Easier alone (Легче в одиночку)

Быть может он мой свет?..

Когда Чонгук говорил, что пойдёт с ним расслабиться, Тэхён не знал, что последует за этим невинным «расслабиться». Чон уже как пару лет за здоровый образ жизни. Не курит, не пьет, наркотики не употребляет, хотя были грешки, были. Но Тэ никак не ожидал от младшего то, что он увидел буквально полчаса назад. Чонгук пьет ровно столько же, сколько и старший, не отстает, не морщится, полностью глотая обжигающую жидкость. Гук полон сюрпризов и неожиданностей. Тэхён на это лишь пьяненько усмехается и продолжает наблюдать за красивыми руками, обрамленными плавными змеями младшего, закусывая нижнюю губу и петляя взглядом по присутствующим людям, которые тоже от общего веселья не остаются и отставать не собираются, ведь потом просто не догнать. Музыка бьет по ушам, но она плавно уносит и Тэхёна, и Чонгука в какую-то параллельную Вселенную, где все эти заморочки, проблемы и обязанности меркнут и блекнут, а остается только данный момент. Они им и дышат, и живут в настоящем времени. На часах уже «02:34». Но когда подобное кого-то останавливало? Хм, никого. Чонгук тоже постоянно взглядом цепляется за оценивающий взгляд Тэ. Он отличается от того, что был в его первый день. Это совсем другой, иной, не присущий Тэхёну. Антрацитовые глаза вновь встречаются с темно-карими, а позже… Веселье только начинается. Алкоголь — не главное развлечение этой ночи, совсем нет. Есть такая ситуация, когда ты в зюзю, но чувствуешь себя живее всех живых, следом — хочешь взять от жизни всё. За спиной словно крылья вырастают и тебе хочется свернуть горы. Море по колено; горы по плечо. Но вот у Тэхёна совсем не так. Если Соджун может быть гиперактивным в таком состоянии, то Тэ начинает чувствовать не прилив сил, а прилив новых мыслей, что нужно обдумать и довести до определенного конца. Он на какое-то количество времени уходит в прострацию, глубоко в себя, в не просветные дебри, а позже замечает подле себя Чонгука, флиртующего прямо при нём — при Тэхёне! — с этим педиковатым барменом. У Чонгука приятный шершавый голос. Он какой-то слишком сладкий. Приторный. Намного слаще, чем засахаренные сливы, которые он, Тэхён, терпеть не может, но которые так сильно любит Ким… мать его… Джебом. Тембр хриплый, как кошачье урчание.       — Ты, сука, клиентов лучше обслужи, а не жри его глазами, ублюдок, — хрипло цедит Тэхён, а после победно усмехается, когда видит пугливый взгляд парнишки, ясно уяснившего и ушедшего работать. Тэхён медленно наливает соджу, опрокидывая её в себя и закусывая нарезанным апельсином, а после дырявит своим дьявольским взглядом стену, на которой стоят различные бутылки с чем-то интересным и будоражащим. Он сверлит одну синенькую бутылку с интересной этикеткой, а после начинает реагировать на то, что делает Чон Чонгук. А именно: черные, как ночное небо, глаза смотрят на напарника с не скрытым и не прикрытым ничем и никем интересом; как они плавно скользят по его телу; как сам Гук не смущается ни своего вида, ни своих желаний, а просто открыто говорит всем своим существованием, что это полнейший и беспросветный пиздец. Он начал заводиться ещё тогда, когда Тэхён присосался к горлышку бутылки, обхватывая его своими блядскими губами, чуть алеющими и влажными, с этим диким блеском, который отражается в чонгуковых глазах. Гук — заблудившийся в пустыне без воды, он вдруг увидел и дорвался до желанного оазиса. Что-то в голове начинает щелкать, словно зудит под кожей, хочется убрать это, лишить себя этих не нужных вовсе ощущений, забыться и просто напиться, расслабив разум, даруя легкость сердцу. Тэ видит всё. Буквально. Всё. Тэхён сам засматривается на губы, блестящие из-за неона; цепляется за глаза, потемневшие на несколько тонов, становясь иссиня-черными; за тяжелые вдохи и попытки надышаться, за крепкую грудь, которая ходит ходуном при каждом выдохе-вдохе; за эту кожу, покрытую небольшой испариной, выглядывающей из-под верхней одежды; за крепкую шею, желанную и нужную. Её хочется поцеловать, оставив букет засосов, оставить каждую метку, которую увидят, практически, все, поймут и не смогут сказать ни слова против; за весь вид Чонгука, что в идеале должен принадлежать только ему, Ким Тэхёну. А после следует мысль. «Что за бред в моей голове?!..» Это сколько нужно выпить, чтобы видеть в своем напарнике человека…сексуального и привлекательного, радующего глаз в этот непростой вечер (ну как бы ночь, не суть). Отрицать, что Чон сексуальный и похож на идола — словно сказать, что Тэхён любит всё человечество. Бред сивой кобылы. Стадия опьянения переходит в новую, когда Тэхён наливает Гуку еще соджу, следом — и в свой стакан, безмолвно чокаясь с ним, опрокидывает в себя. Чувствует — как она течет по горлу, как желудок обжигает этой невкусной жидкостью, как дурман с новой силой проникает в его голову, кружа все вокруг, как мысли, беспокоившие его, покидают Тэхёна до самого утра. И он целует его мокро, оставляя влажные дорожки на шее, до которой наш путешественник все-таки смог добраться и хлебнуть этого величайшего удовольствия; слегка прикусывая кожу, зализывая свои невесомые укусы; Тэхён неосознанно шарит ладонями по желанному телу, забираясь пальцами под футболку, за пояс штанов; он дышит Чонгуком, как