История и сигареты

      Питер встретил Антона яркими огнями. Антон встретил Питер огромным количеством уведомлений. Которые он не проверял — это уведомления ВК, а с ними у него особые отношения. Телефон наконец прекратили разрывать звонки Сережи, с которым состоялся один короткий диалог, где Антон соврал, что дома. Хотя до дома было еще далеко. Очевидно, он не был в курсе полиции и всего остального.       За два часа он прошел… Практически пробежал всю трассу, а теперь оказался на окраине города, судя по карте Питера, в совершенно противоположном углу от своего дома. Он бежал, не оглядываясь назад. Вперед смотреть тоже не хотелось.       Поворот, прямая дорога, еще один поворот. Вот уже Невский Проспект встретил его своими яркими огнями, готовый к ночной жизни, ведь все подростки тусили тут именно ночью (что ж, автор желает подросткам не лежать в икее со всякими Никитами, а гулять по ночному Питеру со своими друзьями). Эрмитаж, Дворцовый мост оказался удачно пуст, но уже через десять часов будет забит народом: каждый жаждет сделать фото на фоне красиво подсвеченного ночью дворца.       Для Антона же все было обычно,. Прожив двенадцать лет в Питере, он уже не считал все это чем-то удивительным. Он не видел развод мостов, он не гулял ночью по Невскому, но при этом он петербуржец до мозга костей.       А вот наконец и два дома, одиноко стоящие напротив друг друга. Сколько прошло времени? Два часа, три?       Антон забежал в подъезд. Первый этаж с голубой уродской дверью, второй с железными бронированными, третий, где вместо одной из дверей глухая стена, четвертый с аккуратными белыми ступеньками и всегда чистыми стенами, антоновский пятый этаж и два человека, стоящие у его квартиры. Либо мамины друзья, либо полиция — третьего не дано. Оба варианта были опасными, поэтому было принято самое просто решение — просто продолжать движение на этаж выше. — Это он, я тебе говорю, — послышался шепот и глухие шаги. Шаст ускорился. Он понимал, что точно не уйдет, потому что доставать лестницу на крышу было бы слишком долго, поэтому самым логичным было спрятаться в темноте площадки шестого этажа и не дышать, чтобы не выдать себя. Хоть это и глупо, но может сработать. С матерью всегда работало. — Что за ребячество? — Одна фигура приблизилась к нему и сдернула с себя капюшон. — Это я у тебя хочу спросить. — Парень сбросил с лица шарф и укоризненно посмотрел на обоих мужчин. — Так сложно было меня подождать? — Арсений прокрутил телефон в руках и спрятал в карман. — Или написать мне, чтобы я тебя забрал, — подал голос Матвиенко. — Так сложно было не пугать меня полицией, а просто подождать? Я ведь прав, что это ваше вранье? — передразнил Антон. — Прав, — сдался Сережа. — Мы волновались. — Алена особенно волновалась, — едко усмехнулся Антон и поднялся на ноги. — Точнее, Арс, почему ты за свою жену так не волнуешься, она же наверняка пострадала, раз ее карта в травмпункте. —Я не знал, что Алена тут, — отозвался Матвиенко, что было скорее претензией к Арсению. — Просвети друга своего. — Антон все еще говорил то ли с сарказмом, то ли с иронией — ужасным ядом в голосе. — Алена Попова? Я ничего не путаю? — Нет, но это чистое совпадение, клянусь, Алена в Москве. — Попов развел руками. — А что?       На этот вопрос «а что?» у Антона не было ответа, потому что действительно, какое ему дело до жены Арсения, они же не состоят в отношениях, даже дружеских. Или в мыслях Антона состоят? Сложно, надо над этим подумать. Еще пунктик к списку в голове под шапкой «подумать». — Да, прости, действительно ничего, — произнес более мирно, а затем механически продолжил, будто не вкладывая никакой смысл в слова. — Я прошу прощения, что ушел, мне надо было подумать. Я скажу Диме, что ты ни при чем, а сейчас разрешите уйти, потому что я буквально валюсь с ног. — Но… — За Антоном захлопнулась дверь пятого этажа.       