Осколки

Гулять с Мин Юнги по ночным улицам было хорошо. Слишком хорошо. Даже несмотря на неловкое молчание и пронизывающий, пробирающий буквально до мозга костей холод. Даже несмотря на то, что их ждал впереди угрожающе серьезный разговор и они делали абсолютно всё, чтобы оттянуть его. Вернее, не делали ничего, чтобы его наконец-то начать и разобраться в том, что же все-таки на самом деле между ними происходит. Оказывается, Хосок был готов вытерпеть и не такое, просто чтобы быть рядом с Мин Юнги. Идти рядом с ним, вдыхать один и тот же воздух и слушать шелест его шагов по сухому асфальту. Оказывается, теплолюбивому и вечно мерзнущему Юнги было абсолютно плевать на температуру окружающей среды и вообще на всё вокруг, когда рядом с ним был этот мальчишка. И это было… настолько невероятно, что Юнги просто не мог найти слов, чтобы описать всё, что он чувствовал сейчас. Но это было то… что он определенно не испытывал никогда ранее. Даже со своими поклонниками. Даже с Джихёном. Может… это то, что называют настоящей любовью? Или говорить о настоящей любви пока было слишком рано? Просто он был смущен, растерян и одновременно настолько счастлив и окрылен, насколько это вообще возможно. И испытывал острую потребность рассказать Хосоку обо всем, что он сейчас чувствовал. И вообще всё о себе. Возможно, именно поэтому Юнги решился показать ему то, что не показывал никогда и никому в этой жизни. Один из своих блокнотов-черновиков , в котором… было всё, что так или иначе появлялось и крутилось у него в голове в последнее время. Юнги хотелось, чтобы Хосок просмотрел его и… быть может, стал понимать его чуть лучше? И почему он сказал те слова и так сильно обидел его, хотя на самом деле совершенно не хотел этого делать. Теперь-то Юнги, после долгих пьяных нотаций Намджуна и Джина, но скорее после нотаций самому себе, прекрасно понимал это. Как и то, что он имеет право на жизнь, в которой у него всё хорошо. В которой у них всё хорошо. Юнги очень хотелось верить в то, что эти самые «они» и «хорошо» в его жизни все-таки случатся. Нет, он точно знал, что случатся. Просто ему нужно было сильно постараться ради этого. И он собирался сделать всё возможное. Ради Хосока. Ради себя. И ради их совместного будущего, о котором он сейчас так сильно мечтал. И которого, оказывается, так сильно хотел. Уже давно. Возможно, с той самой минуты, когда впервые увидел Хосока. Просто не решался признаться в этому даже самому себе, но… тем не менее признался. И действительно собирался всё изменить. Кстати, о его вчерашнем послании. – Блокнот? Ты нашел?.. – Резко остановившись, Юнги обернулся к Хосоку, заставляя того вздрогнуть от неожиданности и тоже остановиться. – Да, – кивнул он. – Это… – Тебе не нужно ничего говорить, – к величайшему облегчению Хосока, который действительно не знал, что ему сейчас сказать, прервал его Юнги. – Вообще-то, хотел сказать я. Я… я был неправ. Прости, – рвано выдохнул он, удивляясь тому, с какой легкостью ему дается это признание. – Я сказал тебе вещи, которые не стоило говорить. Потому что я… я на самом деле так не думаю. Я сказал это, чтобы оттолкнуть тебя. – Зачем? – Хосок задал вопрос, который Юнги задавал себе за это время такое огромное количество раз, что этот набор букв просто потерял для него всякий смысл. Самое поганое в том, что он прекрасно знал ответ на него, просто признаться в нем даже самому себе было слишком сложно. Но сейчас… ему нужно было сказать это. Вслух. – Потому что мне было страшно, – рвано выдохнул Юнги, делая шаг навстречу Хосоку и сокращая между ними расстояние до предела . – Подпускать кого-то к себе. Мне и сейчас страшно. Но… больше всего на свете я бы хотел поцеловать тебя. Сейчас. Если ты позволишь. – Он пристально посмотрел на внезапно смутившегося Хосока, невразумительно пробормотавшего себе под нос что-то вроде «Мог бы не спрашивать». – Но лучше