Осколки

Атмосфера в квартире медленно, но верно приходила в норму. Грипп потихоньку отступал. В комнате больше не пахло отвратительной смесью рвоты, пота и лекарств и не раздавался ежеминутно чей-то кашель. Чимин снова спал в обнимку с Хосоком в его постели. По утрам и вечерам на кухне вновь возобновились их привычные посиделки. Джин и Хэён снова начали готовить. Чонгук оправился настолько, что у него снова хватало сил доводить Тэхёна до ручки. И, кажется, всё уже шло на лад, но… До какого-то момента Хосок чувствовал себя абсолютно нормально. Даже хорошо. Просто отлично. Ведь у него, как Хосок столь наивно предполагал, был какой-то супериммунитет от этой болячки, к тому же, благодаря Намджуну и Хэён, он снова мог спать в сутки больше пары часов, не переживал 24/7 за здоровье сразу семерых человек, включая Юнги, которому, вообще-то, тоже было очень нелегко, и наличие сна и снижение количества стресса определенно хорошо сказывалось на его, Хосока, самочувствии. Он даже потихоньку возвращался к своим учебникам и подумывал о том, чтобы взять еще несколько дополнительных рабочих часов в больнице, чтобы побольше заработать в следующем месяце, но… всё пошло не по плану. Впрочем, как всегда. Наверное, это было какое-то проклятие? Порча? Сглаз? Или просто банальное невезение? Еще на работе Хосок понял, что почему-то именно сегодня ему невероятно трудно даются его обязанности. Он вроде бы не сильно устал, хорошо спал и ел сегодня, но даже поднять привычное ведро с водой было сверхсложно, что уж говорить про то, чтобы намочить в воде руки и размахивать швабрами и тряпками целый день. К тому же он потел как последняя сволочь, и ему пришлось два раза менять форму, даже позаимствовав комплект всё еще сидящего дома на больничном Тэхёна. К вечеру он устал так сильно, что едва мог передвигать ноги, и перед выходом домой Хосок даже отсиделся полчаса в раздевалке и попытался отдохнуть, но всё это было бесполезно, поэтому, с трудом переодевшись, Хосок поплелся домой. Один. Ведь вся эта эпидемия заставила его задвинуть все его фобии куда подальше, и он внезапно понял, что уже не так и боится ходить по улицам в одиночестве. Впрочем, сегодня ему бы как никогда не помешала компания. Зато он сполна получил эту самую компанию дома, ведь буквально с порога на него накинулся верещащий и соскучившийся Чимин. Следом за ним в прихожую выскочил до безобразия счастливый Чонгук в кигуруми Пикачу (кажется, любовь к этим дурацким пижамам была заразной), демонстрируя Хосоку изрисованный крайне непристойными картинками гипс, к которым, как оказалось, приложил руку вовсе не их главный художник, а скучающий дома Намджун, ну кто бы мог подумать. Их взрослый серьезный борец был так сильно рад этой наскальной живописи, что хохотал и скакал до потолка как ребенок. В отличие от взрослого и серьезного Тэхёна, который был очень недоволен этой самодеятельностью. Он просто, видимо, еще не смотрелся в зеркало и даже не подозревал, что точная копия этой наскальной живописи сейчас находится на его лице. Хосок искренне надеялся на то, что когда Тэхён это обнаружит, его не будет дома, ну или что это хотя бы не перманентный маркер. Хотя зная Чонгука… быть беде. Но пока Хосок, как и все, слегка смалодушничал, мысленно похихикав и не сказав ничего Тэхёну, и позволил Джину увлечь себя на кухню, чтобы попробовать какой-то супергипермегасуп, приготовленный по рецепту именитого шеф-повара. Ведь хотя бы кто-то из них на больничном старался заниматься чем-то полезным, тогда как остальные сходили с ума и от скуки уже едва ли не носились по потолку. Тэхён и Чонгук грызлись больше обычного. Намджун пытался разучивать новые арии и стихи, но так как его голос не до конца восстановился, то всё, что ему оставалось, – вздыхать и мешаться под ногами на кухне Джину. Он уже сломал: ножку стула, полку в холодильнике, две вилки и два ножа, а также отломал кусок подоконника и ручку у любимой сковороды Джина, прежде чем с позором был изгнан из кухни за членовредительство к Чимину, который, кажется, поставил своей целью пересмотреть все самые сопливые и тупые дорамы на свете в компании Хэён, решившей, что раз