Заходя в квартиру, Антон слышал только шуршание масла на сковороде из кухни и ничего более. — Антоша пришел! — Пожилая женщина вышла из кухни. — Бабуль? — Инна очень редко навещала свою дочь, особенно после развода, особенно после того, как узнала о ее зависимости. Для нее это было настолько мерзко, что ненависть к маме перекрыла даже волнение за внука. — Что ты тут делаешь? — Мне позвонила Анечка, ну Аникина, попросила присмотреть за твоим носом. — Все ясно, нельзя же самой прийти проведать внука, только если классный руководитель попросит, и то, вероятно, ее уговорили не с первого раза. — Вижу, что зарядкой не занимался, раз здоровье не в порядке. — Остроумная шутка. — А, все хорошо, мама где? — Спит, — брезгливо бросила женщина, снимая прихватку в виде перчатки. — Ясно… Бабуль, все нормально, я за вещами и к папе собирался. — Вранье, но бабушка поверит, учитывая, что отца она любит даже больше матери. — О, я Андрюшу и Темочку давно не видела. Конечно, сходим вместе, но не сейчас, тебе покушать надо! — Не, баб, спасибо, я только что поел. — Шаст думал как отмазаться. — Я к папе один собирался, но ты можешь завтра сходить, когда я в школе буду, у Тёмы еще каникулы вроде. — Почему ж завтра? — развела руками Инна Владимировна. — Я схожу сегодня, посмотрю как там у них, спрошу, смогут ли они тебя забрать от этой… — Это против закона, — отрезал Антон. — Я… Я не хочу жить с ними, мне и с мамой хорошо. И у нее имя есть вообще-то. — С этой наркоманкой? — Полный игнор второй части фразы, он узнавал свою бабушку. — С твоей дочерью и моей матерью, — перебил. — Сходи к папе, посмотри как там Тема, я поем, большое спасибо, но ко мне придут друзья, поэтому, скорее всего, нам будет тесно с тобой в одной квартире, возвращайся домой, я могу прийти к тебе, — подталкивая женщину к выходу, тараторил парень. — Хорошо, приходи обязательно! — Инна улыбнулась, не замечая недовольства внука, и, натянув на себя песцовую шубу, вышла, не забыв дать ему миллион советов, обещаний и просьб. Тогда Антон не слушал — он думал, размышлял. Не о том, что говорила бабушка, — о том, стоит ли ему оставаться в этом доме или появляться в доме отца. Так же, как его сегодня встретила женщина, его встречала мама, когда все еще было хорошо. Тогда отец подхватывал маленького Тошу на руки и нес на кухню, где его кормили самым вкусным за всю жизнь обедом. А потом он вспомнил, как подслушал разговор отца и матери на этой же кухне. «— Майя, ты не думала, почему так случилось? — Андрей был спокоен и терпелив, как и всегда. — Может, это из-за наркотиков развилась патология еще во время беременности? — Ты меня винишь в смерти нашей доченьки? — Майя, наоборот, была совершенно неадекватной из-за гнева, злости, ненависти и дальше по списку. — Давай попробуем сходить к психологу… — Нечего тратить деньги! Темочке нужна одежда, а ты на каких-то психологов размениваться! — кричала женщина. — Нельзя это так оставлять, тебе нужно принять, что виновных нет. — Антон! Этот гаденыш! Из-за того, что он не верил, она умерла! Он даже не плакал на похоронах, а это была моя девочка, моя! — В смерти Ани нет виновных, — упрямо повторял отец. — Антон тут не виноват: она родилась с пороком сердца, врач сразу сказал, что дольше десяти лет она не продержится. Антон был младенцем, как и она, он не мог ничего сделать! — Опять ты меня обвиняешь. — Она плакала. — Антон виноват! Антон! Он настолько хотел быть одним ребенком в семье, что убил нашу дочь, Андрей! А что с Артемом будет? Антон его тоже… Убьет? Его самого убить мало, он мне не сын, я завтра же отведу его в детдом, если не придушу сегодня!       