиру, так и пряничный домик Риза. Лишь бы толчок работал да вода из душа лилась потеплее — холод мне не слишком по душе, а уж дурь вроде закаливаний для здоровья — так и тем более.       Однако матушка, так сильно скучавшая по мне, что позвонила впервые за месяц, изъявила желание видеть меня в семейном гнёздышке и настояла-таки на моём к ним визите.       Если честно, вспомнить, когда я бывал в доме своих родителей в последний раз, удалось с трудом. Кажется, то было ещё зимой… или в день рождения отца? Не столь важно, уж мне точно — будь моя воля и входи это в хоть какие-то рамки приличия, я бы, наверное, и вовсе туда не приезжал.       Там меня раздражает буквально все. Цвет стен, оттенок побелки на колоннах возле парадной двери, даже мамины жёлтые розы, высаженные возле окон. Ненавижу жёлтый цвет, не люблю цветы, а запах роз давно и прочно ассоциируется со смертью.       Наверное, я плохой сын. Отвратительный даже. Однако же слишком много времени и сил у меня ушло, чтобы сбежать из этой милой золотой клетки семьи Гальярди, чтобы туда возвращаться просто так — без противного тянущего чувства, что нужно немедленно разворачиваться и сваливать.       Но лампа, с чёрной резной ножкой и серым абажуром в неясный узор, и впрямь была красивая, а маму я всё-таки хотел бы порадовать. Если не удачным дизайнерским решением, то хотя бы просто знаком внимания. Быть может, за осуждением моего дурного вкуса на декор родители позабудут о такой херне, как отчитывание меня по поводу и без?       Я тряхнул головой, прогоняя прочь все эти досадные мысли. Успеется ещё с драмами, в этом я ничуть не сомневаюсь. Решительно шагнул в магазинчик, а когда вышел, с чувством легкого удовлетворения прижал к себе коробку с подарком. Видимо, не шутят те ученые мужи и леди, что называют шопинг одним из способов обеспечения выработки серотонина.       Мне, впрочем, не помешает и двойная порция — для того, чтобы прочая дурь из головы вылетела, да и так… захотелось чего-то.       Решительно свернув на Крессент-стрит, даже невольно удивился — а я ведь и впрямь давненько тут не был. Уж и забыл, как звучит нестройный хор местных музыкантов, как страстно они пытаются понравиться публике, чтобы заработать монет и бумажек. Не ради заработка, вовсе нет — для этого есть переходы или центральные улицы, где щедрый народ бродит толпами и почти жаждет расстаться с деньгами. Для души, для того, чтобы приосаниться над менее удачливыми коллегами. Для того, чтобы показать себя, мол, вот они мы, молодые, красивые и дерзкие, скоро завоюем весь мир и начнем с вас. Знал я и таких, да.       Под вывеску с загадочным «Олеандровые чернила» я шагнул решительно. И тут же оказался в объятиях длинноногого, длиннорукого и вообще бесконечно длинного Циана — давнего моего дружка сомнительного происхождения и по совместительству лучшего татуировщика во всём Нью-Аркадиане.       — Почуял тебя ещё в начале улицы! Скучал по мне, признайся?       — Ночей не спал! — заверил я. Притулил коробку на стойку администратора и внимательно оглядел приятеля с ног до головы.       Циан красив — жутко, потусторонне. Той самой фейской красотой, что восхищает, пугает и вызывает нервную дрожь — стоит только вглядеться в бездонные глаза цвета моря, присмотреться к тонким чертам почти по-вампирски бледного лица, оттенённого прядями непослушных волос — не то рыжих, не то каштановых, я до сих пор не могу разобрать. Разумеется, на мой субъективный взгляд, Риз куда красивее, однако же и на это фейское чудо я в своё время запал, залюбовавшись. Не всерьёз, конечно — боги миловали, не хватало ещё втюриться в рогатое чудище! Однако же отрицать, что в этой нечисти было и есть свое очарование, я не могу.       Впрочем, в другой знакомой мне нечисти очарования куда больше — это я вдруг понял, мысленно сравнив Циана с Ризом и отметив их некоторую схожесть. Нет уж, клыкастые ублюдки мне куда больше по душе. Настолько, что иногда даже становится чуточку больно, будто глупое сердце пытается намекнуть, что любить кого-то вроде Риза — всё равно что башку свою под гильотину раскладывать.       — Даже спрашивать не буду, чем ты таким ночью занимался, — хмыкнул Циан, а потом — внимательный ублюдок! — ткнул пальцем в подарочек Риза. Я невольно потёр шею, но на приятеля глянул решительно и нагло. — Красивая бижутерия. Много смыслов?       — Безмерно, — оскалился я. — Тебе в подробностях или обойдёмся общими чертами?       — Тебе подогнать пивка или обойдёмся унылыми разговорами о твоём ебаре-террористе?       Вот ведь сволочь проницательная. Но не настолько, насколько он о себе думает. Я столь же многозначительно ткнул на кушетку.       — Мне — порцию лёгкой боли и красивую картиночку. Ты умеешь, я знаю.       Циан глянул заинтересованно и лукаво. Вот знаю же, что и картиночку уже в голове нарисовал, и даже место прикинул — в конце концов, количество тех самых свободных мест на моём теле он знает, наверное, получше моего. Даже как-то неловко его обламывать. Вот зуб даю, стоит мне озвучить свои пожелания — и блядская фейка снова примется толкать гневные речи! Мол, мои партаки оскорбляют его нежный взор и чувство прекрасного. Пф! Я, может, тоже не в восторге от криповатых живых картинок у него под кожей!       Ладно, вру, мне нравится. И изящные росчерки таинственных рун по обе стороны шеи, и россыпь ядовитых цветов по ключицам, и жуткий рукавчик. Правая рука у Циана абсолютно чистая, зато по левой сплошь пузырятся и пенятся чернила: яркое звёздное небо, точно нарисованное масляной краской, ближе к локтю плавно перетекало в бушующий океан, где среди всяких мелких гадов колыхались и скручивались мощные щупальца кракена. Как будто живые. Круто же! Малость пугает, когда вся эта фигня начинает шевелиться под действием фейской магии, но всё равно круто.       