Осколки

Спать с кем-то одновременно в одной постели спустя такое количество времени определенно было интересным опытом. Даже приятным. Возможно, очень приятным. Юнги, несмотря на то, что это происходило уже третий день подряд, всё еще никак не мог определиться с точным диагнозом. Да, у него был значительный опыт совместных ночевок. Правда, в глубоком детстве. Они спали в одной постели с бабушкой, просто потому что в их комнате больше не было спальных мест. Как, впрочем, и сейчас. И это недосовпадение очень забавляло Юнги. И все остальные, кстати, тоже. Его бабушка всегда спала очень беспокойно, однако на фоне Хосока она была просто ангелом во плоти, ну или умирающей бездвижной гусеницей в коконе. Мальчишка вертелся в постели как юла, постоянно что-то причитал, с кем-то ругался, хныкал и даже пытался драться, пару раз серьезно зарядив Юнги кулаком по голове и один раз пяткой по коленной чашечке на больной ноге. Когда Юнги потом ненароком поинтересовался за чаем у Джина, Тэхёна и Чимина, как им удавалось спокойно спать все эти месяцы, то Чимин с совершенно невозмутимым лицом посоветовал ему просто обнять Хосока, посильнее – мол, тогда он успокаивается и все они могут совершенно спокойно спать. Забавно, но этот совет действительно сработал. А еще помог Юнги прочувствовать целый спектр давно забытых впечатлений. Он действительно давно не спал с кем-то в одной постели. Одновременно. Он действительно давно не спал в одной постели c парнем. И уж тем более Юнги не спал в одной постели с парнем, который был ему симпатичен. Больше, чем просто симпатичен. Они с Джихёном исключительно в целях конспирации, как тогда казалось Юнги, ни разу за всё время их отношений не засыпали в одной постели. Но теперь он понимал, что тому было просто противно спать вместе именно с Юнги. С кем-то, кто был ему НАСТОЛЬКО отвратителен. И слава богу. Юнги бы не пережил, если бы Джихён испортил ему еще и эти воспоминания. И какого черта Юнги вообще стал так часто думать о нем? И уж тем более сравнивать его с Хосоком, который был полной противоположностью этого никчемного слизняка. И Юнги искренне наслаждался этой непохожестью. Красотой Хосока, его завораживающей улыбкой, мягким голосом и невероятными искорками в глазах, когда тот радовался. Когда они спали вместе, он наслаждался его теплом, едва ощутимым сладковато-травянистым, по-летнему освежающим запахом, даже его разговорами и взмахами рук во сне. Юнги нравился его затылок и мягкие завитки волос, красиво лежащие на белоснежной коже шеи. Ему постоянно так и хотелось коснуться этих завитков, а потом взять и намотать один из них на палец. Странное, нерациональное желание. Но, кажется, Юнги в последние дни вообще забыл значение слова «рациональность». Но еще больше Юнги наслаждался открытостью, искренностью и непосредственностью мальчишки, который, кажется, даже сам не понимал, какой силой обладает и как сильно это притягивает к нему людей. Юнги, долго жившего в фальши и притворстве кей-поп индустрии и ненавидящего всё это, подобное просто не могло не очаровывать. Как и то, что Хосок ни на мгновение не усомнился в нем. В его глазах, голосе, выражении лица не было даже намека на подозрение, когда Юнги начал ТОТ, такой важный для него то ли разговор, то ли объяснение. Мальчишка вот так вот просто, не задав ни единого вопроса, заявил ему, что совершенно не верит в тот скандал и в ту историю о насилии, во все те мерзости, что говорили и писали про него, как и в обвинения в алкоголизме, наркомании и прочих ужасах. Единственное, что по-настоящему тревожило его, – это авария. Вернее, была ли она попыткой суицида. И это был единственный вопрос, который он задал Юнги в тот день. И, получив от старшего ответ и весьма сбивчивые объяснения, что нет, это точно не было попыткой самоубийства, а лишь крайне неудачным стечением обстоятельств, в которых был виноват сам Юнги, севший за руль с похмелья после долгого перерыва, да еще и в крайне нервном состоянии и в дождливую погоду, Хосок, пожав плечами, сказал Юнги одну из самых обескураживающих вещей в его жизни. Что он не виноват. Что это действительно просто плохое стечение обстоятельств, которое может случиться с каждым. Что ему не стоит винить себя. И что виноват в этом лишь тот, кто начал всю эту историю со скандалом, и никто больше. И что есть огромное количество людей, которые до сих пор придерживаются того же самого мнения и искренне поддерживают Юнги. Юнги, прекрасно, даже слишком прекрасно осознающий свою вину в произошедшем, конечно, не был до конца согласен с этим и уже было открыл рот, чтобы возразить, но Хосок просто взял и обнял его, внезапно выбив из его груди весь воздух, а из головы – все мысли. И Юнги… он