Маленький Антоша убежал в свою комнату».       Его всегда упрекали за смерть сестры. Аня была его сестрой-близнецом, они родились вместе, в один день, в один час, Антон был на десять минут старше.       Она много болела, а потом обнаружился порок сердца, поэтому первые три года своей жизни Аня почти все время провела в больницах — Антон же всегда был рядом и защищал ее, как настоящий старший брат: на любом ее уколе в маленькой ладошке Антона лежала ладошка сестры.       Когда ее только привели домой, Антоша был очень рад: он прыгал вокруг сестры, баюкал, показывал ей квартиру, все рассказывал. Они вместе росли.       Вот прошло четыре года… Пять… Шесть… Все шло прекрасно, Аня была лучшей подругой Антона… Семь… Появился Артем, которого они с Аней вместе баюкали. Самая лучшая семья: дружные дети, счастливые родители — лучше и представить было невозможно.       Восемь… У Ани снова начались проблемы, а Антон пошел в первый класс… Уже без сестры.       Девять. Аня резко пропала из их дома через четыре дня после дня рождения.       Мама кричала, папа пустил одну слезу, но все равно закрывал Антошу от мамы, которая, по искаженной памяти мальчика, бросалась на него со скалкой.       После был закрытый маленький гробик — Антон ничего не понимал. Не понимал, что там лежала маленькая Аня. А потом мама резко перестала его любить, а отец лишь иногда ободрительно похлопывал по плечу.       Так ему рассказывала бабушка, потому что сам Аню он не помнил. Мозг ребенка заблокировал больные воспоминания, а Аня была самым ярким из них. Антон резко вернулся из своих воспоминаний в квартиру: ему семнадцать, Аня умерла восемь лет назад. Мама всегда нервничала, когда его видела, даже если была под кайфом. Всегда стрессовала. Антон давно принял это решение. Просто трусил. Уже пора.       Не снимая уличной одежды, он на цыпочках прошел в свою комнату и сбросил большинство вещей в первый попавшийся рюкзак — их было не так много, поэтому времени такие махинации заняли мало, и Шаст успел все собрать до пробуждения матери. Схватив зарядку для смартфона и ноутбук, а также тетради и энное количество одежды, термос, сигареты и старую отцовскую бутылку виски, Антон вспомнил про документы, которые лежали в серванте в гостиной, где наверняка спала мать.       Мысленно повторив список — свидетельство о рождении, паспорт, полис, страховки, — он максимально тихим быстрым шагом направился в гостиную. Но Шастун не был бы Шастуном, если бы не сбил по дороге стакан, стоящий на кофейном столике. Как только стекло с характерным звуком коснулось пола, Антон остановился, не двигаясь и, кажется, не дыша. — Антошааа, — донеслось из спальни мягким голосом. — Сынок, иди сюда! Он проигнорировал. Проигнорировал собственную мать, которая, возможно, просила о помощи. Скрипнув дверцей серванта, Антон в кромешной тьме вынул пачку документов. Из комнаты все еще доносился голос, который его звал. Парень игнорировал. Включив фонарик, он начал перебирать документы впервые за несколько лет.       Мамин паспорт, документы на квартиру, копия документов на папину машину, свидетельство о смерти Анны Андреевны Шастун от двадцать третьего апреля две тысячи шестого года… Антон потряс головой, пытаясь выгнать воспоминания. Она умерла через четыре дня после их общего дня рождения… Паспорт Антона, свидетельство о рождении Ани — он закусил губу, пытаясь сдерживать слезы, и нашел другие документы, не рассматривая ничего кроме того, что нужно. — Тошенька-а-а, — все еще доносилось из спальни. — Раз так, надо попрощаться, — прошептал Антон чуть не плача и, сложив пополам свидетельство и полис, сунул все в карман. Колеблясь несколько минут, Антон так же свернул свидетельства о рождении и смерти Ани и отправил их к документам.       