Люблю красивые картиночки. Вообще люблю всё красивое, будь то побрякушки или люди. Эстет я или где, в конце концов?       — Так чего желает мой постоянный пациент?       Вместо ответа я хмыкнул, схватился за бумажку и лежащую рядом чёрную ручку. Нарисовал. Сунул под нос Циану и не сдержал смешка, когда он вытаращил свои без того огромные глазищи.       — Серьёзно, Гальярди? Теперь каждого мужика будешь на себе увековечивать? Эдак место закончится через месяцок!       — Своим дипломом клянусь — данному конкретному мужику буду верен до конца своих дней! Не веришь? Да за кого ты меня вообще принимаешь?!       — За пафосную шлюшку, которая на пару со своей шерстяной подружкой перетрахала половину Аркади.       Уставился на него возмущённо, однако едва сдерживая и улыбку. и лёгкую дрожь предвкушения.       — Ты мне льстишь! Всего-то четверть.       Скептически хмыкнув, Циан подпихнул меня к кушетке и какое-то время стоически молчал, откапывая по углам и ящикам свою нехитрую аммуницию — флакончики с пигментом, одноразовые иглы, трансферную бумагу и прочие штуки, без которых не обходится ни один хоть сколько-нибудь приличный мастер. Выставив всё это добро на полочку рядом, он смерил меня кислотно-ядовитым взглядом и каким-то тошнотворно снисходительным тоном поинтересовался:       — Ну и? Что такого невообразимого вытворяет в койке твой жуткий клыкастый дружок, что тебе аж последние две извилины к хуям отшибло? Серьёзно, чувак, у меня от него мурашки по коже.       — У меня тоже, — честно признался я. — И вампиров я не люблю, как ты помнишь. Феек тоже, если что, — добавил мстительно, потом ткнул в Циана пальцем, — но мне это не мешает считать крутым парнем одну талантливую скотину.       — О, в том, что этот твой белобрысый Асторн — скотина, я не сомневаюсь.       — Как и вся эта блядская семейка.       Историй об Асторнах по всему континенту ходило множество, и большая часть из них — дурные и с отчетливым запашком поехавшей крыши. Приличных… вампиров среди них было маловато – алькасарский ликвидатор Люциан Вернер, Роберт Асторн, который при своей жене скорее тоже Вернер, ну и Риз, хотя Асторн из него, прямо скажем, сильно опосредованный.       Да что там — в Ризе от малахольного отличника с пианино куда больше, чем от кровавого вампирского семейства с дурной репутацией. Что бы он там о себе не возомнил и как бы себя не накрутил.       Было ли мне жутко рядом с ним — да, бывало, не отнять. Вот только в маршалы люди незлобливые, праведные и мягкие не идут. Я вот тоже…       — Асторны, конечно, мудаки, но это не значит, что Риз такой же, — заявил я. — Серьёзно, Циан, это же просто татуировка, одна из множества. Хочу увековечить своё знакомство с ним, считай так. А потом… разбежимся или нет, какая разница?       — Не разбежитесь, — хмыкнул Циан едко. — Слышал же о Песне крови? Упал, очнулся, на свадьбу зовёшь. А я не приду, так и знай. Не хочу смотреть как мой шалавистый дружорчек променял свою развеселую молодость на скучную вампирскую моногамию. Фу.       В другое время я, пожалуй, и согласился бы… ну то есть раньше, до знакомства с Ризом. Но теперь… Теперь скучная моногамная жизнь скучной вовсе не кажется — в завтраках по утрам, кое-чьей разрисованной спине и двух котах, попеременно устраивающихся на моей макушке, есть своё очарование.       — Фу, — согласился я, но потом добавил: — Это я про свадьбу, если что. Мерзость. Эти ваши церемонии, белые костюмчики, боа…       — Ты собрался на свадьбу в боа? — хмыкнул Циан, без особого, впрочем, удивления.       — Ну а что, перья эти… Красиво! Но нет, как раз на свадьбу я и не собрался! Давай, бей мой заслуженный партак, буду почти женатый, только без всей этой херни.       — А клыкан твой одобрит?       — А я у него разрешения и не собираюсь спрашивать. Ещё чего не хватало!       Циан на это только глаза закатил и принялся раскладывать свои орудия пыток в виде машинки и красок — красную и черную, ну прямо в тон типичных вампирских обойчиков в каждом первом вампирском кабаке из всратых сериалов для подростков, что так любит Вал. А когда закончил и велел мне устроиться, потянулся к моему ошейнику.       — Давай, отцепляй свою мишуру, мешать будет.       — А вот и не будет, — мигом отозвался я. И головой ещё покачал для верности. — Ты справишься, я верю! А мишуру не сниму, это моё.       — Ну давай ещё скажи какую-нибудь хуйню за «может снять только он»… Гальярди, ты не по этой теме, не льсти себе!       — Это чего это я не по этой теме? — возмутился я, обиженный до глубины души. Какого хрена меня все вокруг (ну ладно, только Риз) считают чуть ли не девственником?! — Очень даже в теме, всё знаю, всё умею!       — Особенно выёбываться, — вздохнул Циан, но дальше тему развивать не стал. Видимо, понял каким-то своим фейским чутьем, что я не склонен делиться подробностями.       Ну то есть не то чтобы совсем нет — не делиться тем, что урвал себе такую прелесть, как жуткий ледяной вампир с лицензией на убийство, было выше моих сил. В конце концов, я горжусь им. И люблю, да. И восхищаюсь тоже. И… не хочу снимать его подарок. Совсем. Херня это всё, вот честно. Но отчего-то кажется очень даже важным — для меня и для Риза. Просто потому, что я словно до сих пор чувствую прикосновения его пальцев к своей шее, его дыхание, слабое и почти неслышное, кажущееся прохладным, точно ветерок.       