Easier alone (Легче в одиночку)

Чонгуку чем-то понравился Тэхён, несмотря на весь его грозный, равнодушный и отталкивающий вид, он красив, очень даже. Загадочен, спокоен и рассудителен. Но он полнейший придурок.

И это видно по его действиям и слышно по хлопку двери своего же кабинета, ах да… совсем забыл автор упомянуть, что это теперь их кабинет. Коллеги не слышали разговора, но тут не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять — они в полной заднице; они довели Тэ до трясучки. Чимин медленно открывает и закрывает глаза, он знает, что трогать Кима сейчас равносильно самоубийству, поэтому просто спокойно сидит и ждет дальнейших действий. Он привык к такому, но никогда не расслабляется и не принимает поспешных решений, себе дороже будет.       — Подполковник, — начинает Сокджин, увидев и проанализировав стрессовое состояние коллег, — давайте соберемся завтра? Сегодня уже все клюют носом, а то отрубимся прямо в баре и светит нам путешествие…       — Да, я тоже так думаю, всё, расходитесь и идите домой, чтобы через пару минут отдел был пуст, — строгим, но жутко уставшим голосом приказывает начальник. Эксперт-криминалист и судмедэксперт уже были одеты, поэтому спокойно забрали сумочку Холзи и стали спускаться на первый этаж, со всеми попрощавшись. Джун направился в свой кабинет, чтобы забрать важные документы, что нужно проверить до утра. Чимин домыл чашки, оставшиеся стоять нетронутыми на столе, а после включил мобильный телефон. Ясно-понятно, он сегодня до дома на двух своих пойдет, спецназовец послал его китайскую гору. Ебаная истеричка. Джин ушел за товарищем подполковником, потому что живет (как …странно) в том же районе, что и он. Удобно, однако. Есть в фильмах такой дурачок-камикадзе, всегда залезающий в какую-нибудь задницу, а следом — сам разгребает всё, что натворил. Познакомьтесь, Чон Чонгук — тот самый тип, нежелающий жить. Он медленным шагом, не спеша шаркая ногами по полу, чтобы хоть какой-то звук был в отделении, — тишина стоит гробовая и душащая — и подходит к их с Тэ кабинету, увидев небольшой желтый свет от яркой лампы. Заходит и видит, как его напарник открывает один из красиво сделанных шкафов и достает оттуда виски, но помимо этого янтарного напитка еще есть: абсент, бренди, ром, текила, водка, коньяк, самбука, джин, ещё один виски и ликер. Белочка заходит в чат. Мысли покоя не дают. Это как ты «вроде» не виноват ни в чём, но чувствуешь такую тяжесть на своих плечах, она вниз тебя утаскивать начинает, ты просто сидишь и пытаешься с этим бороться, но в конце концов сдаешься без особого на то сопротивления. У Тэ всегда такое состояние, когда он срывается на Холзи, но что-то делать с этим, конечно же, не будет. Это доводит его.       — Ты ведь в курсе, что алкоголизм разрушит твой мозг? — как бы невзначай спрашивает Гук, надевая на себя косуху. Взглядом цепляется за беспристрастное лицо старшего опера, смотрящего на этикетку, но не спешащего открывать бутылку. Рядом с вещами Чона лежит, похрапывая в голос, Тан, но открывает глаза, когда замечает присутствие нового друга.       — Можешь игнорировать меня сколько угодно, но Холзи ты расстроил. Окей гугл, гроб недорого и побыстрей.       — Это не твое дело, ребенок, — резко цедит Тэхён, сверкая злыми глазами, в них что-то такое есть — агрессия вперемешку с…сожалением? Нет, ему просто показалось. Опер смотрит на Гука, как на врага народа, уже хочет, чтобы тот свалил и не мельтешил больше перед глазами, не лез к нему, Тэхёну, не искал поддержки у Тана, потому что это его собака! Ничья более. Это его работа, его подруга Холзи, его пес-предатель и дамский угодник, его коллеги и враги тэхёновых нервов, его дело и его забота. Всё это принадлежит Ким Тэхёну, а не Чон, задерите его черти, Чонгуку. И это всё читается в его глазах, Тэ подвинули с его законного места за один гребанный день. Снова вернули в прошлое, снова напомнили, что есть люди сильнее и из стали, попрочнее сделанной, чем сам парень. Тэхён ненавидит это чувство всеми фибрами жалкой душонки, он терпит, всё в себе задержать пытаясь, не выливая это дерьмо ни на кого, хотя ему особо то и неважно — что будет с Чонгуком после правды, ему в лицо высказанной. Старший опер видит, как Тан встает со своего места и спокойно провожает Чонгука до двери, ткнув сырым носом ему в колено, провожая и ожидая его увидеть завтра утром.       — Хватит вести себя как придурок, ты сам себе враг, Ким Тэхён, — вместо прощания говорит Гук, погладив напоследок Ёнтана по голове.       — Кто бы, блять, говорил. Слышать подобное от мальчика на побегушках… Спасибо, без твоих советов обойдусь, ребенок, — из его слов столько яда выливается, что даже Тан уже начинает побаиваться, он скулит, подпихивая новичка ещё ближе к двери, чтобы ушел; чтобы не напоролся на иглы, скрытые красивыми лепестками роз. — не тебе меня судить, ты сам всё прекрасно знаешь, поэтому, ребенок, ты скоро уйдешь отсюда.       — Как скажешь. — спокойно ответил на выпад Чонгук, а после попрощался с псом, — До завтра, Тан, присмотри за этим гордым… (козлом.) Гук уходит, прощается с Югемом, который хлещет чашку кофе, непонятно по счету какую уже. Идет по тротуару, смотрит на проезжающие мимо машины, на свет фонарей, освещающих улицы, на людей, спешащих домой. На самом деле — ему всё равно на Тэхёна, ведущего себя как рогатый черт, доводящего всех ради забавы и потехи своего внутреннего «Я»; на мнение коллег, возможно, подумавших о нем как-то не так; на то, что его напарник ведет себя по-свински со своей же подругой, его, Чонгука, это не касается. У него есть свои заботы — дом, противный ему до скрежета челюсти, до побеления костяшек, и возвращаться в него совсем не хочется, но приходится. У него вечер, перетекающий в ночь, всегда такой. Он зависит от того, что ждет его дома. Бывает тишина, о ней Гук часто мечтает и думает: «Мне так проще, мне так легче дышится». Бывает ругань, заканчивающаяся очередным большим скандалом, она дробит нервы получше мясорубки. Его отдых зависит от любого обстоятельства. Но только не от него самого. Он ничем себе помочь не может или просто не хочет?.. Чонгуку не наплевать на работу, он бы жил там, в том кабинете, где сейчас лежит бедный Ёнтан в компании одной сволоты недовольной, но не может оставаться дольше положенного. Ему всё равно не плевать на девушку Холзи, что сейчас, скорее всего, сопит на плече своего жениха и чувствует себя виноватой. Чон Чонгук — не глуп, он всё понимает, хоть и не говорит. Окружающие люди тоже загибаются каждый день в рутине домашних дел, работы, отношений — и ему, Гуку, на это не плевать. Он понимает их прекрасно. Он доходит до своего дома за каких-то жалких тридцать пять минут — этого мало, чтобы расслабиться и настроиться на очередную мозговую мясорубку. Слишком мало свободы, воздуха, чистого и ничем не пропитанного (например: духами или запахом невкусной еды), слишком много противоречий, разногласий и ссор. Гук голову поднимает, взглядом пробегая по окнам и доходя до своего. Мегера. Она стоит, руки на груди скрестив, взгляд разочарованный и гневный, та резко захлопывает окно и задергивает шторы, отходя от него и в сторону коридора направляясь. Этот дом никогда не был уютным уголком, родным и местом, куда Чонгук бы спешил, на всех порах несся, чтобы побыстрее в квартиру вернуться. Две старенькие комнаты, увидевшие большое количество жильцов, но так и не лицезревшие счастье в их глазах, в их улыбках. Оно было за порогом, на другой стороне улицы, в доме напротив, но только не здесь. А тут лишь: боль, обида, разочарование, злоба и неприкрытая ничем и никем ненависть. Чонгук не верит, что когда-нибудь станет счастливым. Гук живет в своем мире, трудится и заботится о тех, кому нужна его помощь. В его повседневности нет ярких красок, нет тех же пони, жрущих ебаную сладкую вату, но есть одна карга, которая спокойно день за днем отравляет его жизнь, его самого, вонзает свои длинные, некрасивые ногти, выкрашенные ярким, девственно-розовым лаком, в кожу, под неё во внутрь проникая. Он не разочарован в людях, потому что и не очаровывался ими. Ничего не ждал от них, ничего о них не думал. Чонгук относится ко всем одинаково, так, как люди к нему. Гук — добрый человек, понимающий и спокойно анализирующий всю ситуацию, смотрящий с разных сторон и под разным ракурсом. Он может быть агрессивным, но только с человеком, что его доведет до самого порога. Парень это признает, как и собственные ошибки. Чонгук со временем становится нервным человеком, потому что место, что должно считаться домом, доводит его до белого каленья, до трясущихся от злости рук, до крайности, до конца его выдержки. А ещё работа, спокойно испытывающая его нервы и психику на прочность. Так и до глубокой депрессии недалеко, но ему категорически нельзя. Просто нельзя. Да и людская гордость иногда является очень хорошим движком.