Горячая ладонь коснулась холодной ручки и повернула ее, толкая дверь в комнату. Мать лежала на двуспальной кровати, рядом стоял тазик с рвотой совершенно нездорового красноватого цвета. Сама женщина блестела от пота и слюны, глаза были закрыты, но она все равно звала сына. — Да, мам, я тут, — шепнул парень, вкладывая ладонь в ее руку. — Ты не представляешь, как я тебя любила, — словно через боль говорила мать: она поднимала грудь, выгибая спину так, будто ей безумно больно. — Я так тебе благодарна была, что ты терпел… Ме… — Голос оборвался. Тяжелый вздох. — Ме… меня и мои крики. Я так ненавидела себя за Анечку. — По ее щекам потекли слезы. — Моя девочка, Антоша, я знаю, ты любил ее. Она ушла от меня, она нас бросила, Антоша, ты же найдешь ее? Ты приведешь мою девочку ко мне? — Мам… — По щеке покатилась одинокая слеза. — Мам, Аня, она же… — Ушла, Тошенька, я знаю, я скучаю, я ей купила бантики. Подари ей их, она порадуется. Верни ее домой, Тош. Ей надо пойти в школу, еще не поздно! — Женщина вложила Антону в руку шуршащую упаковку. — Подаришь, Тоша? Пусть она их на первое сен… сентября наденет.       Майя наклонилась над тазиком, истошно кашляя. Парень отшатнулся от матери, которая сорвалась на крик сквозь рвоту. — Тоша?! Подаришь бантики Анечке? — Мам, мам, подарю, конечно, я ухожу и найду ее, хорошо? — Ладно. — Женщина отпустила его руку и спокойно засопела, а Антон еще несколько минут стоял над ней и плакал.       Он вылетел из комнаты, накинув несколько толстовок, взял рюкзак, телефон, наушники и вышел из квартиры.       В ладони все еще шелестела обертка, которую дала мама, — она словно начинала обжигать пальцы. Антон нашел в себе силы и разомкнул их. Он сдержал расстроенный вздох. Другого и ожидать не стоило. На ладони лежала упаковка от шприцов. Вряд ли Аня бы обрадовалась таким бантикам.       В семь вечера на улицах Петербурга сновали либо спешащие с работы люди, либо туристы, которые зимой выходили поглазеть на только начинающий светиться Питер. — Дима? — Телефон почти садился, а Антону больше некуда было идти. — Да? — Сонный голос, видимо, все еще на работе. — Можно приехать? Ты говорил, что Катя ждет. — Да, конечно. — Мужчина в трубке прокашлялся. — Приезжай. А что случилось?       Молчание. Антон вышел на оживленную улицу — он вроде был тут, участвовал в столпотворении, а вроде и выделялся, как белая ворона. Будто свидетельство о смерти видел каждый, кто обращал внимание на потертый карман джинсов.       Он буквально чувствовал в четыре раза сложенный лист бумаги. Она прожила всего девять лет. Так мало. Телефон зазвонил. Опять Дима, видимо, Антон ведь сбросил. Но на экране светилось короткое «Арс». Когда он успел записать поповский номер? Смахнув зеленую кнопку вверх, Антон услышал облегченный вздох. — Антон. — Арсений, — отзеркалил парень. — Приезжай, пожалуйста. — Зачем, Арс? — В голосе не было злости. — У тебя жена приехала, вам хватает забот, я уверен. — Антон. — Арсений прокашлялся. — Я когда-нибудь тебе расскажу — дай мне время, ладно? — Хорошо, — хрипло согласился Антон. Если Арсений не тянет из него все клещами, почему Антон имеет право так поступать? — Куда? — Я снял квартиру. Адрес в СМС. — Почему? — Сережа вроде был не самым плохим сожителем. — Антон… — Хорошо, скоро буду.       Послышались гудки, и Арсений уронил голову на подлокотник дивана. Слишком сложно говорить обо всем. Антоша маленький, не понимает, для него нужно все проговаривать, разжевывать, даже самое простое, а этому Арс еще должен поучиться.