сумасшедший; всматриваясь своими безумными темно-карими глазами и тоже сходит с ума. Младший в не лучшем состоянии, откровенно говоря — он поплыл. Гук млеет от этой ласки, не заморачиваясь и откидывая все мысли о том, что они, два старших оперуполномоченных офицера, творят, сидя за барной стойкой; о том, что Тэхён — парень, а сам Чонгук девчонкой никогда не был; что это чертовски неправильно, но, сука, запретный плод — самый сладкий. На периферии мелькнула мысль, что ситуация должна принять (как бы) другие обороты, простую попойку двух напарников и начинающих дружбу людей, а не вот это вот гейское пор… Но когда Тэхён целует за ушком, понятие «нормы» становится странным, непонятным, абсурдным. Чонгук упивается огнём, обжигающим кожу, где касается его Тэ, оно охватывает его тело, возбуждающим, кружащим голову. Трек сменяется другим, темп ускоряется, в голове все плывет и расползается по углам. А толпа двигается в разы быстрее, намного активнее, ловя этот кайф от головокружения и легкости в теле, словно люди — пушинки, невесомые и неподдающиеся гравитации. Чон поддается этой волне, но его удерживают сильные крепкие руки, обвившие его талию. Воздух раскалился, перед глазами мерцает рябящее марево. По его ноющему телу заскользили вновь тэхёновы руки. Чон Чонгук готов поклясться — он не помнит, как они оказались в центре толпы. Если бы не агрессор Тэ, то тело Гука бы трогали, лапали, скользили своими мерзкими руками, поглаживая ширинку, где прячется дружок-пирожок. Люди в подобных клубах не побрезгуют и вылижут чужую шею мокрым языком, оставляя после себя сырые дорожки и бурю эмоций. Ким сам только что это сделал, но только не с чужаком. А с Чон Чонгуком, отвлекающим от беспокоящих мыслей. Впервые за два с половиной года. Тэхён увлекается, покачиваясь в такт с телом младшим, прижатым к собственному, практически, вплотную. Ни сантиметра, ни миллиметра, в задницу какое-либо расстояние. Не сегодня. Только не сейчас. Тэ разрывает барабанные перепонки, из-за стонов Гука, которые впрочем слышит только Тэхён. Музыка всё глушит для других, а им и не обязательно это знать, пошли все к черту. Чонгук, до этого прижимавшийся к груди Тэ спиной, поворачивается к нему лицом, обхватывая руками шею, не дав ни себе, ни своим действиям отчета, утыкается носом в шею. Тэхён, блять, выше. Но это сейчас слишком к месту, поэтому младший даже радуется своему низкому росту, до Чимина, конечно же, далеко, но все равно. А в голове Гука возникает невинная мысль. Младший только сейчас обращает внимание на то, что от его напарника, практически, ничем не пахнет. Ему встречались разные люди: с приторными запахами, с резким парфюмом, что хочется вдарить себе в нос, чтобы только не дышать и избавить себя от подобного мучения, от тех, кто предпочитал свой собственный запах тела, а не всякую дрянь брызгать на кожу. А этот, как хищник, запаха не имеет вовсе, редкостью были дорогие духи, которых нет больше в производстве, но и они были «глухими» на фоне других.       — От тебя ничем не пахнет, — Гук не понимает, зачем это делает, но все же говорит Тэхёну свою мысль, а после чувствует — как руки на его талии крепче прижимают к себе, — ты как пантера, она тоже ничем не пахнет, чтобы не выдавать жертве своё присутствие.       — А от тебя пахнет миндалем и сексом…       — Хуже подката не слышал, хён… Чонгук не слышит, но ощущает телом, как смеется Тэ, поэтому поднимает голову, встречаясь своими глазами с его, а после уже ничего не помнит… Рассматривая остро очерченную скулу, прищуренные глаза от смеха с густыми ресницами, немного крупный нос, на котором живет себе, хорошо поживая, милая родинка, аккуратное ухо с небольшой каплей в мочке и еле заметными дырочками от прокола. Чонгук просто хочет его поцеловать, просто почувствовать себя хорошо, даже больше, чем просто «хорошо»…       — Пойдем, Бани, они мешают… Когда он нащупал ручку кабинки, проталкивая туда младшего, не разрывая поцелуя, то понял, что мозг сейчас вытечет через уши. Нет, это было бы всё сном. Его больной фантазией, из-за выпитого алкоголя и… чего-то там еще, Тэ не придумал оправданий. На данный момент ему не до них. Он целует Чонгука и чувствует, как кровь в венах начинает отделяться от их стенок; как она закипает и выпаривается через его песочную кожу, сосуды слипаются. В животе будто забурлило масло, когда он почувствовал, как изящные пальцы зарываются в его волосы на затылке. Какие странные ощущения от простого поцелуя, от простых прикосновений другого человека, обычного Чон, мать его, Чонгука. Это убивающе. Слишком для него. Тэ чувствует, с какой отдачей Чонгук его целует, прижимая, практически, черт возьми, вжимая в себя, как хватается за старшего опера, как за спасательный жилет посреди океана, в нем тонуть, увы, совсем не хочется. Он бы утонул, если бы Тэхён был бы его собственной личной Марианской впадиной. Тэхён не хочет думать, что будет потом; что они сейчас творят; что заставило его пойти на это… Ему, Ким Тэхёну, сейчас хорошо до мурашек по коже, до яркой улыбки, широкой и квадратной, самой искренней и живой. Чонгук что-то мычит, чуть прерываясь и отстраняя свои губы от чужих, из-за чего небольшая нить слюны тянется между ними. Его глаза темнее зимней ночи, глубокие, как озеро Байкал, глубже. Его щеки покрыты небольшим румянцем, нельзя сказать — из-за алкоголя или же… это влияние Ким Тэхёна и его ласки. А он сегодня странно-страшно ласков с младшим, любезничает ушлепок. Ким не выдерживает и минуты и снова припадает к губам Гука, ему безумно нравится их кусать и слышать небольшое недовольство Чонгука, граничащее с диким удовольствием.       — Бани, с огнем ведь играешь, — этот голос… Чонгука словно током бьет, пронизывает электричеством все тело, заставляя чувствовать внизу живота небольшую тяжесть. Бархатный, с хрипотцой, глубокий тембр, ровный сильный уверенный голос. Его, Тэхёна, голос. Черт возьми, это услада для ушей Чона. — ты в курсе, что у меня меж ног?       — Прости, не понял это, даже когда, танцуя, задницей чувствовал твой стручок. — резко злится Гук, поэтому резко меняет их местами, занимая контролирующую сторону. Он зажимает Тэхёна в самом углу, руками блуждая по теплой груди, где бьется сердце, и его ритм чувствуется через ткань. Чонгуку это нравится так, что никакими словами нельзя описать, он не сможет подобрать слов к этой ситуации. Ему просто так кайфово, а все остальное — мелочи жизни, — Хватит, поцелуй меня. Но на эту просьбу, точнее — приказ, Тэхён усмехается, возвращая свой взгляд на опухшие губки младшего, он смотрит на них довольно долго, рассматривая и запоминая каждую детальку, трещинку. Ким не понимает — почему эти губы вкуснее всего на свете, они лучше всех тех, что были до сегодняшнего дня. Тэхён честно пытается остановиться, но не может — просто не хочет?.. Парень медленно приближает лицо к Чонгуку так, чтобы их губы разделяли миллиметры, но даже этого слишком много, слишком далеко. Слишком… Чонгук смотрит с желанием на старшего, пытаясь тоже осознать все, что сейчас происходит, но какое кому дело, если тебе хорошо? Сейчас имеет место быть только удовольствие и спокойствие на душе. Легкость в разуме, и в сердце. Чон знает, что Тэ любит Холзи. Он так сильно хочет спросить про это, хочет узнать, что все-таки Тэхён не так сильно влюблен в свою лучшую подругу, которая в одном шаге от замужества. Он на что-то надеется?.. Нет. Просто ему хочется, чтобы Ким Тэхён был освобожден от чувств, приносящих ему только боль и разочарование от жизни, от мыслей, убивающих его каждый день, ведь это болото давно его засосало. Гук понимает его, как никто другой на этой планете, в этой Вселенной. Просто ему хочется этого больше всего. Почему так? Младший не знает. Дело привычки же. Чон Чонгук привык к этому недовольному типу, к этой вечной бабке с нижнего этажа с шабашем кошек с именем «Ёнтан». Поэтому сейчас Чонгук видит на лице старшего тень мыслей и размышлений на не очень приятные темы и пытается выбить их из головы этого придурка. Чонгук целует его снова и снова, проникая в рот своим языком, находя тэхёнов и сплетаясь с ним воедино. Они танцуют только им понятное танго. Тэ что-то мычит, но позже начинает снова забирать всю ситуацию себе, весь контроль над ней. Тэхён гладит младшего по спине, двигаясь руками вниз, а позже обхватывая округлые половинки Гука. Они не такие твердые, как с виду могло показаться, а в меру подкаченные, но немного мягкие и совсем удобные. Созданные для рук Тэхёна, на что сам старший опер усмехается. На это действие с губ Чона срывается стон — словно музыка для ушей Кима. Ему безумно это нравится. Сейчас Чонгук такой податливый и нежный, граничащий между страстью, желанием и действительностью. Но Тэхён, дав себе волю насладиться таким Чонгуком, понимает, что это ошибка. И он останавливается. Гук смотрит на него озадаченно и недовольно. Но Тэхён целует. Нет, не в губы, ни в лоб, или в щеку. Он целует его в шею, куда целовал уже несчитанное количество раз за эту ночь, следом — за ушком, проговаривая то, что кажется ему правильным: «Бани, ты пожалеешь об этом, поэтому остановлюсь я, а не ты. Ты пьян, ребенок…»       — И что?! Ты тоже пьян, я в своем уме, знаю, что я делаю и с кем. Я хочу этого, Тэхён, и ты не в праве забирать у меня это. Не имеешь никакого права. Не смей даже.       — Давай выпьем ещё. Ему так легко дается манипуляция, что Гук на эту обаятельную улыбку забывает обо всем, забывает — как дышать и вообще жить без неё. Тэ еще никому так не улыбался, он первый. И это сам сказал Ким Тэхён. И Чонгук согласен выпить ещё, уходя из туалета клуба, направляясь в сторону другого бара, где забудет обо всем на свете с ним. С Ким Тэхёном. Тэхён тянет за собой Чонгука в сторону выхода, оба чувствуют холодный ночной воздух, обдувающий горящие лица. Им хорошо, так, что напарники начинают чему-то глупо улыбаться. Парни шагают в сторону другого бара, который находится не так далеко, как кажется с виду. Тэ думает, что вовремя остановился и не наделал ещё больших глупостей. Но эти глупости так хочется совершать. Как там люди говорят? Молодость всё простит. Но Тэхён не такой малолетка, чтобы списывать все свои действия на алкоголь и дурман в голове. Черт, но почему-то именно с этим Бани становится легче морально, но точно не физически. Ким Тэхён подумает над этим позже, а сейчас, приоткрывая дверь шатающемуся Гуку, он просто растворится в очередном современном треке, в неоновом свете, в толпе, живущей этим мигом, в алкоголе и сигаретах, в Чон, белка тебя сожри, Чонгуке. Но подумает и будет жалеть потом. Не сейчас.