словно до сих пор находился в этих объятиях. Чон Хосок по-настоящему обескураживал его. И Мин Юнги наслаждался этим. Искренне. А еще ему было немного стыдно за то, что он в Хосока так сразу безоговорочно не поверил. Впрочем, у него всегда были проблемы с доверием. Поэтому, узнав, что Тэхён привел в их дом очередную приживалку, Юнги не собирался смиряться с этим так просто. И верить парню, который должен был спать в его постели, на слово – тоже. Поэтому он устроил целое расследование, напоминающее банальный сталкеринг и нарушающее абсолютно все границы частной жизни, чтобы выяснить, кто же такой этот Чон Хосок и не врет ли он, чтобы… что? Обворовать их? Втереться к ним в доверие и прирезать какой-нибудь темной ночью? На этом пункте логика Юнги ломалась и выдавала ошибку 404, но он тем не менее выяснил о Чон Хосоке всё, что мог, буквально в первые пару дней после того, как мальчишка появился в их доме. Во-первых, он обратился к своему коллеге из охраны, полицейскому на пенсии, и тот для него выяснил, что Чон Хосок действительно существует, что ему действительно восемнадцать лет и что его действительно недавно выпустили из школы и приюта. Не имеет на своем счету ни одного правонарушения и ни разу не был задержан полицией. Это было уже что-то. Но Юнги было мало, поэтому в один прекрасный день после работы он просто собрался и съездил в приют, в котором вырос Чон Хосок. Притворившись будущим арендодателем Хосока (что было не такой уж ложью, ведь мальчишка, по сути, арендовал его матрас, подушку и одеяло), он умудрился нарваться на встречу с самим директором и получил от переживающей за пропавшего куда-то с радаров воспитанника женщины настолько развернутую и положительную характеристику, что выходил из приюта в состоянии нелегкого обалдения. Послушный, трудолюбивый, умный, аккуратный, кроткий, усердный, неконфликтный, красивый, лучший ученик в классе, любит музыку, баскетбол, молочный шоколад и сок – это была лишь малая часть характеристик, услышанных Юнги. И поскольку директор приюта выглядела весьма внушительно и просто не могла не вызывать доверия, то, наверное, тут-то Юнги и стоило бы остановиться и смириться с присутствием нового соседа в его жизни, но он… не смог? Это начинало напоминать какое-то помешательство. Каждое утро и каждый вечер Юнги дожидался мальчишку на улице и незаметной тенью провожал его с работы и на работу, а через пару месяцев даже побывал у них с Тэхёном в клинике, притворившись пациентом и выспросив у других пациентов и персонала мнение о юном улыбчивом уборщике, которого обожали абсолютно все. В какой-то момент он настолько потерял бдительность, что едва не столкнулся с самим Хосоком, а затем с Тэхёном, который, узнав, что на самом деле Юнги здесь делает, наверняка бы обозвал его больным ублюдком, а затем открутил бы ему башку. Это стало финальной точкой в его «расследовании», и Юнги поклялся сам себе, что больше никогда в жизни не будет делать ничего подобного. И, действительно, не делал. По крайней мере, старался. Просто избавиться от этого наваждения по имени Чон Хосок… ему было слишком сложно. И он иногда специально задерживался возле дома по вечерам или возвращался домой с работы утром пораньше, чтобы случайно встретить его. А еще покупал мальчишке сладости и писал дурацкие записки, наслаждаясь одной мыслью о том, как он будет радостно улыбаться или смущаться. Юнги прекрасно понимал, что это ненормально, и что, возможно, он действительно больной ублюдок, и что всё это наверняка можно было бы вылечить личным знакомством, но… так боялся Хосока, что просто виртуозно избегал прямой встречи с мальчишкой больше семи месяцев, но когда тот заболел и ему позвонил паникующий Чимин , то в Юнги внезапно не осталось ни капли сомнений. Жалел ли он об этом? Решительно нет. Ведь это знакомство, их разговор, весь Чон Хосок от макушки и до пяток было лучшим, что случилось с Юнги за последние годы. И если он жалел, то лишь об одном – что страдал идиотизмом и не познакомился с мальчишкой раньше, потратив такое огромное количество времени на околозаконную ерунду. Зато теперь он мог разговаривать с ним обо всём на свете, любоваться его улыбкой 24/7, спать с ним в одной постели, обнимать его, вдыхать его запах и думать об этих никак не дающих ему покоя завитках волос. А еще о том, что на его предупреждение перед первым совместным сном: «Вообще-то, я гей» – этот малолетний засранец с совершенно невинным видом заявил ему: «Вообще-то, я знаю, и, вообще-то, я тоже», а затем преспокойненько улегся в постель и, повернувшись к Юнги спиной, просто взял, закрыл глаза и уснул. И что Юнги теперь было с этим делать? Он не знал. Вернее, знал, но очень боялся себе признаться в этом.