Это важно. Риз важен. И то, что всю эту важность я решил отпечатать на своей коже — тоже важно.       Закончил Циан быстро, матерясь через слово на мой ошейник, из-за которого ему пришлось «корячиться как очумелому». Но закончил, выдал стандартный набор советов по уходу, каждый из которых я мог бы и сам ему повторить без единой запинки, и подвёл к зеркалу.       Результат мне понравился. Впрочем, по другому и быть не могло — Циан все-таки мастер своего дела, хоть со мной ему и негде развернуться. Я-то ещё тот любитель всратых картиночек и ни в какую не желаю устраивать на себе пейзаж или ещё какую разлапистую хрень. Но чёткие линии чернил, отметившие мою шею, ровный штрих и лёгкая тень, «чтоб покрасивее» — всё это про Риза. И про меня чуточку тоже.       — Доволен? — поинтересовался Циан. Выбросив оставшийся после меня мусор, он вытер руки и теперь раскуривал сигарету, привалившись к стене рядом со мной.       — Как и всегда, — отозвался я, повёл пальцами, прося сигарету и для себя — пачку я в очередной раз где-то проебал, а Риза с его привычной отравой рядом, увы, не наблюдалось.       Закурил, выдохнул. Подумав, сделал пару фотографий. Собирался было отправить их сразу Ризу или вообще выложить в Инстант, но передумал — пусть мой клыкастый дружок вживую на мои посвящения ему любуется. Вместо новенькой татуировки справил селфи, на которой обнимал Циана за шею и делал вид, что собираюсь поцеловать его в щеку. Не коснулся даже волоска, но кадр всё равно получился эффектный.       «Вернусь домой и поищу ремень потолще», — почти сразу же, едва я залил фотку, прилетело угрожающее сообщение.       — Где это ты шляешься?! Ещё и без меня! — возмущенно забормотал я, не забывая попутно всё это печатать. Циан радостно захихикал, поперхнувшись дымом. — Только не ври, что до сих пор в суде!       «Выиграли. Обмываем», — лаконично отозвался Риз. А следом прислал фотку из какого-то бара, где с видом утомленного божества цедил винишко, пока рыжий кривляка Рио, явно передразнивая меня с Цианом, нагло лез к нему на колени, вытянув губы трубочкой.       — Ах ты, сраный палантин. Пущу на шубу! Вечно эти хитрожопые лисы на чужое добро зарятся!       — Пощади, Дэйми, я устал ржать! — взмолился мой приятель, не забывая заинтересованно глядеть мне через плечо. — А ничего такой палантин, познакомишь? Я люблю лис, они красивые.       — Ошибка эволюции, — фыркнул я пренебрежительно. — Кошачий софт на собачьем железе.       — Софт? Железо? Ты гуманитарий, тебе и слов-то таких знать не положено.       — Книжки умные читаю! — С трудом борясь с собой, отключил экран комма. — Не то что некоторые! Вот сколько тебе говорю — пора, пора тебе, друг мой, освоить и это прекрасное занятие…       — И это говорит мне музыкантишка-недоучка.       — И будущий маршал! Почти состоявшийся даже! Не завидуй, в общем!       Пререкания с Цианом заняли ещё добрых полчаса, прежде чем он выпроводил меня куда подальше. Мол, достал ты меня, дружочек, вот тебе твоя сдача за партак, вали восвояси и лампу не забудь.       Ну, свалил. И лампу не забыл, и такси поймал быстро — настроения трястись в общественном транспорте не было никакого, а до округа Дель Мар отсюда добрых сорок минут пути без пробок. Последнее — только потому, что я оказался чуть умнее и не попёрся к дражайшей родне в самый час пик.       — Дэйми! — услышал я голос мамы и поморщился — только закурил, блин, и даже в сторону дороги свои чудесные ботинки направил. — Не кури в доме. Привет, сын.       Разумеется, первым делом она потянулась ко мне целоваться. Все мамы любят целовать своих детишек, не так ли? Даже если тем детишкам уже давно не шесть и даже не шестнадцать.       — А я не в доме, — отозвался я, и нет, сигарету не выбросил. А что, курево нынче дорого. — Мам, давай без нотаций.       Разумеется, вторым пунктом в нашей обязательной программе семейных свиданочек стоит снисходительно-осуждающий взгляд.       — И не собиралась их читать.       Я на это только глаза закатил. Ну да, конечно, бегу и падаю верить в эту чушь.       — Дэйми.       — Мам, я даже знаю, что ты скажешь дальше, — отозвался я насмешливо. Чтобы предупредить заранее все возможные недомолвки. — Ты приготовила ужин и мою любимую индейку в сливках, но забыла, что я ненавижу орехи в меду, но папа их слишком любит, поэтому это дерьмо будет перебивать мне весь аппетит. Ещё я неподобающе выгляжу и «Дэймон, пожалуйста, давайте хотя бы не сегодня». Так вот — я постараюсь, мам.       — Ты невыносим, — покачала она головой, но, кажется, не расстроилась. Привыкла, и мне даже жаль, что в отношении меня у нее выработалась именно такая привычка.       Совсем немного. Себя мне с недавних пор чуточку жальче.       — Да, я в курсе.        — Дэймон… — Она всё же вздохнула, оглядела меня, а точнее, мои шмотки — ничего такого, куртка, футболка, брюки из ближайшего к нашему с Вал дому секонда.       Ну да, бархатные. Да, с леопардовыми вставками по бокам. Но приличные, чёрные, а у мамы, помнится, в юности и поинтереснее нарядцы были, так что не ей осуждать. Ах да, ещё подарок Риза на моей шее, но кто ж осудит меня за любовь к побрякушкам от Катраль? У вампира есть вкус, а я люблю ошейники. Конкретно этот и от конкретно этого вампира, как выяснилось.       — Мам, даже не начинай.       Не дожидаясь очередного тяжкого вздоха, я затушил истлевшую попусту сигарету о подошву ботинка, выбросил окурок в урну подле крыльца, в которую мать обычно выбрасывала сухостой от своих роз, и поднялся по ступеням, ведущим к парадной двери. Здесь всё — парадное. Как и полагается приличной семье, состоящей сплошь из творческого небыдла. В доме ещё и портреты всяких престарелых пращуров имеются. Разумеется, тоже из небыдла — все как один Гальярди до меня так или иначе имели отношение к музыке.       