🚬🚬🚬

Около часа они просто пили, переговариваясь и постоянно споря на какие-то нелепые темы для разговора, потом посидели минут пятнадцать на ступеньках около выхода, рассматривая ночное небо, на котором были видны небольшие яркие точки. Но холод, пробирающий до костей, заставлял отрезвляться медленно, но верно, а также младший не переставал дрожать, поэтому невольно прижимался к напарнику. А это уже раздражало Тэхёна, поэтому, поднявшись первым и схватив Гука за руку, потянул на себя и двинул в сторону, где по идее должен быть его мерс.       — Изнасиловать меня хочешь? Тэхён усмехается, понимая, что Чонгук такой открытый и не стесняющийся только тогда, когда выпьет — забывает про свою армейскую закалку и строгий режим. Парень говорит всё, что у него на уме и в мыслях. Иногда выдает такую несусветную хуйню, что Тэ не понимает — как остановить свой ржач на всю улицу. Ему сейчас легко. За эти несколько часов в компании младшего… Тэхён почувствовал себя не амебой, не приклеенной старой жевательной резинкой к стулу, которому уже под сорок лет, а кем-то более…человечным. Обычно его попойки были либо с Соджуном (крайний случай — с Джином или Чимином), либо в одиночестве. Иногда ему весело, иногда вообще нет, настроение уходит не просто в ноль, а в минус. Под настроение, коротко говоря. Но сейчас… Тэ не знает, что нужно сказать или как можно это описать простыми, не сильно сложными словами. Ведь ему всегда было

«Одному легче»