«Одному легче»

Но вместо того, чтобы выговориться, облегчить душу — Чон Чонгук молчит. Не потому что хочет скрыть свои проблемы и переживания, а просто потому, что ему некому. Есть те, кто может послушать, посидеть рядом и показать свое мнимое присутствие (поддержку); есть те, кому просто наплевать, они по факту никто ему. Но нет тех, кому Чонгук доверит свои внутренние терзания, кому верит так же, как себе, на сто-двести процентов. Парень может перекинуться с ними парой словечек, рассказать простую историю, но поделиться сокровенным не сможет. Чонгук такой сам по себе — не открытый человек: ты с ним можешь смеяться, общаться, найти общие темы, но ты никогда не узнаешь его нутро, не облаченное в доспехи. Чонгук — реалист, он видит мир так, каков он на самом деле. Безжалостный и жестокий. И сейчас заходя в подъезд, поднимаясь на гребанный шестой этаж, где живет уже целый год, он мысленно просит себя выдержать всё это. Выдержать и не сломаться.       — Чон Чонгук! — на пороге уже стоит злобная мегера, кричащая что-то несуразное и бредовое, по-идиотски высказывающая свое мнение, о чем ее никто не просил. Чонгук проходит в комнату, замечая, что уже выработал в себе привычку не слушать оскорбления в свой адрес. Ему всё равно на слова чужого человека.       — Ты меня слушаешь?! — снова кричит Джухён, злобно рассматривая вид своего мужа. Да-да, именно мужа. Чон Чонгук совершил ужасную ошибку в своей жизни, два года назад женясь на этой… женщине. Ей было на тот момент двадцать, ему — двадцать один. Зачем?.. Спросите, что полегче, потому что ответа у него на этот вопрос нет. Просто была страсть, эмоции, влечение к друг другу, а еще затуманенный рассудок, плохое восприятие ситуации, юношеский максимализм и малоопытность. Это было всё зря, Чонгук сам испортил этим выбором себе жизнь, загнал в угол, обрек на ежедневное выслушивание упреков в свою сторону, ничем не подкрепленных и никакими фактами не доказанных, взятых из пустоты и воздуха. Просто потому, что ей, суке, скучно стало. Она бегала за ним, постоянно пыталась быть рядом, была другой — милой, чуткой, стесняющейся, ранимой, доброй. А сейчас? Джухён стала самым ненавистным человеком Гуку. Он спутал чувства, решил, что это любовь до гроба; что уверен в своем выборе; что после этого не будет тяжелых последствий. Иронично, ничего не скажешь. Она что-то кричит и талдычит ему на заднем фоне, излишне жестикулируя и некрасиво раскрывая рот, ругается всеми нецензурными словами, а Гук подходит к детской кроватке, показав ей средний палец. Парень осматривает комнату, совсем неуютную и чужую сердцу, здесь недавно всё обустроили. Антрацитовые глаза цепляются за маленькую кроху, рассматривающую потолок в тёмно-зеленом мягком костюмчике с кошачьими ушками и держащую маленькими пальчиками тёмно-серого зайчика. Чонгук улыбается, до сих пор внимания никакого на свою жену не обращая, а кроха тянет ручки к отцу, хочет обнять его, а из-за крика начинает плакать. Чон Тэсон — единственный, кого любит Чон Чонгук. Чон Тэсон — любимый сын, самый родной, самый нужный в его жизни. Папина радость и гордость. И он сделает всё, чтобы Тэсон получил столько любви, сколько заслуживает. И больше никогда не услышит подобных криков. Чонгук не отличался большим терпением, но и ему приходит конец. Гука довели до его порога, до точки невозврата. Пора расхлебывать.

🚬🚬🚬

Тэхён так и не открыл бутылку виски, оставшись наедине со своими мыслями, после того как ребенок ушёл из кабинета. Тан всё ходил и маячил перед глазами, зазывая домой, поэтому Тэ просто отставил от себя алкоголь, закрыл шкафчик и направился к выходу. Ким понимает, что зря сорвался, зря противиться начинает, снова ругается из-за какой-то чепухи, зря напарника опускает ниже плинтуса в своих глазах, если говорить по-честному — тот вовсе не хреновый коп. Тэхён понимает это всё, но характер свой не перебарывает, он не готов показать миру настоящего Ким Тэхёна, нуждающемуся в чужом внимании. Если не дарят любовь — тогда пускай в двойной или тройной порцией ненависти возвращают. Все предельно просто. У него душа мечется из-за картины, перед глазами стоящей. Холзи… Он снова это сделал — снова довёл ее до того состояния, в котором она начинает сомневаться в своих действиях, словах, решениях, чувствах к другим людям, ее окружающим. Эгоистичный ублюдок. Кивнув Гему, чтобы тот отметил его самостоятельно, как делал это неоднократно, сел в мерс, нечитаемый взгляд в сторону заброшенного парка кинув, уехал в сторону дома. Не своего. Домой ему сейчас категорически нельзя, нет, даже Ёнтан не сможет его отвлечь от самобичевания и самоедства. А он, Тэ, сожрет ложкой свои нервы, растопчет себя самого, утопит в вине, сожалении и нескончаемой гордости, от своих слов отказаться не позволяющей. Гордыня и чувство собственного достоинства — две вещи, никогда от Тэхёна не отказывающиеся и одного его не оставляющие. Они всегда рядом, всегда под боком, как ангел и демон, шепчут ему, наставляют на путь, конец которого несчастливый. Улицы всё так же яркими желтоватыми фонарями освещены, за окном парки, магазины, витрины, машины, вывески и реклама мелькают, следом — в одно мутное пятно превращаются. Тэхён снова давит на газ со всей дури, о себе и о Тане не заботясь. Пёс уже привык к таким выходкам хозяина друга, не удивляется, не рычит, спит на заднем сидении, где сегодня сидел Чонгук. Что-то в нём, в этом человеке, зацепило Ёнтана, сам же он прекрасно понимает — что, возможно, ошибся, но с Холзи же прокатило? Ага… Холзи… Милая Эшли Николетт Франджипани. Американка, переехавшая в Корею с целью найти свое призвание. Нашла. И не только его, но и парня и хороших друзей, никогда в беде ее не оставляющих и не бросающих на произвол судьбы. Девушка рада такому повороту. А у Тэхёна смутные такие чувства, враждующие между собой вот уже несколько лет. Холзи всегда под боком, она — неотъемлемая часть его жизни, без неё… будет пусто. Хотя Тэ и так пустой, в нем даже крови нет, вместо нее течет паясничество и всё та же нами любимая гордыня, которую он так свято бережет и укрывает от глаз чужих. Тэхён, про Холзи вспомнив, снова давит на газ, сворачивает направо, плавно заворачивая за угол, Тан в друге все изменения видит, боится не за себя, а за Тэ, потому что опер — единственный родной человечек на этой планете, на холодной сырой земле не оставивший и в родной дом забравший его, Ёнтана. Ему грустно от такого Кима становится, тот и так не радуется жизни, а тут еще можно сказать — получил нож в спину от близкой подруги, к слову — от единственной… Ему было бы плевать, если бы это был Хосок, тот же Чимин, Джин, ставший уже неотъемлемой частью работы. Нельзя сказать, что Тэхён верил ей на сто процентов, но надеялся и наставлял себя на то, что та не предаст. Это сделано из лучших намерений, для новичка, только что пришедшего к ним в отдел, ни в чем невиновного и злого не совершившего для Тэхёна, порядком уже запутавшегося в своих эмоциях.       — Гав? — спокойно спрашивает Тан, поднимая на друга глаза, а позже перелезает под недовольное фырчанье на переднее сидение.       — Извини, Тан, — знаете, что такое ирония? Это когда человек ни перед кем не извиняется, но просит прощения у пса. Хотя это уже давно вошло в норму, — надо кое-куда заехать, я могу тебя домой отвезти, если хочешь.       — Гав! Ёнтан головой помотал, всем видом своим показывая, что поедет только с ним. А говорят, что собаки ничего не понимают, нет, они поумнее будут некоторых людей. Им ехать от силы пять минут остается, Тэхён докуривает очередную сигарету до фильтра, из-за чего дыма становится еще больше, чем в начале. Пора бросать курить, думает Тэхён, но прекрасно понимает — не сможет. Не сможет справиться без сигарет; Без дыма, отравляющие его легкие и его самого. Они подъезжают к такому же дому, в каком сами живут. Мерс останавливается с каким-то рыком, гасит фары. Фонари стоят одинокими девами по одному, освещая подъезды и детские площадки. Тэхён часто смотрит на них, просто потому, что это единственный свет ночью. Но ему, Тэ, комфортно быть одному в темноте с Ёнтаном. Оба двигают в сторону четвертого подъезда, заходят спокойно и без проблем, поднимаются на четвертый этаж. Первая дверь к лестнице. Он косточкой указательного пальца стучит трижды и ждет, пространство вокруг себя осматривая. Подъезд чистый и видно, что здесь не живут какие-нибудь уебки, ссущие в каждый угол, свою территорию помечая.       — Уходи. — строгий, но уставший голос послышался за дверью.       — Непременно, как поговорим так и уйду.       — Гав! Очень информативно, пёсель, они оба поняли, что ты там сказал. Тэхён закатывает глаза, а после отходит в сторону, ожидая момента, когда хозяин этого голоса перестанет быть таким мудлом. Дверь с громким щелчком открывается, внутрь пуская Тана, следом — и Тэхёна. Этот дамский угодник везде первый, как не посмотри. Запах перегара и сигарет ударяет в нос. Квартира красивая, чистая, всё на своих местах лежит и находится в идеальном порядке. Но не чувствуется уюта или чего-то там ещё. Здесь человек тоже живет на рефлексах и инстинктах, просто чтобы выжить. Ему не нужен ни комфорт, ни уют, ни родное пригретое местечко, его тоже дома никто не ждет, никто не любит.       — Снова пьешь? — не спрашивает, а утверждает Тэ, прекращая рассматривать все вокруг. Тан тем временем уже потыкался мокрым носом в бедро Соджуна.       — А ты наблюдательный, — хмыкает Пак, поднимая бутылку чего-то непонятного и делая глоток с горла, — чего пришел? Поиздеваться? Если «да» — уёбывай.       — Знаешь, из-за тебя ко мне прицепили одного ребенка, поэтому хватит пить и выходи на работу, — строго проговаривает Ким, проигнорировав грубость друга, на мягкое кресло усаживая свою упругую попу, — он мне за один день уже надоел.       — Ребенок? — резко смеется Соджун, снова глоток делая из бутылки, укладывая затылок на мягкую спинку дивана, приковывая глаза к потолку. Тэхён в том же положении находится только на кресле, Ёнтан уже как у себя дома бежит к кухне. Парням на это абсолютно наплевать, всё, что найдет — его, пускай забирает, — Не думал, что к тебе снова приставят кого-то…       — Я тоже. — честно шепчет Тэ, не смотря на своего друга (так же можно назвать?)       — И как он тебе? — из интереса спрашивает Пак, глаза прикрыв, чтобы светом не резало. Ему любопытно, потому что Ким Тэхён не жалуется на подобное, он вообще скрытный и неразговорчивый, а тут самовольно приехал, Тана взял. Тут уже действительно интерес разжигается в темных глазах, словно ночью одинокий фонарь осветил тьму, вокруг него сгущающуюся.       — Бесит. Грубо, но зато честно. В принципе… неудивительно. Соджун усмехается, чуть не опрокидывая рядом стоящую бутылку, а позже в рукав смеется. Ему смешно, а вот Киму не очень.       — Такой же как и все?       — Нет, в этом то и дело. — Тэхён подходит к тумбе, находящейся рядом с холодильником, протягивает руки под пристальным надзором из-под полуопущенных ресниц Пака, достает темно-янтарную жидкость, помещенную в красивую бутылку, возвращается на свое место.       — О… — протягивает Соджун, всё так же наблюдая за своим бывшим напарником и бывшим лучшим другом. Никакие не бывшие лучшие друзья, просто выделываются много. Оба.       — Мне стало интересно, вываливай, — заинтересовать Соджуна просто, нужно лишь сказать что-то про Тэхёна и всё, он весь во внимании. Про этого недовольного типа лишь байки и слухи ходят, а настоящего, что известно, мало, поэтому тут любой заинтересуется. Даже его друг. Тэхён колеблется, делая глоток с горла, не морщится, пьянеет, чуть-чуть совсем добреет и расслабляется. Он около пяти минут раскидывал мысли по полочкам, анализируя каждое предложение, взвешивая «за» и «против», смотрел то на Тана, жрущего колбасу, стащенную из холодильника, то на Соджуна, смеющегося с пса. Хуже ведь не будет, да? Не любит он душу открывать кому-то, не любит и не терпит такое дерьмо, оно должно всегда оставаться в нём. Но чем дольше Тэхён не позволяет себе выговориться, тем больше злости и ненависти копится в его душе. Это сказывается абсолютно на всем — на работе, отношениях, которых у него из принципа нет, общении с коллегами, разговоре с простыми гражданскими, терпении (его нет совсем), знакомстве с новым человеком, пришедшим в их отдел, его состоянии и здоровье, восприятии мира, Тэ начинает смотреть на мир глазами того — кому нужно лишь сделать больно другим, увидеть эту боль в их отражении, сделать так, чтобы ему не было хреново и одиноко, доказать — он не один такой. Энергетический вампир, живущий без цели и без особого желания, двигающийся потому, что надо, не стоящий на месте просто потому, что необходимо. Следующие десять минут Ким пересказал не кратко, но и не слишком детально про первые два дня на работе, после отпуска. Пак слушал внимательно, иногда отвлекаясь на чавк Ёнтана. Сказать, что он удивлен — ничего не сказать. Довести Тэхёна до трясучки лишь одним «ребенком» за один день — рекорд. Пак даже хочет побыстрее познакомиться с