Я бы тоже имел. Честно, наверняка бы подался в сраную консерваторию и сейчас рассекал бы на новеньком красном кабриолете, который прикупил бы на гонорары. Это если бы мне нравилось водить. Пробовал как-то, когда Вал только купила тачку, обматерил все попавшиеся мне за те десять минут светофоры, едва не въебался в столб и с чистой совестью решил, что когда достаточно разбогатею, либо куплю жилье поближе к месту работы, либо найму водителя. Или вон, буду жить с Вал, пусть меня возит, всё равно работать мы будем вместе до конца своих дней. Хоть маршалами, хоть музыкантами в прокуренных кабаках. Правда, появился у меня и другой вариант, в лице Риза на его пижонской тачке — и этот вариант совсем уж прекрасен.       Впрочем, всё это лирика. Потому что никакой красной машины на гонорары у меня всё равно не будет, как и самих гонораров, потому что…       — Дэймон, ну сколько можно? Хоть раз мог бы прийти к ужину вовремя! На эту свою работу ты также опаздываешь? Дэймон!       …да, вот именно поэтому.       — И тебе здравствуй, папа. Я тоже очень скучал, рад видеть и очень восхищен твоей заботой о моей пунктуальности. И нет, на эту свою работу я не опаздываю — там мне нравится немного больше, чем здесь.       — Дэймон, — зашипела мама, а отец одарил меня взглядом из-под густых бровей.       — Что? Не люблю запах роз и мёда. Начинаю вспоминать детство, знаете ли.       — Уж не тебе жаловаться на свое детство, — заметил отец, а мне вдруг очень сильно захотелось обратиться к нему «мистер». Ну так, из вредности.       — Прекратите! Пары минут не прошло, а вы уже ссоритесь. Фабио! Дэймон!       Я примирительно вскинул руки. Мол, да пожалуйста, кто-то же должен быть взрослым.       — Мы не ссоримся, Белла. Я просто пытаюсь… — Мать снова одарила его жгучим взглядом, кивнула в сторону столовой. — Извини, дорогая. Всего лишь хотел напомнить, что в этом доме есть определенные правила, которым стоит следовать.       — Я им следовал всю свою жизнь, — отозвался я. — И опаздываю я в основном из-за нехватки времени. Потому что у меня довольно сложная учеба и еще более сложная работа. И нет, — я выставил вперёд палец, не давая себя перебить, — я не жалуюсь, меня всё устраивает, и снова нет — я не пойду пиликать на скрипке в твой дурацкий оркестр!       Отец не удостоил меня ответом, просто посмотрел — снисходительно так, с толикой неодобрения и целой прорвой разочарования. И, блядь, хотел бы я сказать, что это давным-давно не срабатывает, но… Но где-то в самой глубине души я, наверное, всё ещё не до конца ухоронил того безмозглого мальчика, который жаждет родительского одобрения и страдает от иррационального чувства вины. Блядский боже, да когда он во мне уже издохнет? Пора бы, как-никак деточке третий десяток пошёл.       — Так… как у вас дела? — спросил я, выдержав минут пять молчаливой пытки неловким семейным ужином.       — О, вообще-то прекрасно! — тут же защебетала матушка, всплеснув руками. — Мы недавно выиграли тендер на крупный проект от самой Магистерии! Чудесная возможность разнообразить портфолио! Неозападный стиль в наши дни преступно недооценен; везде сплошь эти унылые стеклянные башни и…       — И вот так каждый день, — пробурчал отец, однако в его тоне слышался намёк на веселье. — Твоя мать готова ночевать на работе в обнимку со своими драгоценными макетами, чертежами и прочими извращениями.       — Ой, пап, кто бы говорил, — фыркнул я, на что мне даже подарили скупую усмешку.       Ладно, это даже почти похоже на прежние времена. Плюсик за старания мистеру Гальярди.       — А как твоя работа, сын? — спросила мама, заботливо подвинув ко мне миску с салатом. Типичная мама: будь мне хоть двадцать, хоть сорок, она не перестанет нудеть про то, как важно кушать овощи и правильно питаться. Держу пари, Риз с его пунктиком на жратве ей бы приглянулся. — Очень сложная?       — Достаточно, — отозвался я коротко.       И нет, не то чтобы мне не о чем рассказать. Взять хотя бы моё посвящение в почетные стажеры блядской маршалятни. ну или моё первое дельце с Ризом, которое и не дельце вовсе, а проверка меня на вшивость. Может, и стоило бы — хотя бы ради того, чтобы полюбоваться их лицами, но отчего-то не хотелось портить аппетит. Не им — себе. Потому что они не оценят, бросятся в это своё воспитание и непременно испортят мои воспоминания.       Забавненько, в общем-то — в воспоминаниях о трупах нет ровным счетом ничего хорошего, однако я и впрямь не хочу их… испачкать.       Потому что там был я, настоящий я — напуганный, шокированный, сожалеющий и до отвращения слезливый. Но я. Не тот образ, которым меня хотели бы видеть. А ещё там был Риз.       Я невольно потянулся пальцами к ошейнику — выбранному им, надетому на меня им. Погладил мягкую чёрную кожу, подцепил кольцо, невольно припомнив, как то же самое делал Риз…       …так, вот это я зря, кажется.       — Не слишком многословно, Дэймон, — хмыкнул отец. — Неужели даже нечем поделиться? Или боишься, что мы… осудим? Нет, я всё ещё не в восторге, но раз уж ты выбрал…       — Выбрал, — согласно кивнул я. — Просто большую часть я не имею права рассказывать — секретность и всё такое.       