А сейчас… А сейчас ему просто хорошо. Тэхён приоткрывает окошко со стороны водителя, совсем немного, чтобы воздух попадал в мерс, подбирает где-то под сидением ключи от квартиры, на кольце которых висит овер дохера еще нужных металлических хуйнюшек, и укладывается рядом с напарником, потеснив Чонгука и заставляя его сдвинуться чуть в сторону, накрывая их обоих дырявым покрывалом, оставшимся кочевать в машине после последнего пикника… Какой, блять, пикник?.. Тэхён в душе не ебет, не помнит. Единственное воспоминание — хорошая бутылка крепкого виски… или их было две с половиной?.. Но Ким точно знает — Соджун был рядом… тот, скорее всего, тоже нихрена не помнит. Тэхён успевает выдохнуть, словно давая себе отмашку, и уже через мгновение Чонгук придвигается к нему снова, прячась лицом в чужой шее, удобно, словно компактно, как детальки лего, укладываясь на сильную руку старшего, сжимаясь, пытаясь спрятаться от сомнений и, не дай Бог, сожалений о сделанном. Он не спрашивает ни разрешения, ни удобно ли самому Тэхёну, потому что знает — удобно, ёпт, по-другому не может быть.       — Ты любишь её?.. — Гук в последний момент задает этот волнующий его вопрос, уже находясь в полудреме, а Тэ же не спит, прикрыв глаза, лежит и слушает дыхание младшего. Ким знает про кого он, но отвечать… не хочет. Он думает несколько минут, надеясь, что сказочный ребенок сейчас уснет и перестанет елозить задницей, отвлекая его от очередного роя мыслей. Но тот упорно старается чаще моргать, отказываясь засыпать, пока ответ не будет произнесен вслух. Тэхён знает, что, черт возьми, да. Сильно, долго и безответно. Уже около трех лет, может даже больше, но признался сам себе он ровно три года назад. Долго уговаривая свое эго, долго разговаривая со своим сердцем и проводя переговоры с разумом, но Ким пришёл к выводу, что Холзи ближе к нему, чем любая девушка на этой планете, дороже и нужнее. Но каким бы эгоистом не был Тэхён… Не стал рушить начавшиеся отношения Чон Хосока и Холзи. Но всё же в тайне надеясь, что это временно у них, но нет. У судьбы другие планы. И это было больно осознавать, что тебя просто выбросили за борт, показав твоё место. Тэ и не скрывал своих чувств, просто их не было видно другим. Соджун знал с самого начала, увидел и спросил, что к чему. Возможно, ещё Джин немного усомнился в чем-то, поэтому пару недель пристально наблюдал за ним и его реакцией, но все, видимо, было безуспешно и тупо зря. Чимин. Блондин тоже догадывался как и Соджун. Всё-таки быть влюбленным в Ким Тэхёна — быть обреченным на самую сильную душевную боль. И Пак был влюблен, поэтому занимался с ним любовью, а не просто трахался, как Тэ, он видел все, что происходит в тэхёновых глазах, замечал и молчал. И эти мысли теперь не дают покоя оперуполномоченному. Он ведь знал о чувствах коллеги к себе, но всё равно играл, как мог, пробовал на вкус его слезы, брал. Брал от жизни всё. Эгоистичный ублюдок — так назвал бы его младший брат. Только Джей мог высказать ему все в лицо, не боясь удара в челюсть и финиша в глаз. Ему тупо похер на это. Они и без причины могли подраться, а позже их разнимала Холзи… Так каков его ответ?..       — Люблю, — и это режет сильнее, чем раскаленный нож по плоти, Чонгук слышит треск собственных тканей, хруст переломанных костей, чувствует запах гниющей надежды. — но она не любит меня так, как люблю её я. Тэхён вздыхает, вспоминая — какие душевные муки он испытывал на протяжении трех лет, но так и не смог признаться той, что поселилась в тэхёновых мыслях, теплится в районе сердца уже так давно; что приносит ему боль в тройной дозе. Она… Нет, будем называть всё своими именами. Холзи счастлива с Хосоком уже несколько лет, любит его и не видит дальнейшего своего существования без этого идеалиста. Девушка просто не знает, что Тэ любит сильнее, чем приплюсованная любовь эксперта криминалиста с её собственной. И не узнает. Но он всё равно зачем-то говорит Гуку:       — Отношения — это не шутка, Бани, тебе ли этого не знать. — его голос схож с урчанием дикой кошки, в нем нет агрессии или враждебности, только скрытая и еле уловимая боль, — Они могут разрушить тебя. Они наполнят твоё сердце до предела, а затем истощат его до полного опустошения. Появится отрешенность, апатия и нежелание жить. Ты будешь чувствовать, что человек, которым ты был до этого момента, начинает исчезать, полностью стирая за собой всю историю и прошлое. Люди будут видеть и запомнят тебя только таким, каким ты стал в самом конце. Им нет дела — что толкнуло тебя к такой жизни, к таким принципам и к такому «я». Все одержимы. Кто-то пытается найти счастье в человеке, кому-то нужна любовь, чтобы почувствовать себя живым, другой просто хочет быть нужным; есть те, кто обманывают себя; кто лжет и себе, и своему партнеру. А кто-то просто желает счастья и уходит. Он оставляет эти ненужные чувства, откладывая их в сторону, просто потому — что должен. Чонгук впервые слышит настолько искренние слова от Тэхёна, что невольно приоткрывает рот и тяжело выдыхает.       — Но тебе больно от этого.       — Не надумывай, — резко подается Тэ, поерзав спиной, укладываясь поудобнее, — это не так важно, как ты думаешь. Все чувства мимолетны. Спи, Бани, просто спи. Они замолкают, и минут через десять-пятнадцать дыхание, кажется, Чонгука выравнивается, он явно согревается, переставая подрагивать время от времени, и комфорт этот уютный, тихий, и портит его только то, что Тэхён пытается спросить хоть у какой-то извилины в своей голове, что он и его тело делают в собственном мерсе с напарником… с Чон Чонгуком. Что они делали в двух клубах?.. Что делали в кабинке туалета. Зачем? Почему? Для чего?       — Мне больно, но я просто не заслужил её любви, Бани. «Как и счастья в целом, Чонгук…» Тэхён, разделяя этот интимно-ранимый момент с Чонгуком, понимает, что в его голове пустота, кромешная тьма и муть, даже собственное эхо не слышится, не ощущается. Только его тепло; Только этот непривычный, но нужный комфорт; Спокойное, слегка сопящее вжатым в шею носом дыхание Чон, мать его, Чонгука. И это чувство, которого нет прекрасней.

🚬🚬🚬

Чонгук кое-как разлепляет глаза, сразу же ощущая все последствия попойки. Проводя ладонью по месту рядом с собой, Чон понимает, что он не в баре. Первая мысль — Тэхён сдал его в какой-нибудь бордель и его оттрахали так, что теперь он не может ходить, жить, просто дышать. Вторая — вот же сука, как он мог?!.. Недовольное мычание проносится по комнате, а младший все еще пытается выпутаться из оков одеяла. Ну кто бы подумал, что двадцатитрехлетний офицер грохнется с кровати с мученическим выражением лица и громким стоном. Будет синяк. Копчик болит невъебически. Пару минут кажутся целым часом, но Чон все равно выползает из этой белоснежной тюрьмы и полностью разлепляет глаза. Губы нещадно саднит, они опухли, в глотку словно нагадили драные кошки, закопав свое дело горкой земли. Чонгук видит на тумбочке, стоящей возле кровати, огрызок листа бумаги, на котором корявым почерком выведены буквы: «Твой сын — настоящий манипулятор.» Чонгук не догнал. В квартире стояла звенящая и совсем неуютная тишина, только часы тихо тикали на кухне. Чонгук, прочитав своеобразную записку, подтянул к себе ноги и поежился. Пол-то холодный. А после взглядом зацепился за телефон. Открывает и медленно, но верно идет к полнейшему ахую. «Господин Чон, доброй ночи. Понимаю, что вы заняты, поэтому задерживаетесь на работе, но ваш сын… Тэсон, никак не может успокоиться. Он не спит и постоянно плачет. Если вы можете, то, пожалуйста, вернитесь домой.»

«Уже еду.»