она на больничном, то ей вовсе не обязательно причесываться, чистить зубы и переодеваться, и что мятая мягкая хлопковая пижамка с Сейлор Мун – лучшее, что с ней случилось в этой жизни. Однако ради их посиделок на кухне она всё же почистила зубы и даже собрала волосы в пучок, напоминающий то ли перекати-поле, то ли кусок репья, впрочем, рядом с лицом Тэхёна, Джином и Чонгуком в их кигуруми, Намджуном в шелковом розовом халате, отороченном мехом, и нежно прижимающим к груди плюшевую подушку-панду Чимином в ободке с медвежьими ушками она смотрелась очень даже гармонично. В эту идиллию, скорее, не вписывался Хосок в простых джинсах и футболке, без надписей на лице и с вполне пристойной прической; возможно, именно поэтому его очень быстро, сразу после того как он поел, коллективно изгнали в душ и спать. И поскольку спорить сразу с шестью людьми одновременно, особенно с такой-то подборкой рьяно пекущихся о нем вредин, абсолютно бесполезно, а еще поскольку Хосок действительно устал и готов был вот-вот начать клевать носом, то он сдался без сопротивления и, немного погревшись под обжигающим душем и чуть не запнувшись о гигантского крокодила по кличке Малыш, почему-то перекочевавшего прямо в коридор, с наслаждением рухнул в постель, вдыхая уже такой родной и умиротворяющий запах. Смесь аромата кондиционера, свежести и… Мин Юнги? Да, кстати, о нем. Уже на грани яви и сна Хосок пошарил рукой под подушкой, но, увы, там снова ничего не было. И это не могло не расстраивать. Наверное, ему стоило самому оставить Юнги какое-нибудь послание. Завтра утром. Обязательно.

***

Хосок не знал, сколько ему удалось поспать прежде, чем он проснулся от жуткой головной боли, тошноты и ломоты во всем теле. А еще ему было жутко холодно, несмотря на то, что он спал под одеялом, а сзади к нему самой лучшей в мире грелкой прижимался мирно сопящий Чимин. Ну только этого ему и не хватало! Ну уж нет! Он ни за что не собирался сдаваться и поддаваться этой дрянной болезни так просто. Ведь он столько продержался. Нет-нет-нет. Было бы так глупо заболеть сейчас, когда все уже поправились. Может, это просто последствия переутомления? Он сейчас выспится – и утром всё будет хорошо? Или это очередной кошмар? И он проснется – и всё будет хорошо. В любом случае было бы хорошо встать сейчас и принять какие-нибудь лекарства, которых, благодаря Тэмину, у них теперь была целая куча, но Хосок так устал, и у него совершенно не было на это сил, поэтому решил, что он полежит вот так вот еще пару минут и потом совершенно точно встанет, чтобы ни в коем случае не сдаться болезни. Вот только он не смог проснуться ни через пять минут, ни через час. Ни через четыре, когда обеспокоенный его отсутствием на их традиционных утренних посиделках Джин пришел его будить и обнаружил, что лоб парня пылает так, что на нем самом впору готовить завтрак. Решив, что пока нет поводов для паники (может, это Чимин так нагрел Хосока или слишком теплое одеяло вечно мерзнущего Юнги?), Джин сам отыскал электронный градусник, и когда на его дисплее появилась пугающаяся цифра 39,5, то вот тогда он и впал в панику, перебудив абсолютно всех. И это было очень плохой идеей. Заспанные и лохматые, еще плохо соображающие, его друзья просто носились по комнате, не в силах сделать что-нибудь полезное и просто наводя еще больший беспорядок и панику. Чонгук приволок откуда-то мокрые семейные трусы с миньонами (Джин искренне надеялся, что они были хотя бы чистыми) и пытался налепить их протестующе бормочущему что-то даже в полубессознательном состоянии Хосоку на лоб. Тэхён бегал по всей квартире и причитал, что им нужно жаропонижающее, хотя все прекрасно знали, что оно лежит вместе со всеми лекарствами в корзинке на кухонном подоконнике, но никто так и не мог до него добраться. Джин дрожащими руками как можно быстрее пытался заварить мятный чай, помня, какое облегчение тот приносил ему во время болезни. Намджун с Хэён спорили, яростно строча в телефонах, нужно ли им вызывать скорую или нет. И лишь злобно бормочущий себе под нос Чимин сделал что-то по-настоящему полезное: во-первых, позвонил Юнги, видя, какой беспредел творится и что