А ещё ты меня всё же осудишь. Уж мне ли не знать, насколько вы, дражайший батюшка, умеете выносить мозги одним только взглядом из-под роскошных бровей. И уж мне ли не знать, что ты прямо сейчас чувствуешь: прорву недовольства с легкой примесью обиды и мрачного выжидания. Словно он… жаждет моего провала? Впрочем, не то чтобы это было секретом.       — Да брось, это всего лишь служба маршалов. Даже не инквизиция с их магическими секретами. Вон и к внешнему виду, я смотрю, особых требований нет.       А вот и долгожданный камень в мой любимый огород. Привет, родной, я тосковал в разлуке! Вон, даже мама напряглась, поняв, куда тот камешек катится. Сжала в руках вилку и нож, одарила меня и отца негодующими взглядами. Меня — чуть больше, как всегда.       — Их нигде сейчас нет, — отозвался я. — В управлении все одеваются как хотят, даже наш начальник. Разве что Риз в костюмчики пялится, да и то не всегда.       — Риз? Что за Риз? — тут же оживилась мама, в её голосе и отголосках эмоций я ощутил любопытство. Искреннее и будто бы даже малость довольное.       — Мариус Арчерон, мой куратор на практике…       Договорить, что Риз ещё и мой парень, ну или около того, я как-то не успел. Не то чтобы сильно хотел, но подумывал. Не потребовалось — отцу было достаточно имени.       — Мариус? — переспросил он, точно не поверив услышанному. — Тронутый на всю голову сыночек Джиневры Арчерон — маршал? Эта подстилка серийного маньяка? Я просто ушам своим не верю! С каких пор в федеральные органы берут таких, как он?       — Фабио, это уж слишком. Бедный мальчик не виноват, что с ним случилось такое… несчастье, — укорила матушка, но куда там — старик закусил удила и продолжал нести хуйню, багровея физиономией, точно переспелый томат.       — Пусть бедный мальчик страдает подальше от моего сына! Мало нам было вот этого всего… — он сердито махнул рукой в мою сторону; я же медленно, но верно наливался яростью, — …теперь я узнаю, что он проводит вечера в компании кровососущего психа!       — Ну нельзя же так. Он ведь это не выбирал…       — Да кому какое дело? Он — тёмная тварь, ходячий труп, только и мечтающий впиявиться в живую глотку! В точности как его создатель! — отрезал отец, в избытке чувств грохнув кулаком по столу. — Будь у Мариуса Арчерона совести хоть на талер, он бы давным-давно наложил на себя руки и избавил свою семью от позора, а Дэймона — от своей сомнительной компании!       Честно сказать, на каком-то момент случилось невиданное — я потерял дар речи. Я! Мысли в голове метались от междометий и нескончаемого мата до построчного цитирования этой со всех сторон впечатляющей речи. Серьёзно, я бы, наверное, смог включить весь свой профессионализм, пусть и приобретенный пока лишь в теории и совсем чуть-чуть на практике. Припомнить уроки Риза и других ребят из управления. Ну типа из тех, как нужно вести допросы и разводить преступников на откровенность, прежде чем всадить пулю им в башку.       Увы, припоминалась только пуля. Снова увы — не настоящая, потому что до такой херни, как перестрелка в отчем доме, я вряд ли скачусь хоть когда-нибудь…       Или скачусь, потому что сейчас достать пистолет прямо из воздуха мне хотелось очень. До жжения в пальцах.       — Прости, я тебя, кажется, плохо расслышал, — протянул я, ощущая, как гнев подступает к горлу. К рукам. Ко всему мне. Не только мой — отец им буквально исходил, отдавая изрядную долю своих чувств и мне. — Ты только что всерьёз посоветовал человеку покончить с собой, потому что он… опозорил свою семью? Тем, что стал вампиром? Тем, что это сделали с ним без его согласия? Это ты говоришь? Ты, человек, который всю жизнь втирал мне всякую хуйню о гуманизме и толерантности? Ты?       — Дэймон, не выражайся при родителях! — закричала мать, но я едва ли её услышал.       — Это он! — я ткнул пальцем в замершего отца. — Он пусть так не выражается! Какого хрена я прихожу в отчий дом, который никогда — никогда! — не поощрял такого дерьма! Напомнить вам ту лекцию, что вы мне прочитали, когда я ляпнул, что вэйданцы годны только на то, чтобы варить свою лапшу?       — Ты не понимаешь, это другое!       — Ах, другое! Ну да, охуенный же план…       — Дэймон Гальярди!       О, а вот и папенька решил напомнить мне, какой из меня хуёвый сын. Очень, ты даже не представляешь насколько!       — Двадцать один год уже ношу это имя и эту сраную фамилию! И столько же слушаю вас, двуличных ублюдков! Ты сам себя слышишь? Что плохого в вампирах? Или в Вал? Да они, блядь, в тысячу раз лучше вас! Все они, все те, кто меня окружают и не бросили, в отличие от вас!       — Мы тебя не бросали! Это ты, ты нас бросил ради этой своей учебы! И ради чего? Вот этого? — отец ткнул пальцем мне в шею, а потом, умудрившись дотянуться, вцепился в подаренный Ризом чокер и потянул, но тут же отпустил. — Сними эту дрянь хотя бы в доме, не позорься!       — Я не позорюсь! Никогда не позорился, и нет, я не стану ничего снимать, хоть ради тебя, хоть ради приема у президента республики. Потому что это — моё, Риз — мой, Вал — моя. А вы, уже очень давно, чужие мне люди и я понятия не имею, какого хрена до сих пор приезжаю в этот дом!       — Дэймон! — снова закричала мама. — Фабио, я прошу, прекратите!       — Что я должен прекратить? — взвился отец, и я почувствовал, как его злость на меня сменяется презрительным разочарованием.       С легкой долей переживаний — как никак, я его единственный наследник, как тут не страдать, что славный род Гальярди прервётся!       — Прекратить воспитывать нашего отбившегося от рук сына? Посмотри на него, Белла! Он водится с вампирами, с этой меховой девчонкой… И не может даже привести себя в порядок, хотя знает, что мы будем недовольны.       — Говори за себя! — оборвал его я, оборачиваясь на мать. Она, хоть и не была всегда на моей стороне, но всё же изредка пыталась остудить его. Не то чтобы мне сейчас это нужно, но и говорить за неё я тоже не позволю. — Мам, ты тоже недовольна мной?       — Я уж и не знаю, что думать, — негромко отозвалась она, несколько театральным жестом смахнув слёзы с глаз — расстроена она если и была, то скорее тем, что я позорю её идеальную семью. — Дэймон, я правда стараюсь любить тебя таким, каков ты есть, но… но… порой я просто не понимаю, кто ты такой и куда дел нашего мальчика.       — Боги милостивые, где мы так ошиблись в твоём воспитании? — выдал отец свою коронную фразу. Небось весь вечер ждал, когда же подвернется случай её выкатить. — За что ты так с нами, Дэймон? Всякий раз, как я думаю, что наконец-то свыкся с твоими выкрутасами, ты непременно отмачиваешь такое, что впору за сердце хвататься!       — О, и чем я отличился на этот раз? Давай же, просвети меня!       — Спроси лучше у своего Риза, — едко посоветовал он. — Уж этот-то бездушный недобиток как никто другой должен знать, что кровопийцы делают с глупыми детишками, которые в них влюбляются. Небось яблочко от яблони недалеко упало…       — Ты его совсем не знаешь, так что не смей!..       — Дэймон, одумайся! Одумайся, потому что, видят боги, я не хочу следом за дочерью хоронить ещё и сына.       О, моя любимая часть. Над дальнейшим сценарием этой встречки даже и думать не надо — его я знаю досконально.       — О, уж поверь, — протянул я как мог едко, хотя по сердцу будто ножом полоснули. Будто они знали, что для меня значила смерть Лукреции. Будто их хоть раз интересовало это. — Я прекрасно знаю — прямо таки на собственном опыте! — что один конкретный кровопивец делает конкретно с одним глупым ребенком в моём лице. Особенно ночью, точнее, учитывая наш график, не совсем ночью, но…       Пощечина обожгла внезапно, заставив тут же схватиться за щеку. Я даже и не понял сперва, от кого прилетело, но потом сообразил — отец никогда не поднимал на меня руку, но скорее сломал бы мне челюсть. Оплеухи он считал уделом женщин.       — Не смей, Дэймон. Не смей опускаться до подобного…       — А то что? Выгоните меня из дома? Так я уже ушёл, мама! Навсегда. Как вы этого ещё не поняли? Я ушёл от вас, я бросил вас, потому что вы сами забили на меня. Утонули в своей боли от потери Лу и забыли обо мне. О том, что мне тоже было больно. А сейчас, стоило мне найти человека… ай, да хрен с ним, вампира, которому не всё равно, вы снова пытаетесь меня воспитывать? Хотите, чтобы я так и был один? Или, может, уже подобрали мне девчонку, скучную и правильную?       — Дэймон!       — Нет, вы меня дослушаете! Впервые в жизни вы оба меня дослушаете, а потом можете с этим делать что хотите. Вы ничего не знаете обо мне. Вы ничего не знаете о Ризе и его душе. И нет, я не стану вдруг влезать в скучные костюмы, пока сам этого не захочу. Не брошу свою работу. Не брошу своих друзей — оборотней, вампиров, сидхе. Не стану снимать этот грёбаный ошейник, потому что не я его на себя надел, и мне это, чёрт вас всех дери, нравится. Моя жизнь, мой внешний вид, мой парень! А вот вы — нет. Вы мне не нравитесь, и я не хочу вас знать.       Ответов слушать я не стал, благо дверь была совсем недалеко, не пришлось даже обходить родителей и позабытый стол. Руки тряслись неимоверно; удивительно, как я вообще смог сделать ту сотню шагов до старой скамейки в саду. Больше — не смог. Хотелось курить. Выпить. Хотелось убраться отсюда подальше. Жаль только, что ноги совсем не держат, и внутри не то выжженный пустырь, не то грёбаное минное поле.       Набрать нужный номер удалось не сразу. И едва удалось дотерпеть, пока в трубке тянулись длинные гудки.       — Дэйми?       Горло перехватило спазмом, стоило только услышать знакомый до боли голос. Несколько долгих секунд пришлось потратить, чтобы справиться с дыханием хотя бы немного.       — Дэйми, ты в порядке?       Я мотнул головой, хоть где-то на отдалении сверкнула мысль, что никто меня не видит.       — Дэйми!       — Красный.       Он ошарашенно замолчал, и в иной ситуации меня бы это даже позабавило — видит Тьма, идеального Риза трудно выбить из равновесия и ещё труднее заткнуть.       — Я сейчас приеду, — бросил он спустя пару секунд. И отключился, даже не дожидаясь ответа. Он не задал ни единого вопроса — ни где я, ни куда ехать, однако же я ни на миг не усомнился в том, что меня найдут. И очень быстро.       Не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как я набрал Риза. Не знаю, сколько просидел вот так, спрятавшись среди шиповника и иссохших розовых кустов, за которыми прежде ухаживала мама, но прекратила, когда не стало Лукреции. Просто сидел, не находя в себе никаких сил чтобы встать, думать, сделать хоть что-то. Просто пялился бездумно перед собой, ощущая всё растущую пустоту и даже не пытаясь стереть слезы со своего лица.       По ощущениям, прежде чем гравий зашуршал под чужими колесами, прошло минут пятнадцать. Наверное, мозг только отметил эту деталь, небрежно, точно желая отвлечь, но информацию эту никогда не занес. Пятнадцать, двадцать — какая разница?.. Важно лишь то, что он приехал. За мной. Сюда, в этот дом, чтобы забрать из него навсегда, а я даже не обернусь на прощание.       Не хочу. Не буду. Не стану. И плакать тоже не стану, я ведь давно уже…       — Забери меня, — выдавил я, оказавшись в объятиях Риза — крепких, надежных, горяче-холодных, — не хочу тут быть. Я хочу домой.       — Ко мне? — раздалось сверху, когда я уронил голову на его плечо.       