А вот тут вопросов целая тележка. Когда это он успел ответить няне Тэсона? Вернуться домой? А где, блять, его сын? Чонгук встает за доли секунды, но стоит около минуты, потому что в глазах потемнело настолько, что словно он живет в пещере, где ни света, ни блядского фонарика. А когда подобная фигня проходит, Чон идет в сторону детской комнатки, где должна спать его папина радость. Оперуполномоченный задел плечом косяк, матерясь себе под нос и потирая ушибленное место, пытается сфокусировать взгляд на чем-то одном, ведь все плывет перед глазами. Самого Чонгука штормит не по-детски, из-за чего он чуть ли не запинается об свою же ногу, и всё так же собирает все косяки. А после видит перед собой пустующую кровать и лежащего рядом серого зайчика. А вот теперь суета достигает своего предела. Зашкаливает, черт возьми. Внешне Чонгук выражает внутреннюю тревогу лишь огромными щенячьими глазами. Суетливым тяжелым взглядом, который ни на чем не может сконцентрироваться. Он снова тянется к телефону и предпринимает попытку дозвониться до этого ебучего Ким Тэхёна. Никто и не ответит, потому что телефон Тэ выключен и находится вне зоны доступа. Ему хватает меньше шести минут, чтобы полностью собраться. Он вылетает из подъезда, перед этим закрыв дверь на ключ, ловит такси, что успел заказать еще до сбора. Водитель спокойно выезжает с территории дома заказчика, проделывая всё молча. Чонгук пока они едут, недовольно ворча водителю на ухо, чтобы тот ехал чуть быстрее, чем армия улиток, названивал, но все без толку. Чонгук готов уже звонить знакомым, чтобы помогли найти маленького зайчонка, папину радость и смысл жизни. Тэсон — всё для него, Вселенная, незаменимая и дорогая сердцу. У него этот кровяной кусок сейчас остановится или выпрыгнет из груди, а потом и из машины, чтобы какая-нибудь авто размазала этот не нужный орган колесами по сыроватому асфальту. Голова гудит, на виски давит тяжесть вчерашней попойки, глаза не фокусируют. На них выступили бы слезы горя и отчаяния, но сейчас в груди теплится еще небольшая надежда, что Тэхён — не конченный уебок. Чонгуку еще никогда так страшно не было, как сейчас. Пускай забирает все, что захочет, но только не маленького, крохотного и совсем беззащитного сына. Пока они стоят в небольшой пробке, Чонгук нажимает на контакт «Джин-хён» и прикладывает телефон к уху, даже дыхание затаивает, вслушиваясь в каждый гудок. Он слышит свое сердцебиение так сильно, что хочется стукнуть со всей силы по голове и выбить эти мерзкие звуки, оглушающие его и мешающие трезво мыслить. Никто не берет трубку.       — Блять! — ругается Гук, понимая, что нужно оказаться в отделе как можно быстрее. На часах уже полпервого. Черт. Он полдня провалялся дома.       — Что простите?       — Быстрее можно? — Чон не унимается, пытаясь сдерживать себя, но это выходит из рук вон плохо.       — Это не от меня зависит, господин. — спокойно отвечает водитель, включая умиротворяющую музыку, чтобы пассажир немного успокоился. Но он не знает, что это только давит на нервы Чонгука, доводит до бешенства. Когда они все-таки подъезжают к отделу полиции, Чон бросает водителю заветные бумажонки, выпрыгивая чуть ли не на ходу из машины, резкими движениями поднимаясь по лестнице. На посту сидит Югем, работающий эту неделю и днем.       — О, Чонгук, там в кабинете… Гем улыбается оперу, но тот пролетает мимо него и, перепрыгивая турникет, мчится на всех парах на заветный третий этаж. В его мыслях нет ничего, кроме маленького комочка счастья, которого он, Чонгук, сегодня не обнаружил в детской кроватке. Чон уволит эту няню, впускающую в его дом каких-то чужих людей, спокойно отдавшую в руки какого-то урода Тэсона. Черт возьми, Чонгук так сильно злится на себя, что пошел с этим Ким Тэхёном куда-то в какой-то клуб. У них правда ничего не было, кроме постоянных объятий, горячих и мокрых поцелуев, засосов, до сих пор красующихся на шее Чонгука, вообще не заметившего их в такой-то спешке, страстных танцев в центре толпы, танго языков, заигрывающих взглядов, откровенных разговоров, прикусываний губ, проводя юрким языком по ним же, и прочих ласк. Но не больше. Тэхён не разрешал заходить дальше, профессионально отвлекая младшего. Чонгук не замечает, как залетает в общий кабинет, натыкаясь на Чимина, сидящего за ноутбуком. Блондин поднимает уставшие глаза на вошедшего опера, здоровается, но Чон не слышит ни его голоса, ни слов, произнесенных пухлыми губами. Антрацитовые глаза пробегают по кабинету, заметив Хосока, наливающего кофе в свою и чиминову кружку. Выходит так же резко, как и зашёл. Он уже на автомате двигается, словно хищник, в сторону своего кабинета, про себя проговаривая: «Будь там, сука, будь там…». И слышит детский плач. Пиздец, тебе, мудила.       — Привет, Гук, — тихо здоровается Холзи, укачивая ребенка на руках, но Тэсон снова начинает плакать пуще прежнего. — у тебя сын такой милый и красивый… Девушка улыбается, а Чонгук старается спокойно выдохнуть пару раз через нос; тихо и не спеша поздороваться и подойти, не накричав и не проорав кучу матерных слов, вертящихся на языке.       — Привет, Холзи, почему он здесь? Сердце бьется очень быстро, так, что снова начинает болеть в груди. Чонгук знает — это скажется на его внешнем виде, самочувствии и душевном состоянии. Этот стресс оставит после себя след.       — Оу, прости-прости. — блондинка засеменила и подошла к младшему с ребенком, перекладывая Тэсона на руки опера, ей было неловко и очень неудобно, но она все же заговорила — Тэхён пришел сегодня рано утром. Никто сначала не понял, что за ребенок с ним, а потом он кинул через плечо, что он твой. Я стала расспрашивать его, но, как ты можешь догадаться, он закрылся в вашем кабинете и сидел разбирал бумаги. Тэсон не плакал, даже покушал у него, а потом Тэхёна и Джина вызвали на какое-то дело. Только их двоих. Поэтому Тэ вернулся в общую и сказал, что кто-то с ним должен посидеть до твоего прихода. Чонгук поцеловал милые пухлые щечки сына, из-за чего Холзи даже забыла — о чем шла речь, а папина радость успокаиваться начал и снова засыпать, розовыми губками причмокивая. Вот же медвежонок.       — Но Тэсон начал плакать, когда Тэ начал его отдавать другим. Хватался за его футболку и кричал. — девушка грустнеет все больше и больше, понимая, что даже успокоить ребенка не может. Или она ему просто не нравится?       — Вот же. Черт. Всё в порядке, Холз, просто я очень сильно волновался за него. — антрацитовые глаза встречаются с такими же щенячьими глазками, невинно хлопающими и рассматривающими своего отца.       — Тэ не сказал нам, что ты не в курсе. Он вообще на вопросы не отвечал. Прошипел только: «Не ваше, *****, дело». Тяжелый вздох будто оглушил этот проклятый кабинет.

