Живой Мертвый

По мотивам рассказов Михаила. 1 — Да, жаркая ночка! Фриц, слышишь, чего говорю? Давай путь скоротаем, сюда сворачивай! — Погоди, шнурок развязался. После сегодняшнего погрома, наверное, уже пора белые шнурки надевать. Как я тому черножопому врезал, а? Точно выбил ему его белые, как задница в сметане, зубы. Бритоголовый завязал шнурок на берцах и они двинулись дальше. — Жрать хочется, приду домой, картошки с укропчиком наверну. — Мик, а мы что, через кладбище? — Да, а чего, стремно? Бритоголовый засмеялся, оттянув лямку подтяжки с германским флагом и опустив ее на место. Лямка издала в воздухе легкий свист. — У меня был дед, царствие небесное, — начал Мик, — такие сказки сочинял, что я в детстве поссать боялся выйти. И он всегда говорил мне: "Никогда не ходи на кладбище в мае". А почему не ходить не рассказывал. Насчет же конкретно этого кладбища, вообще и ногой ступать запрещал. Говорил, мол, распечатали его, печать сняли, теперь земля эта — поганая, всякая чертовщина может случиться, — и, видя, что друг увлекся его рассказом, незаметно ущипнул его за спину и, позабавившись тем, как он дернулся от неожиданности, залился смехом. — У-у, страшно, ха-ха-ха! — Да срать я хотел на твои страшилки, на меня восемь хачей напали, уж это похуже любой нечисти. — Верно, верно. Нам, скинам, уже сам черт не страшен. Кстати, если по дороге встретим парочку готов, я им их колготы рваные на задницу натяну. Не фиг вандализмом заниматься, славян позорить. Оденутся, как смерть, и по кладбищам шляются, кресты ломают. — А мне говорили, что они, типа, хранители кладбища. Убирают там мусор. Придурки хреновы! Может у меня во дворе им субботник устроить? Кстати, половина из них — пидоры. — Фу, какая гадость, — скривился Фриц. — Я бы таких на месте перестрелял. Жарища! — он снял футболку с питбулем и обвязался ею вокруг бедер. Они дошли до кладбищенской стены. Мик, сам не отдавая себе отчета в действиях, повернулся назад: — Может не пойдем? — Сам предложил и сам зассал. Готов испугался, ха-ха-ха! — Ладно, ладно! — ответил Мик, устыдившись своего непонятного порыва. Они зашли за кладбищенскую стену. Разговор как-то не вязался, казалось, все мысли вылетели из головы. Поэтому они шли молча. Переступив черту, граничащую с городом мертвых, Фриц сразу же почувствовал, как повеяло могильным холодом. Он съежился, машинально натянув футболку обратно. Почувствовал себя каким-то маленьким, беззащитным, совсем как в детстве. Он подумал: почему только что было так жарко, а сейчас невозможно согреться? Ведь это всего лишь участок, огороженный стеной. — Живых надо бояться, — подбодрил себя Фриц, видимо, подумав о том же самом. — А ты что, боишься? — попытался улыбнуться Мик, но улыбка вышла кривая и совсем неискренняя. Они продолжали идти молча. "Есть на том кладбище статуя дивы. Там похоронена молодая невинная девушка. Она — хранительница кладбища, у нее все просят помощи"... — неожиданно вспомнились слова деда. Мик поежился, продолжая потирать руки. Зубы выстукивали барабанную дробь. Это был май. Кладбищенская сирень благоухала. В зарослях кое-где торчали покосившиеся от времени кресты, а то и вовсе кроме насыпи ничего не осталось. Их больше никто не навещал. Слишком много времени утекло. Если и остался в живых кто-то из родственников, то они про эти могилы не знали, а, может, и вовсе не хотели знать. Это было всего лишь одинокое, забытое Богом и людьми, кладбище. Они продолжали идти по тропинке всего несколько минут, но эти минуты показались Мику вечностью. Будто бы здесь был свой отчет времени. Он разглядывал деревья. Обратил внимание, какой они странной формы. Почти все деревья были деформированы, с искривленными стволами и странным расположением веток. — Мик? — Что? — встрепенулся тот, оторвавшись от своих мыслей. — Что это за запах? Ты чувствуешь? — Нет, не чувствую, — ответил Мик. Ему не хотелось выглядеть трусом в глазах друга и наводить панику. Скинхэд не может быть трусом и верить в дедушкины сказочки. Он — гордость нации, защитник Отечества, его защита и опора. Он должен сохранять чистоту нации и истреблять живущих на чужой земле, как у себя дома, хачей, негров, китайцев и прочую мразь. Вот для чего нужен скинхэд. Но даже эти подбадривающие его мысли сейчас не спасали. Ничто не могло заглушить в груди странное волнение. Повсюду цвела сирень. Мику всегда нравился ее благоухающий аромат, но сейчас она пахла как-то по-особому. К сладковатому запаху ее нежных цветков примешивался запах сырости, плесени и тления. Этот тонкий запах тления не оставлял в покое. Мик поморщился. — Что там? — резко спросил Фриц. — Где? — крикнул Мик, к стыду своему осознав, что он едва не вцепился приятелю в руку. — В белом кто-то... — Иди ты... — нервы Мика были уже на пределе. Вдобавок, не оставлял в покое мерзкий запах разложения. Если бы Мик увлекся мистикой, наверняка подумал бы, что за нем идет наполовину разложившийся труп. Фриц не соврал. Из-за кустов действительно показалось что-то большое и белое. Сердце Мика часто забилось, по телу пробежала мелкая дрожь. — Это статуя, — проговорил он. — Дивы... — и только тут он поразился сам себе: как он мог знать, что это статуя именно Дивы? Он никогда ее не видел! Они приближались к статуе. Это была большая статуя из белого мрамора красивой молодой девушки. Девушка стояла босиком, печально склонив голову на плечо. Голову ее покрывала шаль, а в руках был букетик мраморных цветов. Она казалась живой. В глазах светилась скорбь. — Барбара... Это польский... — начал Мик и осекся. Перед его глазами на белом мраморе начали появляться кроваво-красные буквы, по одной. Вначале возникла У, потом Х, О, Д, И, Т и, наконец, Е. Мик отшатнулся в сторону, вцепившись Фрицу в руку. — Что случилось? — испугался Фриц, ты мне сейчас руку сломаешь. — Видел, видел, видел, — затараторил Мик. — Что видел? — Буквы... — тут он осекся, заметив, что никаких кровавых букв нет. Мрамор по-прежнему выделялся в темноте своей белизной. — Чертовщина какая-то, пойдем отсюда скорее... — Мик, что с тобой, отпусти мою руку! Их фигуры стали удаляться от статуи Дивы.