Я кивнул, а затем мотнул головой. Не к нему — к нам, о чём я и сказал. Любой дом, и особенно дом Риза, для меня является домом куда больше, чем этот.       — Всё в порядке, — пробормотал он, успокаивающе гладя меня по волосам. Пальцами приподнял моё лицо за подбородок, большим провёл пальцем по приоткрытому рту, стёр с щеки мокрую дорожку. — Всё хорошо, Дэйми, я здесь, я о тебе позабочусь. Расскажешь мне, что случилось?       Я выдохнул. Как смог, потому что даже такое простое действие казалось почти невыполнимым. Но спокойствие, пусть и нарочитое, специально вытащенное наружу сквозь марево беспокойства, а ещё — крепкие, знакомые объятия успокоили и меня. Не до конца, но ощущать вместо чужих истерик, обиды, разочарования и злости чужую искрящуюся заботу было приятно.       — Они случились. Со мной. А я с ними. Просто забери меня отсюда, у меня тут даже зубной щетки нет. Не хочу здесь быть.       Риз мягко приобнял меня за плечи, повёл к машине. Улыбнулся краешком рта, в любимой своей позёрской манере открыл дверцу, жестом велел садиться. Я фыркнул и легонько пихнул его плечом, но послушно сел. Дурацкий клыкан, вечно манипулирует моим настроением! Причём без всякой магии. Ладно, зато жизнь уже не кажется таким непроходимым отстоем…       — Проклятая нечисть! — Громко хлопнула дверь, следом раздались шаги и невнятное бормотание — похоже, папаша решил-таки нарваться на кулак в морду, а матушка тщетно пыталась его отговорить. — Отцепись от моего сына сию же секунду, ты, чудовище!       …а, нет, показалось. Всё, блядь, он точно нарвался!       Дёрнулся было с места, но выйти или даже просто встать мне никто не дал.       — Сиди.       Риз не повысил голос, не изменился в лице — вообще будто бы никак не отреагировал. Однако я ощутил его ярость — бушующую как ураган, полыхающую как кровавый ад, раскалённую добела, — а ещё ни с того ни с сего вспомнил один наш давний разговор.       «…убить может любой. Это вопрос желаний, а не возможностей».       Само собой, Риз не станет убивать моих родителей — в тюрягу неохота, да и хорошие парни такое не делают. Не станет. Однако может. И очень, очень желает. Да, просто потому, что они сделали мне плохо. И я, наверное, совсем уж херовый сын, если подобное осознание вызывает во мне лишь миллионы тонн любви к этому клыкастому придурку.       Он застегнул ремень безопасности у меня на груди, мимоходом погладил по щеке и, захлопнув дверь, повернулся к моим родителям. Мать выглядела как олень в свете фар, отец же отчего-то напомнил мне одну из тех мерзких комнатных собачонок, которые злобно лают на прохожих и при этом трясутся от ужаса. Смешно и грустно.       — И почему, скажите на милость, я должен это делать? — Риз, как всегда, превосходно контролирует себя и свой голос — сейчас не привычный мне, бархатистый и вкрадчивый, но полный обжигающе-ледяного презрения и режущий не хуже ножа. — Мистер Гальярди, ваш сын уже давно не ребёнок. Он взрослый человек, который имеет своё мнение и может говорить за себя сам; человек, который много чего успел добиться — без вашей помощи; человек, о котором вы почти ничего не знаете. Не потрудились узнать, если уж быть совсем точным.       — Как ты смеешь? — вскинулся отец, а его ярость полоснула по коже почти физически. — Я его отец, а ты… Из-за таких, как ты, мы потеряли дочь, и я не желаю потерять ещё и сына!..       Стоп, что?..       — У вас жестоко отняли дочь, и я искренне сочувствую вашей утрате, — перебил Риз всё так же холодно. Это, однако, не помешало ему вытащить из нагрудного кармана платок и протянуть его тихо рыдающей матери, которая машинально приняла подношение. — Сына вы теряете по собственной глупости. Если вы не в состоянии увидеть в Дэйми что-то помимо ваших разрушенных ожиданий, то на кой чёрт ему сдалась такая семья?       — И что же, Мариус, — желчно процедил отец, кое-как совладав с бешенством, — под этой новой семьёй ты подразумеваешь себя и своих дружков-кровопийц? Мой сын никогда на это не пойдёт!       Пойду. Ещё как пойду. Ты даже не представляешь, господин Фабио Гальярди, на что я готов пойти, чтобы навсегда избавиться от тех, кто лгал мне всю мою жизнь. Ты же мне лгал, верно, отец?..       — Это не мне решать, — спокойно отозвался Риз, — и уж тем более не вам.       — Ах ты!..       Уж не знаю, что ещё он собирался сказать, но отчаяние напополам с яростью заставили меня дернуться, эмоциональные качели сделали во мне очередной круг. Одним движением отстегнув ремень, я распахнул дверь ризовой машины, спустил на землю одну ногу, но был готов выйти полностью.       — Риз, хватит. Поехали.       — Дэйми, сядь пожалуйста в машину.       — Я сказал, поехали отсюда!       Ну ладно, не сказал. А заорал так, что наверняка услышали даже соседи, да только вот сюрприз — наплевать на них мне было примерно также, как на шок матери, удивление моим тоном отца, волну недовольства вперемешку с переживанием со стороны Риза.       — Ты не можешь… — подала было голос мама, но я сел в машину обратно и чересчур сильно хлопнул дверцей — хотелось отрезать себя от этого мира навсегда. От мира, где мои родители врали мне несколько лет.       — Что ж, доброй ночи. — Видимо, правильно поняв мое настроение, Риз послушался.       Сел в машину, настойчиво потянул за ремень безопасности, снова пристегивая меня, и решительно надавил на педаль газа, срывая кар с места.       Больно. Как же, блядь больно, вот просто так осознавать — даже если подозревал всё это и раньше — что для своих родителей ты не более чем невовремя сломавшаяся игрушка. Вышедшая из строя, вроде бы привычная и даже красивая, но уже совершенно негодная к употреблению. Поет не так, руками и ногами шевелит неправильно и вообще волосы у нее уже повылезли.       