🚬🚬🚬

Никотин снова наполняет легкие, а после выходит из рта белый клубок дыма, развевающийся по ветру. Тэхён не курил ровно девять часов. Жесть. И сейчас шагая по правую руку с Джином и по левую руку с товарищем подполковником, он снова чиркает зажигалкой, прикурившись и подарив себе недолгий покой. Эти двое разговаривают в привычной манере, но скрывая свои настоящие отношения. Черт, вы серьезно? Тэхён знает о них больше, чем они думают. Это видно и по надетым вещам, по той же походке, по выражению лица и по редким ямочкам Джуна. И таких мелочей пара десятков. Их может не заметить Хосок или Чимин, но Тэ бы разозлился на себя, будь он таким слепым котенком.       — Ты дерьмово выглядишь, — подается Джин, немного задевая своим могучим плечом опера, а после усмехается, когда тот резко стреляет в него взглядом хищника. У Тэхёна внешность дикой пантеры, но взгляд — немного лисий, — и вообще нахрена ты украл ребенка Чонгука?       — Тэхён, я, конечно, понимаю, что тебе не нравится Чонгук, но ты уже достаточно сделал для него, чтобы дать понять…       — Что ты редкостная скотина! — добавляет снова Сокджин, но получает уже строгий взгляд начальника, а из-за этого мурашки по коже бегут табуном, а коленки начинают трястись. Его просто ведет от такого Намджуна. Кажется у кого-то вечером будет секс… наказание! Тэхён не слушает их, из-под челки поглядывая на людей, идущих ему навстречу, на витрины магазинов, на яркие вывески, рекламы, привлекающие новых покупателей, на деревья, растущие параллельно дороге, на пса, который злобно скалится и не хочет прощать тупицу-хозяина-предателя, оставившего его на этого малолетнего придурка Джея.       — Тан, — позвал Тэ, но пес никак не отреагировал, лишь головой мотнув в другую сторону, чтобы не видеть рожу лучшего друга, при этом довольно громко фыркнув, как кошак, — Тан, блять.       — Он обиделся на тебя, — подметил Джин, будто, Тэхён этого не заметил.       — Спасибо, Шерлок, я-то не догадался.       — Всё ещё не думаешь, что ты редкостная скотина?       — Джин, хватит. — строго прервал Джун, положив свою руку на плечо следователя, товарищ подполковник тоже не промах, он не слепой. Тэхён хоть и загадочный недовольный всем подряд коп, но и его понять можно, войти в его положение и просто осознать — он такой, какой есть на самом деле. Не притворяется хорошим, не натягивает фальшивых масок, которые будут пудрить всем мозги. У него есть только защитные реакции, не более. Сокджин уже не раз обсуждал это с начальником дома, сидя за кухонным столом после очередного тяжелого дня, поэтому просто отступает назад, переводя на нейтральную тему. Всё-таки их ждет ещё и непростой вечер. Тэхён знает, что они знают, всё понимают, намекают, но молчат. Поэтому и сам Ким Тэхён не станет говорить это вслух. Он просто пропал. Запутался. В себе, в своих мыслях, чувствах.