***

      Тащиться к Арсу пришлось на другую сторону реки, проделывать почти половину пути до больницы. А квартирка-то почти у Эрмитажа. Попов, видимо, мультимиллионер.       Лестница с высокими ступенями говорила о том, насколько дом старый. Тут ступеньки были очень крутыми, лет сто есть точно. Попов правда миллионер, раз может тут жить.       Пятый этаж, как и у Антона, только из окна на площадке высота казалось большей. Почти на уровне проводов. А может, маленький дворик создавал такое ощущение, но Антон курил, и его это не волновало. — Привет. — Заспанный Арс вышел на лестничную клетку и переступал с ноги на ноги от нервов. — Ты тут? — Почему ты удивлен? — Антон сделал одну глубокую затяжку так, что, казалось, дымом пропиталось все тело, а не только легкие. — Не знаю.       Попов был уставшим, это видно сразу: начиная с позы, когда плечи опущены, колени полусогнуты, руки висят, как у тряпичной куклы, заканчивая ничего не выражающим выражением лица. — Ты устал. — Я знаю. — Арсений врезался головой в плечо Шастуна и остался стоять так. — Удобно? — Улыбнувшись по-кошачьи, Антон бросил окурок в предусмотрительно кем-то оставленную на подоконнике пепельницу. — Очень. — Попов без спроса достал из открытой Антоном пачки сигарету и головой подался вперед, к зажигалке. Шаст на это только улыбнулся, поднося пламя к сигаре. — И все же, Шастун. — Арсений не убрал голову с плеча: его рост был ровно под то, чтобы класть голову на плечо Антона. — Почему ты куришь? — А ты? — Простой вопрос, как в преферансе переводит ход и помогает избежать темы. — Не прокатит, Антош, я первый спросил. — Но, видимо, не в этот раз. — Ребячество. — Шаст наконец зажигает свою сигарету. — Я не знаю, само получилось. — Понятно. — Арсений докуривает тремя затяжками. — Ладно, расскажешь, если захочешь.       Антон смотрит на серое питерское небо, подсвеченное неоновыми вывесками в ресторане на крыше. Красно-розовый свод отдаленно напоминает закатное небо. Одним словом — романтика. — Давай в «Две правды, одна ложь»? — Что? — засмеялся Арсений — Антон был тем еще ребенком. — В детскую игру? — Ну-у-у-у… Да? — Шаст подхватил всеобщее веселье, от усталости не осталось и следа. Его фирменная улыбка кота сползла, оставляя голое веселье. — Ладно, начинай. — Ну, я начал курить, наказывая себя за один поступок, а теперь не могу избавиться, но стресс я этим снимать не могу. — Арсений понял. Антон не был ребенком, он был мудрее. Ему игрой легче рассказывать о себе, чем в обычном разговоре, да и Арсу тоже. Это разговор спрятанный под игрой… — Я не хочу заниматься журналистикой, и я ненавижу собак. — Тонко… — Скорее, мысли вслух. — Блин, это сложно… Я не знаю, почему ты куришь, но, кажется, от стресса тебе это действительно не помогает… Ничего не помогает. — Арс усмехается. — Думаю, журналистика правда не твоя мечта: не выглядишь как журналист, ну прости. — Антон благодарно кивнул, словно говорил «спасибо, что понимаешь». — Про собак? — Ага. — Антон сел на достаточно низкий подоконник — теперь у Попова не было подставки под подбородок, и тот просто сел на пол, кладя голову на острое колено. — Твоя очередь. — Окей… — Арсений задумался. — Когда мой отец узнал, что я курю, он заставил меня выкурить всю пачку, но я курить продолжил. — В голове всплыл сегодняшний день. — Я в процессе развода с Алёной. — Он поднял