А ещё игрушкам можно врать, врать годами, при это называя обманщиками их самих.       Странные сравнения. И аналогии тоже всратые, это я знаю прекрасно, но ничего умнее на ум попросту не шло. Как я не скатился в позорную истерику — поди пойми. Наверное, близость и пусть и нервное, но всё же спокойствие Риза успокаивали и меня. Плакать-то я, конечно, пытался — никогда не слыл слишком сдержанным парнем, — но почему-то сейчас это казалось лишним и ненужным. Они не достойны моих слез. И того, чтобы я звался членом их семьи — тоже.       Я уже бросил их однажды, много лет назад, когда понял, что никто мне никакую помощь и поддержку оказывать не собирается. Сам я отвечать тем же на холодность не собирался.       — Дэйми, — вдруг услышал я голос Риза. С удивлением осознал, что кар съехал на обочину трассы, остановился. — Дэйми, они всё равно любят тебя.       О, так я всё это вслух говорил? Чудесно.       — Они мне врали. Врали годами, Риз. — Снова ощутил подступающую истерику, но прикосновение прохладных пальцев к моей шее уняло порыв. — Ты разве не слышал? Они знали. Знали, что Лукрецию убил вампир. Знали, как знали и то, что я видел. Что знал. Но все равно обвиняли Курта, а меня называли глупым подростком, который все выдумал. Они знали. И даже не попытались сделать… хоть что-то.       Риз молчал. Видимо, понимал, что любое слово сейчас в защиту моих родителей не найдет нужного отклика. Я молчал тоже. Просто сидел, пялясь прямо перед собой, а когда Риз протянул мне пачку сигарет, закурил, привычно выщелкивая огонек между пальцами.       Они всё знали. Всегда. И потому отец так яростно настроен против Риза, который, будем честны, тоже далеко не мирный ласковый котик.       Другое дело, что против клыков этого котика я вовсе ничего не имею. Теперь — точно нет.       — Риз, я хочу… — начал было я, но замолчал, почувствовав прохладные пальцы там, где прямо сейчас было горячо и немного больно. Возле татуировки, с момента появления которой на моей коже будто бы вечность прошла.       — Значит, моих инициалов на твоём ошейнике было недостаточно? Ах, как мило с твоей стороны, Дэймон, — кончиками пальцев поглаживая чуть саднящую кожу, протянул Риз насмешливо. Однако я нутром ощущал чужой… голод. Страстный, алчный, собственнический. Мне бы испугаться, да только вот я к Ризу чувствую ровно то же самое — сожрать, сука, готов. И плевать, что я не вампир. — Пожалуйста, скажи, что это эксклюзивная акция и ты не увековечиваешь так всех своих пассий. Хотя такими темпами на тебе бы уже места не осталось…       — Иди ты в жопу, Мариус! — фыркнул я беззлобно, понимая, что он это не всерьёз. — Не всрались мне никакие пассии, когда до тебя дойдёт уже? Всё твоё, бери не хочу.       — Отчего у меня такое чувство, будто я не вправе отказаться? — выдал Риз. Вроде бы и с юмором, но что-то в его голосе — и эмоциях — меня царапнуло, тряхнуло и оставило в малость растрёпанных чувствах. Вот ведь… охота ему то ли по башке ему дать, то ли заобнимать до смерти. Дурацкий клыкан.       — Потому что ты и не вправе, — заявил я. — Я уже почти жду своего колечка с бриллиантом и свадебку на пятьсот гостей!       — И почему мне всегда казалось, что у тебя аллергия на брак?       — А у меня она и есть. Так что только попробуй! — Риз на это рассмеялся и покачал головой, мол, давай, попизди мне тут ещё. А вот и буду, у меня вообще есть дохуя интересных предложений!       Странных, даже жутких немного. Но от того ещё более желанных.       — Но сначала ты мне кое-что должен, Ма-ариус, — протянул я, прежде чем повернуться к нему. Ожидаемо залип на нечеловечески красивом лице, на сверкающих в полутьме глазах. Сменил тон, потому что забавляться мне не хотелось: — Укуси меня, Риз. Я знаю, что это важно… для тебя, для… вампиров. Укуси меня. И в Бездну дурацкие церемонии.       Риз отдёрнул руку, точно обжегшись, и какое-то время смотрел на меня с нечитаемым выражением лица. Его эмоции плясали и путались, сменяли друг друга так быстро, что я за ними не поспевал.       — Нет, — наконец выдал он, повернув ключ зажигания и тронувшись с места.       — Да в смысле?!       — Нет, — с нажимом повторил Риз, не удосужившись даже на меня взглянуть. — Нет, Дэйми. Ты сейчас не в себе, да и в принципе не понимаешь, о чём просишь.       Честно сказать, я аж дар речи потерял. Как это я не понимаю? Очень даже понимаю! Ты, клыкан дурной, меня кусаешь, ну и типа всё, песня крови и прочая патетика, вместе навсегда и вот это всё.       А если чуть снизить градус драмы — я просто знаю, чувствую кожей, что Риз — моя песня крови и без всяких укусов. Просто так, без всяких подтверждений знаю. Потому что если бы нет, хрен бы я доверил ему надеть на себя ошейник. И шею свою под иглы Циана тоже бы не подставил.       — Я знаю, о чём прошу, — отозвался я, старательно запихивая вспышку злости поглубже — ни к чему сейчас еще и из-за решенного, в общем-то, вопроса вспыхивать. — Но так и быть — доверю тебе думать, будто ты тут главный.       — Дэйми…       — За дорогой следи, — посоветовал я. Откинулся на сиденье, устало прикрыл глаза.       Я высплюсь, Риз. Поем. Стряхну с себя остатки нервного срыва. А потом — обязательно! — потребую то, что моё по праву.       Потому что хрен ли я от тебя откажусь, глупый вампир. Присвою с потрохами, даже если для этого придется немного побыть твоим ужином. Неплохой кинк, кстати, надо бы взять на заметку…