🚬🚬🚬

Чонгук, вернувшись домой поздно вечером, в первую очередь стал переодевать сына в уютную домашнюю одежду, в его любимый темно-фиолетовый комбинезон дракона. Но проспав добрых полдня, Тэсон стал слишком бодрым и резвым, в отличие от своего отца. Он обиделся.       — Сына, — зовет Гук, когда медвежонок не хочет снимать утепленные штанишки, дергается и заливисто смеется, когда видит ворчание папы, — сын, хватит уже, дай мне тебя переодеть. Но кто такой Чон Чонгук, когда Тэсон хочет прыгать, а не научился еще. Поэтому он отталкивает сильные руки старшего Чона от себя, не желая раздеваться.       — Мфмф! — начинает злиться ребенок, когда отцу удается расстегнуть пару пуговок на его штанишках, он ладошкой своей бьет по основании ладони Чонгука.       — Сын, ну хватит? На что Тэсон мотает головой, не кричит, но фырчит, отталкивая от себя отцовские руки, а позже замечает, что больше никаких попыток раздеть его не предпринимаются, начинает бегать взглядом по своей же комнатке, его большие глазки наполняются слезками, а Чонгук лишь тяжело вздыхает.       — Сына, ну чего ты куксишься? — оперуполномоченный берет сопротивляющегося ребенка на руки, обнимая его, а тот спустя пару секунд попыток отстраниться, вжимается носиком в теплую отцовскую шею, обхватывая её ручками, как может, — Я же не брошу тебя больше, не бойся, сын-а, такого больше не повторится. Ты представляешь, как папа беспокоился, а? Не представишь, маленький ещё. Хоть Тэсон действительно ещё маленький, чтобы что-то понимать в этой жизни, но перестает сопротивляться, дав возможность отцу переодеть себя и переодеться самому. Когда Чонгук облачился в растянутую серую футболку оверсайз и свободные пижамные штаны, вернулся в детскую комнату, взяв сына на руки, направился на кухню. Усадив его в детское кресло, Гук начал рыться по шкафам, чтобы найти что-то съедобное для себя, ведь для мальчика у него было всё уже готово.       — Мфмф.       — Потерпи немного, папа у тебя не трансформер. Найдя в морозильнике какую-то замороженную пиццу, Чон поставил ее в микроволновку разогреваться, а сам присел напротив медвежонка, открывая вкусно пахнущую кашу, черпая ее немного ложечкой, подносит к губам Тэсона. А этот маленький кокосик снова куксится, морщит нос и отворачивается. Чонгук понял, что быть отцом — это пиздец очень как сложно, но сейчас это ощущается уже в полном размере. Сам же Чон никогда таким не был. Он по армейской закалке воспитан, никогда не позволял себе подобного, рос в детдоме. Ни семьи, ни родственников, ничего. Только присвоенное ему имя — Чон Чонгук и дата рождения — первое сентября 1997 год.       — Это че это такое? Один день посидел с Тэхёном, — недовольно нахмурив брови, бормочет Чонгук, — начинаешь придираться? Сына, кушать нужно полезное, я же тебе не даю дохлую рыбешку, тебе её и нельзя. Аллергия — дело не шуточное. Тэсон недовольно выслушивал нотации отца до тех пор, пока Чонгук не отвлекся на вибрирующий телефон.       — Слушаю.       — Господин Чон Чонгук? — слышится женский голос на той стороне.       — Да, а вы кто?       — Меня зовут Лалиса Манобан*, — девушка говорит быстро, но с расстановкой, чтобы до парня дошёл смысл сказанного, — я работаю судьей в Мировом.       — У вас ко мне какое-то дело?       — Думаю, можно сказать, что это у вас ко мне есть дело. Не поймите меня неправильно, я знаю, что вы, Господин Чон Чонгук, сейчас проходите процесс развода с Бэ Джухён и пытаетесь отсудить сына, Чон Тэсона, себе, лишив материнских прав жену.       — Чт…       —  Господин Чон Чонгук, прошу вас обойтись без вопросов, просто выслушайте меня. Я рискую своим статусом и положением, предлагая свою помощь. — Лиса говорит очень уверенно, четко и по существу, стараясь придать своему голосу максимальную убедительность, — Я хочу вам помочь ускорить этот процесс, поэтому я жду вас завтра в своем кабинете. Вы ничем не рискуете, можете не привозить сына.       — Как я могу вам верить?       — Вы можете спросить у своего начальника про меня, он знает — кто такая Лиса из Мирового. Господин Чон Чонгук, ваш сын заслуживает хорошей жизни, как и другие дети в нашем мире, если я смогу вам помочь, то почему бы мне этого не сделать? На размышление ушло около двух минут, но девушка упорно ждала, вслушиваясь в тяжелые вздохи Гука, она знала, что Чонгук хочет ускорить процесс как можно быстрее, поэтому это предложение было заманчивым и нужным. Три месяца. У него просто бы не хватило сил и нервов.       — Хорошо, я приеду.       — Буду вас ждать, доброй ночи.       — Доброй ночи. — вторит Чонгук и слышит тихие гудки. Он всё еще смотрит на телефон круглыми глазами, а после поворачивает голову к сыну, уснувшему прямо за столом. Боже, это милое чудо доведет его до сердечного приступа. Тэхён задерживается на работе, придя туда ровно после того, как Чонгук расписался в журнале и с сыном на руках ушел в сторону своего дома. Киму нужно было доделать кое-какие дела, поэтому сон пришлось снова отложить, хотя он не спал уже около двух дней. Сидя за столом, Тэ смотрит на документы, бегая по строчкам глазами, подносит к губам стакан, наполненный наполовину холодным чаем, а позже отвлекается на яркий экран вибрирующего телефона: «Доброй ноченьки, Брат-хён, дело есть…» Только этого ему не хватало… Закатывает глаза. И в мыслях только:

«Одному легче.»