глаза на парня. — Я в школе учился на одни тройбаны. — Это просто. Про оценки. Я уверен, ты был отличником. — Ты прав. — Арса задело отсутствие комментариев к каждому его высказыванию, но было слишком рано для таких откровений. — Окей… — Антон задумался. — Я ушел из дома несколько часов назад насовсем, я не вернусь туда, пока там будет моя семья. Мы с Сережей познакомились через интернет. У меня была сестра-близнец, но она… — Пауза. — Умерла, когда нам было девять. — Почему я так очевидно вру, а ты так очевидно нет, — простонал Арсений, совершенно не обращая внимания на откровенность Антона. — Надо напрячь извилины… — Давай-давай, — усмехнулся Антон, — напрягать нечего. — Точно! Сережи не было в соцсетях до одиннадцатого класса, а вы знакомы дольше пяти лет, значит физически не могли познакомиться в интернете. — Хера ты просвященный. — Он даже взгляда на мужчину не кинул за это время. — Пойдем домой? — Арсений уже стоял на ногах, подавая «руку помощи». — Сам встану, — прокряхтел Антон, поднимаясь на ноги.       Массивная железная дверь закрылась за вторым парнем. Антон сбросил кеды и прошел за Арсением. Квартира, хоть и была, судя по всему, съемной, но в этой время шикарной. Отдельная комната под спальню, еще одна — огромная, на половину квартиры — под гостиную, которая была соединена со столовой и кухней, гардероб, совмещенные в огромный санузел ванная и туалет. Все было очень «по канону» — никаких цветастых штор. Коричневые, бежевые и кремовые тона, ламинат с тремя пушистыми коврами по всей квартире. Стеклянные кофейные столики и белый кожаный диван. Видимо, у Антона приоткрылся рот, потому что Арсений сразу пояснил: — Квартира друга, он уехал в командировку на год, «приютил» временно. — Да уж, не думаю, что у тебя хватило бы денег на такую роскошь. — Эй. — Арсений тыкнул пацана локтем в ребра. — Мм, ну тогда отгадывай. У меня своя линейка одежды. Я из Омска. Я люблю рыбу. — Не выглядишь как дизайнер, — усмехнулся Антон, плюхаясь на злосчастный кожаный диван. — Почему это? — возмутился Попов. — Ага, и как она называется? Попов Арсений уэр? — Уберите рыбу вообще-то! — И что, такая популярная? — поднял брови Антон.       Попов полез в телефон. Оказывается, у него, а точнее, его компании, был аккаунт в Инстаграме. — Например это. — На фото была российская знаменитость, имени которой Шастун не помнил, но лицо точно мелькало по телеку. — Или это. — А тут уже Билан в футболке «я не высыпаюсь». Арсений все листал и листал фотки, на большом количестве которых моделью выступает сам Попов, пока Антон не засмеялся: — Даже Билан? Вот это да, теперь точно верю! Особенно по тому, сколько раз ты появляешься на этих фотках. Точно твой бренд. — Да, действительно, я же директор, а не модель, что уж я! — язвил Арс. — Все, извиняй. — Антон поднял руки в жесте смирения. — Твоя очередь, — обиженно протянул Арсений. — Арс, ты обиделся? — Молчание. — Ну А-а-арс… — Ты меня за нарцисса считаешь или кого? — Все так же обиженно, но уже отвернувшись от Антона к двери гостиной. — Чуть-чуть считаю, но это нормально. — Парень положил руки на плечо Попова. — Но я и себя таким считаю. — Антош, нарциссизм — это болезнь, как ОРВИ. Я больной, по-твоему?       