человеком, сумевшим заставить опера выйти из шаткого равновесия так быстро, однако немного попридержит это знакомство, потому что интересно — что будет дальше. Может, Тэхён перестанет быть таким придурком? Нет, не подумайте. Соджун хорошо относится к нему, как-никак лучший друг, верный и тот, что припрется глубокой ночью, чтобы просто посидеть в тишине, вслух ни о чем не говоря. Им легче так, никого вокруг не замечая, пьют и курят. Но больше Соджун удивлен поступку Холзи, не думал, что она станет выгораживать новичка, хотя это хороший поступок со стороны коллеги Чонгука, но не очень крутой со стороны подруги Тэхёна. Но он поступил бы так же, если бы сейчас был на работе и видел такую ситуацию. Нельзя поступать к людям хреново, просто потому — что ты не знаешь их, не видишь глазами то — что они видят вокруг. Чон Чонгук не виновен в заебах Тэхёна, это сказано уже неоднократно, но человека, привыкшего к такому себе и не желающего что-то поменять в жизни, в своих чувствах и мышлении, не изменить насильно. Они брыкаются и матом посылают к далеким монахам. А этого только могила, наверное, исправит.       — И его прикрепят ко мне? — лениво спрашивает Пак, посмотрев на Тэ, развалившегося на кресле уже с полупустой бутылкой, как у себя дома. Ему здесь даже уютней, чем в кабинете, в месте, где он почти живет.       — Так сказали, скорее всего, нет, — парень взглядом за темное небо зацепился, смотрит в него, не моргая, — вряд ли им нужна это возня с переводом сотрудника, напряжно и затратно по времени.       — Сказали, чтобы тебе легче было?       — Видимо. Знаете, насколько бы люди не были бы гордыми и надменными, сколько бы раз не говорили, что сильные и справимся со всеми трудностями в одиночку, ни у кого помощи не прося и не рассказывая о своих заебах, в конце концов всегда вернутся к такому человеку, что для других людей по вашим словам: «чужой», но на деле — тот, кто поймет и не осудит; тот, кто посмеется над тобой по-доброму и без нотки презрения в глазах и даст совет; тот, кто никогда не встанет на сторону чужака, вовсе ничего про тебя не знающего. Сколько бы раз Тэхён не говорил, что Пак Соджун — бессердечная скотина, которая бросила его в такой отчаянно нужный момент, сколько бы раз не твердил, что он ему никто… он всё равно придёт к нему, как только узнает от кого-то, что у Джуна проблемы. И эта забота… она вырывается из души сама, без зова и призыва, сама управляет тобой, про все обиды и недопонимая забывая и отпуская, идет к не «чужому» человеку, к родному и близкому. Если Пак Соджун не был бы таковым, Тэхён и пальцем бы не пошевелил для него. Ким Тэхён пришел не для того, чтобы пожаловаться на нового напарника, а чтобы выведать то — что его заботит, несмотря на гордость и обиду. Соджун — его друг, как не посмотри, с какой бы стороны не поглазеть — не чужой. А рассказ про новичка — это способ войти в доверие. Знаете, как правило: «Ты — мне, я — тебе» И Соджун это понимает. Ему Тэхён тоже не чужой, чему не очень рад парень.       — Плевать на этого ребенка, сам уйдет, а сейчас… — спустя некоторое время, Тэ разрывает это уютное молчание между ними, — я пришел сюда не ради этого.       — Давай без этого, Тэхён. — сразу же предупреждает Пак, хотя знает — бесполезно, этот окорок добьется своего.       — Нет уж, извиняй, я залезу в твои трусы, если надо.       — А я, может, не разрешаю тебе копаться в моем белье?       — В чем дело? Не нравится, когда в душу лезут? Идеальное сравнение трусов с душой. Соджун лучше не слышал.       — Отдыхаю.       — Крутой отдых, — смеется Тэхён, совсем захмелев, он уже проваливается в забытье, но не дает себе раствориться в ней, он пришел, чтобы узнать правду. (разрешите доебаться, как говорится) Как всегда. — много себе позволяешь, друг мой добросердечный.       — Тэ…       — Я уже двадцать шесть лет Тэ. — парирует ему Ким, глаза открывая и пристально смотря на друга. — Давай, я жду. Когда мое терпение лопнет…       — Заебался я.       — Не ново, думай ещё.       — Дьявол… — чуть не завывая, прошептал Пак, прикрывая глаза правой рукой.       — Можно просто… Тэхён, давай уже. Я тебе трусы свои показал? Показал, теперь свои семенники показывай, мудак.       — Ты сам прекрасно всё знаешь, чего ты добиваешься? Чтобы я тебе рассказал, как мне хуево? Так ты и сам прекрасно видишь, — злится, но не так сильно, привыкший к такому уже, — что ты хочешь услышать?       — Хватит загибаться, — сам бы себя послушал, Тэхён, хоть раз бы прислушался к своим советам… — он того не стоит.       — То же самое могу сказать и тебе, — вторит ему Соджун, он тоже знает много, но очень часто молчит об этом, — она того не стоит, Тэ.       — Это уже неважно, мне ничего не изменить, как и тебе… Больше не было ничего сказано, парни просто молчали, пребывая в своих мыслях и растворяясь в тишине, им так легче. Каждый знает намного больше того — что говорит другой. Соджун знает — сколько мыслей в голове Тэхёна, он действительно как в болоте тонет, Тэхён понимает — почему Соджун не хочет показывать свою слабость, живет как на войне. У него каждый год такой, практически, в одно время. Соджун уснул от выпитого алкоголя, растворившегося в крови, его мысли, злоебучие и не дающие покоя, отпустили и покинули. Тэхён же не может спать, когда пьет. Организм такой, ну не может он уснуть, когда выпьет. Рассудок, затуманенный и слегка встревоженный, прокручивает всю ситуацию с той самоубийцей/жертвой, ему уже сегодня идти и допрашивать парнишку. По словам подруг N. — он немного нетерпеливый и агрессивный, поэтому, скорее всего, будут проблемы. Имеет у себя на районе очень много друзей, раньше часто участвовал в любых драках, любитель адреналина. Каждое действие, каждую зацепку и каждое слово. Всё это кажется пчелиным роем в голове Кима, он раскладывает снова и снова по полочкам, ни одной детали не упуская, а позже приходит к выводу: кто-то насочинял. Ну чувствует нутро, что где-то ложь, скрывшаяся от карих глаз, спрятавшаяся от слуха оперуполномоченного, есть, её чувствует Тэхён кожей, ощущает, словно — она материализовалась. Всё встанет на свои места после допроса парня. Тэхён поворачивает голову к Тану, тот чуть слюнями пол поизмазюкал, похрапывает, будто он мужик-работяга, потом возвращает Ким взгляд к бывшему напарнику. Он знает, что сделал много ошибок за всё существование, но одна из них — когда сам попытался выкинуть Соджуна из своей жизни. И эта мысль пришла в голову только сейчас. Может, ещё не поздно?.. Время поставит все точки над i.