им срочно нужна помощь самого трезвомыслящего и уравновешенного человека в их квартире , а во-вторых, отыскал-таки понижающий температуру порошок и заварил его в огромной кружке. Вот только как было споить его пребывающему без сознания Хосоку так, чтобы тот не захлебнулся, он не знал, поэтому просто сидел возле его постели, печально баюкая в руках остывающее лекарство. Зато знал примчавшийся домой буквально через двадцать минут, так, словно все его конечности были здоровы, Юнги, который, увидев происходящий в квартире бедлам, слегка обалдел. Но быстро взял себя в руки и начал наводить порядок, шипя как разъяренный кот. Первым делом он попросил всех угомониться и разбежаться по своим углам, если кто-то не хочет «огрести по башке палкой», для наглядности потрясая в воздухе своей клюкой с тяжелой металлической ручкой, затем, неловко присев на корточки перед их болезным и немного поморщившись от уже почти привычной боли в бедре, сам измерил температуру парнишки, с которым вот уже сколько времени делил постель, отмечая про себя, что тот выглядит куда хуже, чем в те пару раз, когда Юнги случайно встречал его на улице, можно даже сказать – хреново. Увидев на градуснике всё те же 39,5, Юнги начал раздавать указания , зная, что в такой ситуации вряд ли хоть кто-то, даже Чонгук, который просто обожал ерепениться и словно напрашивался на то, чтобы ему сломали вторую руку, посмеет с ним пререкаться. Никто и не посмел. Чимин по его просьбе принес Юнги жаропонижающие таблетки, и тот, силком пальцами разжав потрескавшиеся пересохшие губы и зубы своего соседа, сунул что-то недовольно забормотавшему и пытающемуся высвободиться из его хватки Хосоку таблетку прямо под язык. Затем наклеил ему на лоб вместо дурацких трусов (Юнги, конечно, догадывался, кто у них такой веселый и находчивый, и сделал себе мысленную пометку влепить кое-кому за такой креатив, а еще провести всеобщий инструктаж на тему того, что нужно делать в подобных ситуациях, помимо дуростей и паники) жаропонижающий пластырь, под ледяные ноги и руки же, наоборот, положил заботливо налитые Тэхёном бутылки с горячей водой и потеплее укутал парнишку, садясь на пол рядом с ним и принимая свою вахту. Как будто он по ней скучал. Ну да. Ну да. Всех остальных Юнги просто взял и выгнал из комнаты. Принимать душ, пить лекарства, завтракать. А на самом деле – просто чтобы они не раздражали его своими суетой и кудахтаньем. Нет, Юнги по-своему любил своих друзей, но сейчас, когда он был крайне уставшим, злым и раздраженным, а еще переживал за этого малолетнего дуралея до стука в зубах и тахикардии, он не был готов принимать этих слишком шумных и слишком паникующих идиотов в таких огромных дозировках. Ну и еще не хватало, чтобы они все заново поперезаражались. Честно говоря, второго такого марафона Юнги бы точно не выдержал. Тяжело вздохнув, он смочил губы своего соседа заботливо принесенным Джином мятным чаем и снова измерил температуру. Та не упала даже и на градус. И это было очень плохо. Они уже проходили подобную схему пару недель назад с Тэхёном, Хэён и Джином. И, похоже, их малыш решил не искать легких путей к выздоровлению и покатился по той же наклонной. И, увы, все его худшие прогнозы оправдались. Через полчаса это проклятая температура начала ползти еще вверх, приближаясь к опасной отметке в сорок градусов. А это значило лишь одно: что Мин Юнги предстояло познакомиться с голой задницей Чон Хосока куда раньше, чем он предполагал, ведь тому срочно нужно было ставить укол. А затем капельницу. А затем еще обтирать наконец-то начавшего потеть парнишку, старательно пытаясь не глазеть туда, куда глазеть точно не следовало. Зато все его усилия начали наконец-то приносить результат: температура у Хосока стремительно снижалась, дыхание становилось ровнее, а сам он к вечеру не просто пришел в себя, но даже смог самостоятельно сесть на постели, во все свои огромные глаза потрясающего карего цвета с теплыми молочными искрами с изумлением глядя на сидящего рядом с его постелью парня: – Т-т-ты? В-в-вы? – Я. Юнги, если ты вдруг не догадался. – Нет, в-в-вы не М-м-мин Юнги. Я ж-ж-же знаю в-в-вас, в-в-вы – Шуга.