Молчание в ответ. — Я и выселить кое-кого могу. — Антон не издавал звуков и, кажется, не дышал. Арсений устало выдохнул, но продолжил. — Если меня приглашают на интервью в модный журнал, там я буду рассказывать про моду, а не про то, как я в общаге экономического бухал, как говорится, начинал с водки, потом перебивался на пиво, потом на шампанское, а потом в восемь утра на пары шел. А если бренд мой, то почему они должны видеть лица других людей, а не мои на фото? — Хорошо, Арс, ты прав, — тихо отозвался Антон. Видимо, кто-то переборщил с резкостью тирады. — Прости.       Попов уже ненавидел себя за то, что вспылил и поднял голос на парня. Он обернулся. Антон сидел в углу дивана весь сжавшийся, словно брошенный котенок. — Антон, я прекрасно понимаю, как тебе сложно дается это все… — Зеленые глаза поднялись на него и словно фонари светились в темноте. — Спасибо, хорошо? Мы же поговорим обо всем, что сегодня рассказали друг другу.       Антон кивнул, шепча слабое «позже», поднимаясь с дивана и следуя за Арсом, а Попов понимающе кивнул — времени много, он будет ждать сколько нужно. — Вперед. — Попов, как ребенок, развалился на кровати, указывая на место рядом, и, взяв пульт, открыл какую-то программу с фильмами, выбрал первый попавшийся и совершенно не обратил внимание на жанры, что было не лучшей идеей, ведь выбрал он очередную драму. Шаст в это время снял обе толстовки, шарф, сам не понимая зачем стянул носки, а потом присел на краешек кровати, осторожно протягивая ноги. — Ну что ты как девственница? — Арсений, который уже с интересом наблюдал за заставкой Фонда Кино, не отрывая взгляд, притянул Антона к себе и обнял. Голова парня с глухим звуком столкнулась с грудью мужчины, но оба промолчали, боясь испортить момент. — Расслабься уже. — Чувствуя, как постепенно мышцы становятся мягче, а Антон спокойнее, Попов расслабился и сам.       Фильм оказался не просто драмой, а российской мелодрамой, вроде первой части пятидесяти оттенков серого — они были чем-то похожи. Это что-то — наличие огромного количества секс-сцен, которые Антон с хохотом проматывал, говоря, что будет неловко, если Арс или он сам возбудятся. А Арсу просто было противно на такое смотреть, поэтому он не возражал.       А вот в конце фильма Антон совсем не хохотал. Главная героиня, которую просто обожал главный герой, готовилась к свадьбе и разбилась в аварии, будучи беременной. Шаст рыдал, а Арс просто фыркнул, говоря, что так не бывает. Парень начал еще громче завывать. — Эй, малыш. — От такого обращения у обоих кровь стынет. — Ну чего ты? — Они… — Всхлип. — Они так ль… льюбили друг дру-у-у-уга. — Ну чего ты. — Арсений прижал его еще ближе к себе. — Это же не реальность, в реальности она бы рассказала ему о беременности до этого, а он бы приставил к ней охрану и водителя. Все бы сложилось лучшим образом, ведь любовь побеждает все. Все будет хорошо.       Антон долго молчал — на экране уже были титры, когда он выдал: — Правда? — Конечно. — Арс, а у меня все будет хорошо когда-нибудь? — Такой тон заставил Арса прижаться к парню, обнять, закрыть от опасности, окружить заботой и любовью. Недружеской любовью. — Конечно будет. — Голубые глаза заглянули в зеленые. — Конечно, Антош, я обещаю, что у тебя все будет хорошо. — Спасибо. — В первый раз за вечер Антон сам прижался к своему мужчине и заснул, чувствуя себя защищенным и нужным.       Их уже никто не смог бы отлипить друг от друга, по крайней мере, пока руки обоих не потеряли бы силу.