«Одному легче»

🚬🚬🚬

Утро вечера мудренее? Мудрёнее уж тогда. Тэхён всё-таки поспал на кресле в гостиной, где и сам хозяин квартиры уснул. Тан запросился гулять, да и будильник сработал и у Соджуна, и у Тэхёна. Первый решил, что пора возвращаться на работу, поэтому надо бы восстанавливать график, хотя похмелье говорило об обратном, и говорило об этом крайне убедительно. Но Пак был непреклонен, всё-таки идеальный до чертиков, кроме вот моментов с запоем. Ну… этим балуются все сотрудники отдела, куда не глянь — везде будущие или бывшие алкаши. Суровая, мужицкая реальность. Второй же превратился в зомби, ну оно и понятно — столько бодрствовать и бухлом всё это закреплять. Погулял с Таном, несмотря на ранний подъем, доехал на своей малышке до дома, сходил в душ, посмотрев в запотевшее зеркало, не удивился своему внешнему состоянию, потому что внутреннее ещё хуже выглядит. Закинул в рот бутерброд, наспех сделанный им, Тэхёну и Тану, куда без второго угодника. Оба отправились на работу. Югем, уставший и засыпающий на ходу, протянул журнал, попутно офицерам кивнув и прикрыв рукой зевок, пожелал хорошего дня. Тэхён ответил ему тем же, а Ёнтан просто… пустил шептуна… (Тихо и незаметно для слуха, но слишком очевидно для обоняния) Шалун… Югем просто посмеялся, открывая форточку, а Тэ…усмехнулся, его пес делает так только вне своей территории (дома). Это как Тэхён лениво скользит равнодушным взглядом по всем, его окружающим, Тан так же выражает свое мнение насчет всего этого. Любимый тандем. К начальству нужно бы зайти, но Тэхён, конечно же, этого не делает, пошел-ка Джун нахрен. Ким надеется, что никого не встретит так рано, что-то он зачастил не опаздывать… Сам от себя в шоке. Возможно, надеется улизнуть без ребенка (чтобы Ёнтан к нему не привыкал) к тому чуваку, которого следует по-быстрому допросить и закончить дело. Возможно, просто дом осточертел, может — дело во внутреннем состоянии Тэхёна, поэтому приходится снова загружать себя работой, вновь уходить от пугающих мыслей, откладывать на потом. Как и всегда. Все надежды рассыпались прямо на глазах. В их (ЕГО!) кабинете уже горит свет, ну ёпт твою мать, белка тебя сожри, ебаный (пока еще не…) Чон Чонгук, какого хрена? Ёнтан уже зашевелился и побежал в сторону нужной им двери, Тэхён же мысленно сплюнул на пол, повернул в сторону общего кабинета. Да ну нахуй, лучше уж с Джином. Никогда не думал, что так скажет, хоть и в мыслях.       — Утро, Тан, — улыбнулся Чонгук, но пес всё-таки заметил его уставший вид, новый друг не скрывает от него своего состояния, наверное, потому что Ёнтан никому не скажет, не сможет. А Тан хоть и собака, но тоже переживать начинает за напарника, они чувствуют намного больше, чем обычный человек, — какой красивый мальчик, — пёсель радостно и счастливо лезет к нему, прижимается боком, под ласки чонгуковых рук подставляясь, думает…       — Гав!       — Где недовольный?       — Гав!       — На посту или в общем? Тан хлопает по полу лапой два раза. Чонгук, видимо, был в предыдущей жизни собакой, другого объяснения нет. Тэхён заходит в общий кабинет, темно — включает свет. Он один, и это глоток свежего воздуха. Подходит к шкафчику, за ручку дверцы открывая, любимую чашку с тигром взяв в руки, ставит на стол. Включает кофеварку, ждет. Эти действия Тэхён бы сделал с закрытыми глазами, это стало уже утренним обрядом. Без этого день не начать. Он подходит к окну, смотрит на заброшенный парк через дорогу, снова прокручивая последние два дня своей жизни. Нового ничего не нашел. Но ему определенно нравится этот парк.       — Утро, — заходит Чонгук, здороваясь с напарником, а по паркету уже проносится звук когтей Тана, вот же хвостик… — во сколько к тому парню пойдем? — Чон понимает, что старший опер не намерен сотрудничать с ним, но как-то же надо работать. Молчание. Тэхён всё ещё смотрит в сторону заброшенного парка, проезжающих мимо машин, людей, перемещая свои задницы по тротуару, он словно не слышит ничего, кроме своего внутреннего голоса. Но тут Ёнтан подходит, поднимая правую лапу, как обычно дает пятюню, а после стукает по согнутому колену Кима. Привлек внимание.       — Чего тебе, Тан? — хриплым голосом спрашивает Тэ, а после взглядом цепляется за фигуру, на его кресле сидящую. Ясно, понятно. Срочная реанимация. Дыши, Тэхён, дыши. Скорая помощь прибыла. Заваливается Джин. Полуодетый. Однако, здравствуй.       — Я вот думаю… — начал Тэхён, ухмыляясь, следователь, конечно же, не ожидал, что кого-то занесет рано утром в их берлогу, а тут аж два опера.       — Так! Грязные мыслишки сожрали и лица получше сделали! — Сокджин унесся в другую сторону, так же полуодетый. Понятно.       — Гав!       — Тем более, Ты! — доносится из коридора. Утро, так сказать, своеобразное. Гук сидит и смотрит в сторону своего напарника, ждет ответа, потому что в другом случае — просто своими силами справится и дело закроет тоже самостоятельно. У Тэхёна предчувствие до сих пор никуда не растворилось, из-за чего тот уходит в себя всё глубже и глубже, в мыслях оставаясь. Что-то не сходится нихрена.       — В десять подполковник должен принести бумажки, в которых ты будешь должен поставить подпись, — спокойно бубнит себе под нос Тэхён, но Чон его прекрасно слышит. — к пацану я съезжу один, сегодня надо будет закрыть дело, времени уже и так много потратил… из-за тебя Наверное, никто не сможет представить — сколько Тэхён себя уговаривал и потратил сил на то, чтобы сказать это намного мягче, вежливее. Всё-таки… А хрен его знает, ничего он не хочет! Это его сарай и ничей больше! Ему трудно сдерживать гнилые реплики в себе, от них лучше-то всё равно не станет. Он относится к Гуку враждебно, это и слепой увидит, и глухой услышит, и немой подтвердит. Слишком много этого ребенка стало в тэхёновой жизни, раздражает.       — Снова пытаешься оставить меня за бортом? — Гуку уже надоедает такое отношение, но он упорно хочет, чтобы работа заменила ему дом, не приносящий лишь сожранные нервы и один стресс. У старшего опера терпение лопает в эту же секунду, но парень не успевает ничего сказать, как его прерывает на полуслове звонок собственного телефона. Тот резко руку к карману тянет, достает и видит имя… Твою мать. «смертник» Вот уж точно Тэхёна кто-то сверху наказывает, ведь неспроста его наградили существом, вечно доставляющим проблемы и питающееся кровью опера. Ну, и Чон Чонгука тоже кто-то из этих послал, отвечаю.       — Алло — Тэ поднимает трубку и слышит этот голос впервые за всю неделю, не то чтобы он скучал, но изредка волновался о нём. Если честно — он уже хотел обзвонить все морги и больницы.       — Хуем по лбу не дало? — на полном серьезе спрашивает Тэхён, обернувшись и увидев приподнятые брови с выпученными глазами ребенка.       — Тебе виднее, брат… — слышится смех на той стороне, но сам парень старается скрыть нотки чего-то, что Тэхёна уже выводит не на шутку.       — Говори резко, а то я занят… Ким встает с подоконника, подходит к столу, наливает кофе, ложечкой помешивая, слушает этот бубнеж малого, а после незаметно для себя наливает ещё одну кружку кофе, делая всё это на автомате. Чонгук сидит, не дергаясь и лишнего шума не создавая, не подслушивает, потому что не слышно, смотрит на Тана, а тот на него, хвостиком виляя. Видимо, понял — кто имеет смелость звонить Ким Тэхёну утром. Только смертник. Тэхён дышит через раз, даже к чашке не прикасаясь, Чонгук хотел бы спросить, зачем он сделал два кофе, но ладно, надеемся на лучшее, то бишь ему, Гуку, решил налить из вежливости. Нет.       — Я вот честно тебя спрошу, ты, блять, долбоёб? День убит, а что убито, то мертво, и воскрешению не подлежит. Хорошее начало дня. Тэхён слушает бубнеж на той стороне, вышагивая взад-вперед, кидает нечитаемые взгляды в сторону Чонгука, следящего за каждым изменением в лице опера. А изменений слишком много: изумление и растерянность сменяются на очередное закатывание глаз и слишком громкий выдох, следом — играют желваки. Он зол, это очевидно. Ему и сказать нечего. Ему дело нужно закончить, а еще вот это чудо-юдо соизволило позвонить и рассказать про свои косяки. Тэхён пытается дышать спокойно, выслушивая всё до конца и знатно так не проорав тому в трубку слова не очень адекватного характера, но выходит с трудом и хреново. От слова — совсем. Очко с самого утра чуяло подвох. У него зад горит, искры в глазах виднеются, нет, ну надо же быть таким отморозком, ещё и старшего в это вмешивать. А звонит тому только потому, что некому больше, кроме Тэхёна и нет никого.       — Ты понимаешь, что у меня работа?       — … Тэхён смотрит на Ёнтана, хвостом виляющего и в ответ смотрящего, а после переводит взгляд на Гука. Нет, ну нет… не говорите мне, что ему придется просить какого-то новичка о таком? Да вы шутите. Так противно кого-то о чем-то просить, черт возьми, опер не для этого становился непоколебимым засранцем, чтобы вот так вот потом унижаться. Тэхён скинул бы и послал этого человека куда подальше, но тупо не может этого сделать. В важной категории сидят не только Соджун, Холзи и Тан, но и одно наказание. Тэхён уже давно нарушил первое правило Ким Тэхёна. Придется нарушать и принципы.       — Жди. — коротко и ясно буркнул Ким, а после перевел взгляд с Чонгука, уже допившего чашку с кофе.       — Проблемы?       — Тебя это не касается. Не лезь ко мне — пожалеешь.       — Хах, как скажешь, — усмехнулся по-доброму Гук, всё так же пристально смотря в красивые глаза напарника, они оба прожигают и пожирают друг друга взглядами, Чон видит эту борьбу в Тэхёне, а Тэхён — интерес к своей персоне. И это его бесит. Ёнтан смотрит то на одного, то на другого, чихает в подтверждение своим мыслям, что они оба слабоумные дебилы, а после громко рявкает. Отрезвил, спасибо.

🚬🚬🚬

Тэхён летит со скоростью света в другой город, дабы забрать одно «наказание Ким Тэхёна», которое дает о себе знать — только когда облажается. Старший оперуполномоченный буркнул в сторону Чонгука: «Не облажайся, ребенок, либо посиди в уголке, пососи чупа-чупс, я приеду и всё сам сделаю.» А тот лишь кивнул, поняв всё, а после пожелал Тэ удачи, на что тот истерически усмехнулся. Да, удача ему не поможет здесь. Тэхёну противно от всей ситуации, нужно как-то дать понять Чону, что тот не нуждается в его сотрудничестве, не нуждается в напарнике и «друге», которым хотел бы стать для него Чонгук. Ему никто не нужен. У Тэхёна и так есть Тан, предавший его в первый же день Гука и сейчас оставшийся тому помогать, Холзи, заступившаяся за новичка, но не поддержавшая Кима, Соджун, не вылезающий из запоев, и вот ещё один утырок. Курит, и очень много. Пачка, утром купленная, уже опустела и была выброшена в окно. Тэхён слышит рык мерса, его движок, чувствует пульсацию, и как колеса мчатся по ровному асфальту. Машина. У него осталась только тачка. Ёнтан не поехал с ним, а остался помогать Чонгуку. Невероятно. Тэхён сейчас взорвется вместе с ней, улетит в какой-нибудь кювет и распрощается с жизнью. Они знакомы два дня. Два. Дня. Чон Чонгук уже всё отобрал. Ему не нравится то, что ребенок так спокойно реагирует на всё: не кричит и не орет, не бросает юркие фразы. Полнейший игнор и абсолютный контроль над любой ситуацией. Тэхён бесится, психует и выходит из себя. Ему нельзя срываться сейчас, но он сорвется. Уже доходит до конца. Чонгук по сути ничего плохого не сделал, усердно трудится и выполняет качественно свою работу, не перекидывает обязанности на других. Но сам факт, что выбрали не его, Тэхёна, а левого чувака… это бьет по самооценке. Тэхён и так никому не нужен был, а тут еще и последние близкие люди отворачиваться начинают, хоть это и заслуга самого опера. Тэ нервно дергает губами — получается какая-то косая улыбка, самому себе принадлежавшая. Перед обнаженным обликом, перед собой тоже врёт и лицемерит. В ушах шум, как в ракушке. И он — тоже словно под водой, под толщей. Может, его и не существовало вовсе?.. Почему он так одинок? Неужели это всё из-за того, что сам всех выкинул из жизни, даже того искренне не желая?.. Тэхён до безобразия двуличный. Снова винит других во всем, хотя сам думает совсем иначе. Но стоит всё равно на своем. И только так начинает казаться, что будет не больно. Но боль, она материализовалась, кожей ощутима, сопровождает его везде и всегда, даже если Тэ начнет себя убеждать, менять позиции и не врать, в первую очередь, самому себе. Будет больно, даже если пропускать всё мимо ушей, никого не слышать, никого не держать рядом с собой. Но чем дольше Тэ остается в одиночестве, тем быстрее приходит к простой мысли: «наплевать». Болевой порог — пределен, и Тэхён тоже не безграничен. Ему больно буквально от всего. Но пускай это останется между нами. И вот он уже спокойно едет в Тэгу, дабы забрать своё наказание. Не рычит и не ругается матом, всё живое покрывая, ему уже отчасти лень размышлять на тему: «почему Тан не поехал с ним». Тэхён и не подумает, что его пес просто стал переживать за нового друга, что его чутье трезвонит и дает тревогу; что-то неладное случится, словно грядёт буря. Он любит своего хозяина больше всего на свете, но и у Ёнтана сердце разрывалось на две части, Танни — существо доброе и в обиду никого не даст. А Тэхёну уже всё равно. Парень не отпускает эти злосчастные мысли на ветер, нет, не сделает этого, просто закрывает их в клетке птицей на тысячу замков, выкидывая ключ и не дав себе возможности стать свободным. Спустя какое-то время он доезжает до Тэгу, а после направляется в отдел полиции, где раньше работал и проводил мало времени. Он там еще был совсем другим человеком, добрым и надежным, а сейчас… полная противоположность смотрит на здание, которое никогда не было родным и таковым никогда не станет. Заходит, видит знакомого, здоровается, но больше не перекидывается дежурными фразами, например: «как жизнь?» или «давно не виделись». Тэхён спокойно стоит и молчит, ожидая, когда приведут это недоразумение. Смотрит на настенные часы. Около часа дня. И ещё и назад ехать. Боже. У него на подсознательном уровне уже снова кипеть вулкан начинает, злоба, она снова появляется на задворках разума, шепчет гадюкой, шипит совсем некрасивые слова. Считает до десяти и прерывается на середине, потому что видит чудо-юдо. Тут слова и не нужны, выглядит он и так отвратительно. Поговорив со знакомым и замяв дело, Тэхён резко двигает в сторону выхода, не поприветствовав и ничего не говоря недоразумению. И всё это идет в замедленной съемке. Тэ выходит на улицу, руками пачку доставая и открывая ее моментально, черт, закончились, без них сейчас тяжко и невыносимо. Он не должен срываться, не должен, хотя бы с этим утырком так поступать, как делает это каждый гребанный день с другими, чужими людьми, этот не чужой. И видит, как парень протягивает ему целую ещё не распечатанную пачку мальборо. Тэхён протягивает руку, чтобы тот вложил туда лишь сигарету, потому что сам опер не в состоянии спокойно даже руками управлять, так бы и двинул этому щенку за всё, кулаком бы стену прочесал, нет сил уже, по горло сыт такими выходками. Сигарета зажата меж губ, обветренных и сухих, поджигает и делает первую затяжку, заполняя легкие дымом, покой и светлость в мыслях дарующим.       — Сядь в машину. Тэхён сдерживается, он правда не хочет кричать, но, черт, как воспитать ребенка, если он поверил в себя и творит, что хочет. Ему законы не писаны и правила созданы, чтобы их нарушать. У него душа пантерой рвется, не терпит клеток и запретов, а таковые есть и их много. Тэ даже с Холзи так не морозится, всё сразу ей в лицо высказывает, а этот… рассудок или здравый смысл не позволяет такого вытворять с ним, с единственным кровным человеком, с младшим братом. Тэ знает, что тот его не бросит, не уйдет, все связи обрывая, но опер боится, так сильно и отчаянно, что всё-таки и этот день придет. Тэхён стоит около пяти минут на свежем воздухе, опираясь бедром о мерс, затяжки делая одну за другой, никакую не запоминая, чувствует, что нервы перестают быть натянутыми до треска, нутро начинает успокаиваться. Ну… жив ведь, все нормально, дело закрыто, вопросов к нему больше нет. Но глухой болью отдается в районе грудной клетки, Тэ не хочет и его потерять, не хочет, чтобы тот влезал в такие дебри, из которых не вылезти.       — Напомню — ты мне не отец… — спокойно говорит Джебом, когда старший Ким садится в тачку, сразу же пристегиваясь. Тэхён тяжелый взгляд на него бросает и скользит в привычной манере по волосам, по лицу, разукрашенном яркими кровоподтеками и синяками, по губе, разбитой и прокусанной, по одежде, за которой скрываются все те же кровоподтеки и синяки, по позе, по костяшкам. Просто фарш, ничего не скажешь.       — И каждый день я благодарю за это судьбу, — хриплый голос, уставшие глаза, потухший огонь в них, плечи максимально напряжены, несмотря на никотин в крови, он злится, сдерживается, хотя младший был бы рад, если брат вдарил ему еще хлеще, чем получил до этого. Только в такие моменты Джей видит его не мертвым, а живее всех живых, — даже братом быть твоим… это уже слишком. Хоть понимаешь, че ты вытворил? Посмотри, блять на себя! Он что-то талдычит ему, высказывая всё свое недовольство, а парень слушает, ремнем безопасности пристегнувшись, у Тэ вена вздулась на шее, желваки на лице играют. Парень сидит слушает, иногда пропуская некоторые реплики мимо ушей, смотрит на брата, понимает, что ни один бы человек на Земле не прискакал бы галопом к нему, чтобы забрать из этого ада, никто бы не приехал в другой город, тем более — когда на службе. Ким Джебом ценит его, любит и уважает, но Тэхён полнейший придурок.       — Рассказывай. — они едут в направлении квартиры малого, старший опер сидел долго в полнейшем молчании, слушая тихие вздохи и выдохи Джея, долго думал, сам с собой спорил. Он устал уже. Просто устал.       — Нахуй? Тебе и так уже всё растрепали, толку лясы-то точить.       — А ты не чеши языком, за базар нужно отвечать и за косяки тоже. Или пиздабол?       — Кажется, мы уже выяснили, что ты мне не отец.       — Когда кажется — креститься надо, я на другом языке говорю или че? Я жду твоего ответа, хули молчишь? Или стыдно признавать ошибки свои, а? И в глаза мне не смотришь и сидишь, еле дыша. Если натворил хуйню, имей совесть и разберись с этим.       — Я и разобрался, а этот мусор доебался.       — Твой брат тоже мусор, а ты жалкий отброс, крутая семья, да? Они сидят снова в полнейшем молчании, потому что одному сказать больше нечего, а другой — просто не хочет брата впихивать в дерьмо, тот и так не живет вовсе. Но Тэхён уже втянут, уже осведомлен, все знает и почти спокойно ждет…хоть чего-нибудь.       — Папы давно уже нет, теперь я о тебе забочусь, — но Джебому не нужно что-либо говорить, Тэхён сам расковыряет все раны, до сих пор не зажившие, вряд ли они когда-нибудь затянутся. Ему не нужны оправдания его действий, не нужны мотивы или простые отмазки, Тэ срывает все тормоза, потому что больше не может, — я понять не могу, ты че всё кому-то доказать-то хочешь, а? Я… единственный родной человек для тебя, роднее нет, понимаешь?.. Хоть раз бы, блять, позвонил без вот такого дерьма. Каждый раз тебя ищу, как ебаная ищейка, где Джей, а нет его нигде, и не звонит и не пишет мне, пробиваю тебя по базе, ты, мелкая сука, в другом городе, но разве это важно для тебя? Нихуя. Я лезу в чужую базу данных, мне за это срок могут впаять, останавливает ли меня это?.. Всё делаю, из кожи вон лезу, чтобы только удостовериться, что с тобой всё нахуй в порядке, уебок, блять… У Тэхёна, как плотина, в голове всё ломается, хорошую возможность дав проораться и выплеснуть всё, что давно в душе хранится месяцами. Он никому не рассказывает, не делится, потому что после такого и сказать нечего, и помочь нечем, и посоветовать тоже нечего. Бессмысленно. Тэ волнуется каждый раз за малого, не говорит об этом, но об этом расскажут его глаза цвета крепкого виски, они намного больше эмоций могут передать, чем внешний образ опера. Не солгут, не могут, не с лицемерят, не спизданут какую-нибудь отмазку и выдуманную историю. Даже против воли Тэхёна, они честнее и живее, там нет стекла, нет железных дверей и замков со щеколдами, нет искусственности. Боль. На самом дне плещется самая настоящая боль.       — Не знаю, может у тебя есть там кто-то на других планетах, я не знаю… на Марсе, на Луне, может, в другой Вселенной, кто-то роднее у тебя есть?! — Джей снова прислушивается к нескончаемой ругани брата, но он видит его сейчас живым, не пустой оболочкой, не человеком, что давно не хочет жить, а тем, пытающимся достучатся до больного сознания младшего. От этой мысли у парня глаза начинает слезная пелена застилать, жидкость не вытекает за пределы нижнего века, но мешает видеть мир четко и ясно. Не страшно то, что он сейчас выслушивает свою заслуженную порцию оскорблений или видит (скорее, чувствует) то, как Тэхён начинает полностью разочаровываться в нем, как и во всех людях, рядом находящихся. Больно за Тэхёна, не заслуживает он такого: ни стресса на работе, ни блядского одиночества, которое пытается побороть очередной шлюхой в конце рабочего дня, ни этих ебаных чувств, что лишили Тэ надежды и сожгли заживо всё хорошее в нем, как в человеке, ни боли от потери близких людей, ни дерьмового брата, до края его доводящего. Но другого у опера больше нет.        — А здесь я самый родной человек в твоей жизни… ясно?! Роднее меня никого не будет и никогда. Отца и маму мы уже никогда не вернем, ясно?! Если о себе нихера не думаешь, хоть раз бы обо мне подумал, сучоныш, у меня нет никого, кроме тебя, сказочного долбоёба, че я делать буду, когда и тебя у меня заберут?! Малой чувствует эту боль, сквозь крик пробивающуюся в словах брата, не знает, что ему сказать. Пустым взглядом смотрит на свои разбитые в кровь костяшки, на сцепленные руки, не поднимает глаз на Тэхёна, разошедшегося уже, выплескивающего всё, что можно и нельзя. Они всё еще едут по дороге, не попадая в пробки и не останавливаясь на светофорах. Джебома не ранят оскорбления в его адрес, это вообще ничто, по сравнению с тяжелой ношей, с грузом на плечах старшего Кима.       — Почувствовал себя сильным? Или в себя поверил?.. — звонит тэхёнов телефон, тот резко отвечает, не посмотрев на имя, — Слушаю.       — Тэхён, это Холзи… — девушка говорит это как-то неспокойно и боязливо, из-за чего Тэ еще сильнее раздражается, черт, ненавидит он базарить по телефону, ей Богу.       — Резко. Я занят.       — Тэ, это насчет дела. У Чонгука нет твоего номера, поэтому звоню я.       — Тан не сдох? Идеально. Ну да, он-то поважнее будет, а вдруг в канаву свалился, и такие случаи видели, и отмывали всем коллективом, и запашок выветривали тоже всем составом. «не умирай, пожалуйста, я так боюсь — что ты умрешь…» — и собственные слова появляются в тэхёновой голове. Он шептал в тот кошмарный день. Это страшно, поистине страшно.       — Тэхён?..       — Повтори ещё раз.       — Гук… «Уже Гук, ну, ясно-понятно, окей, слушаем дальше»       — …он нашёл того парня… «Чонгук и Ёнтан выследили знакомого стукача на этом районе, которого пес знал уже давненько, тот брыкался, не увидев Тэхёна рядом с офицерами, отнекивался, а после лицезрел истинный облик копа. Обосрался и настучал.       — Так кого вам надо-то? Я тут всех знаю, про любого растолкую, только давайте без этой хуй… вот этого всего…       — О Сехун.       — Ооо, этот гандон… не давно тут такую хуйню замутил, нет, ну вы господин мусо… коп представьте: я и мой друг тусовались с местными заводилами, а этот тип подходит к нам и начинает выебываться, типо че за хуйня на районе, какого хуя мы тут сидим и лясы точим. А мы ему — проходи, сядь с нами, гостем будешь, а он такой грит: ты пидор, Ли Чонсок… ну тут я уже охуел от такого базара, ссыт мне в уши и ниче… И я такой ему: «Ты чо распустил тут свои выебоны?» Гук смотрит на него и думает: «Явно с головой не дружит парень.» Этот базарит не по делу, из-за чего Тан начинает раздражаться и смотреть на него уничтожающим взглядом.       — Сократи.       — Не положено, будет недосказанность, мистер коп. Так вот, ладно, такого не было. Он сказал, что одну девчонку ищет, мы знакомы с ней через других (заочно). Так вот, я сказал, что своих не сдаю… Он сказал, что я всё равно ему расскажу и помогу, и что лучше это сделать по-хорошему… Тут у меня, конечно, шарики-то скукожились! Я тип по-плохому-то не хочу, меня сестра дома ждет! И он такой говорит, что знает типа о наших шушукалках и что распиздит всему району. А я то типа не в курсах про секреты паханов, а если и по правде что-то напиздят, я так-то друг, а не дерьмо, размазанное по асфальту, братанов не сдаю, а девка-то не местная — приезжая цыпа. И говорю ему: «Опа. Ты чо, предъявить мне хочешь, брателло?» Но он-то мне не брателло, сами понимаете, это так для красоты мгновенной сказано…       — Ближе к делу.       — Ну, короче, попадалово, мы на кортах попиздели, как реальные пацаны, сигаретой угостил, ну рассказали ему, че за пидоры ходят к той девке, ведь всё видим и слышим, мы не пиздаболы, а за своих порешаем кого угодно, ну он послухал, пошёл куда-то в другую сторону.       — Знаешь, где он сейчас?       — Да ошивается где-то рядом, а вам-то он захер?       — Девушку как зовут?       — Ну, так… Кан Сыльги. Она ебобоная сука, рамсы попутала, видать, на местных наехала, из-за чего они и искали ее.       — Хорошо, свободен.       — Эээй…браток, подогрей сигаретой, если не впадлу…       — Не курю.       — Ох, нихуя ж себе, мое уважение, брат-полицейский. А чуть позже Чонгук вместе с Таном дошли и до О Сехуна, который разговаривал намного человечнее Ли Чонсока.»       — Дальше. — строгий голос Тэ снова слышится в динамике.       — Если говорить коротко — у О Сехуна есть алиби.       —…       — Он работал в две смены, поэтому его работодатель может подтвердить, что в тот день он работал и никуда не уходил. А ещё не видел свою бывшую девушку около месяца. Рассказал, что разбирался насчет одной девчонки, пытавшейся насолить N.       — Причина?       — Сехун сказал, что та завидовала или что-то в этом роде. Девчонка хотела встречаться с ним, но на тот момент парень состоял в отношениях, а после разрыва ни с кем не сближается, не хочет, поэтому и дал ей отказ.       — Имя девушки?       — Кан Сыльги… «Я уже выходила из магазина, но увидела, как девушка стояла на балконе, смотря куда-то вниз, — указывая ладонью на седьмой этаж, где действительно находится балкон…» Тэхён усмехается, он чувствовал эту недоговоренность в словах той девчонки, опер сразу понял, что не всё так просто. По ее словам было понятно, что погибшую, то бишь жертву, она не знает и впервые видит. Но свидетель даже соврать не смогла насчет своего настоящего имени.       — Та девка, которую я допрашивал, блять, так и знал, что пиздит.       — Тэхён! Не ругайся матом, некрасиво.       — Некрасиво срать в кустах, а это нормально, передай этому, чтобы за Таном следил, если хоть царапинка будет на нём, ноги оторву и зубы выбью. Девушка тяжело вздохнула, но сказала тихое: «Как скажешь», а после отключилась. За всем этим наблюдал притихший Джей, что-то в голове продумывая и прокручивая.       — Не знал, что у тебя снова есть напарник.       — На ноль.       — Да брось, Тэ… Они едут в полном молчании, Джей думает о том, чтобы рассказать брату, из-за чего он пошел на такие меры: как решение вопроса кулаками и насилием, но не хочет. Но это кипит у него, в поджилках бурлит злоба, этот парень тоже дерьма хлебнул достаточно для того, чтобы проявлять агрессию к другим, чтобы быть похожим на старшего Кима. Чему Тэхён не радуется, он бесится и постоянно наставляет на другой путь, чтобы не сворачивал в дебри, не лез в болота, не тонул рядом с камышами, а тот всё равно лезет, упрямец.       — Рассказывай. — у Тэхёна уже голос мягче стал, легче дышится, легче контролировать свое внутреннее и внешнее состояние. Тэ уже и чувствует себя немного лучше, чем до этого. Малой рядом, в безопасности, находясь под братским крылом.       — Тот пидор…       — Хм?..       — Окей, тот чел стал насмехаться над моей знакомой, он конкретно завидует и недолюбливает её. В его понимании, кроме внешних данных и толстым кошельком в сумочке, у таких как мы больше нет никаких располагающих черт. Все мы получили просто так, не прикладывая особых усилий. Пиздел, что это нечестно. Орал на всю улицу перед клубом, перед всеми знакомыми на неё, а потом на меня рот раскрыл, мудила.       — Неудивительно, что он так думает.       — Я че на фраера похож?       — А я, блять, похож?       — Не, ты че, брат, выглядишь ещё норма, а вот аура твоя… от тебя легавыми несет за километр, хоть и по-пацански базаришь.       — Сейчас допиздишь, малой, выключай свой жаргон, пока не уебал хорошенько, тебе еще в больницу.       — Не над, я отлично себя чувствую.       — Вижу, ебало попроще сделай. Так нахрена ты на него полез-то? В первые что ли такое дерьмо слышишь?       — Да нахуй его, пидора, он нихуя не знает ни о ней, ни обо мне. Я, который ежедневно жилы рву ради того, чтобы у тебя на шее не сидеть и поддерживать свой статус, искренне радуюсь своим победам, даже если они маленькие. А он смотрит в мой кошелек, но не видит — как я заебался. Напиздел всякого дерьма мне, хотя я столько раз помогал ему со всеми его заебами, а в итоге… что получил?.. «Тебе все дается так легко, потому что с ложкой серебряной родился во рту и сосешь ее до сих пор» И та девчонка тоже рвет жилы каждый день, чтобы содержать маленькую дочуру. Ей просто чувак алименты подкидывает каждый месяц, но считай она одна херачит за двоих, и родительскую любовь дарит, и работает, и воспитывает, и вся прочая хуйня. Это тот папаша — богатей, не успеет глазом моргнуть — уже все на блюдечке с голубой каёмочкой. Несправедливо то, что сам, блять, спустил, а в итоге она одна отдувается. Тэхён сидит молча, выслушивает всю гневную тираду брата, у которого снова гореть начинает. Тэ понимает чувства младшего, это неприятно слышать. У их родителей, когда те еще живы были, никогда не было много денег, что можно было бы раскидываться направо и налево, но в какой-то момент отец Тэхёна и Джея стал крупным бизнесменом, но это состояние, после них оставшееся, никто из братьев не трогает. Из принципа или из вредности, оба работают, несмотря на малоопытность и на возраст малого, оба действительно рвут жилы, надрываются и жутко устают, но живут на свои деньги. Иногда, конечно же, помогают друг другу, но самостоятельные уже до мозга костей.       — Ну я ему и сказал: «Будь пацаном, вывози за базар!», а он полез со мной махаться, а меня дважды просить не надо. Действительно, не надо. Тэхён резко вспомнил, что Холзи упрашивала его прийти вечером в клуб, дабы отметить первый день Чон Чонгука. А теперь дилемма: идти или послать всех к чертям? ведь…

«Одному легче.»