все-таки спросить, – Юнги слабо улыбнулся. Он многое прочитал о жертвах насилия и о том, как сложно порой им бывает принять любой, абсолютно любой тактильный контакт, и так отчаянно боялся снова всё испортить. Что действительно лучше было спросить. И лишь затем осторожно, нежно, почти едва ощутимо накрыть холодные пересохшие губы мальчишки своими, аккуратно обнимая его – так, словно он был величайшей драгоценностью в этом мире. Но он и был. Величайшей драгоценностью в мире Мин Юнги. А этот поцелуй, совершенно невинный и почти детский, словно зажег для него давно погасшее солнце. – И… и что это значит? – спустя пару минут найдя в себе силы прервать этот мучительно приятный и сладкий, по сути первый в его жизни настоящий поцелуй, хрипло спросил Хосок, не спеша отстраняться и высвобождаться из этих теплых и слишком уютных объятий. – Не знаю… – растерянно покачал головой Юнги. – Но… может… давай попробуем? – Встречаться? – Всё еще горящие после поцелуя губы Хосока сами собой растянулись в широкой, абсолютно счастливой и идиотской улыбке, а все его мысли, злость, обида и плохие воспоминания улетучились из головы, словно по мановению волшебной палочки. Еще тогда, когда Юнги попросил у него прощения. А сейчас… в его голове не было ничего, кроме острого желания, чтобы этот момент и эти объятия длились вечно. – Встречаться. Ты мне нравишься, – с легкостью признался Юнги, поражаясь самому себе и собственной смелости. Хотя, по правде говоря, раньше он никогда не был робким в своих чувствах и признаниях. И Хосок, который был сейчас так близко и улыбался так счастливо, только добавлял ему решительности. Просто…. просто потому что Юнги хотелось обнимать его. Вот так вот. Всегда. А еще видеть эту его улыбку. Каждую секунду своего существования в этом мире. И как он раньше умудрялся жить, да даже просто дышать без нее?! – Ты мне тоже нравишься, но… – внезапно нахмурился Хосок. – Но? – с плохо скрываемой тревогой в голосе переспросил Юнги. – Что… что если у нас не получится? – Но если мы не попробуем, то не узнаем, так? – Юнги прекрасно понимал, что тревожит мальчишку. Он и сам думал об этом, но… то, что происходило между ними сейчас, было куда важнее мнимого плохого финала, который мог и не случиться. Юнги хотел, чтобы он не случился, и собирался сделать всё для этого. – Я клянусь, что больше никогда не причиню тебе боли. Но если ты сам в какой-то момент захочешь остановиться или я буду делать что-то не так – просто скажи мне об этом, хорошо? – Хорошо, – сосредоточенно кивнул Хосок и внезапно хитро, почти игриво улыбнулся: – Но сейчас я очень бы хотел чего-то другого. – И в ответ на удивленно вскинутые Юнги брови пояснил: – Еще поцелуй. И, не собираясь дожидаться ответной реакции, просто взял и поцеловал Юнги. САМ. И плевать, что они на улице в одной из самых гомофобных стран мира. Плевать, что их может кто-то увидеть и осудить на этой пусть уже и почти пустой, но всё же улице. Хосоку было сейчас плевать абсолютно на всё. Кроме Мин Юнги, его одуряющих тепла и запаха. И чертовски вкусных губ, от которых не хотелось отрываться целую вечность. Однако… его крайне беспокойная натура не удержалась и проявила себя и в этот раз. Поэтому, снова первым разорвав поцелуй и чуть отстранившись, он внезапно спросил у раскрасневшегося, тяжело дышащего Юнги: – Твоя музыка… Ты снова пишешь ее? – озвучив вслух вопрос, который давно терзал его. Тэхён и сам Юнги как-то обмолвились, что после того случая тот не написал и не записал ни строчки. Но блокнот… Неужели? – Я? Музыку? – изумленно переспросил всё еще пребывающий в поцелуйно-влюбленной нирване парень, не сразу понявший, в чем суть вопроса. – Да. Недавно начал. Совсем немного. Скажем так, у меня появился новый источник вдохновения… – совершенно по-идиотски улыбнулся Юнги, внезапно осознал, что, пожалуй, он самый счастливый человек на этом свете. Прямо здесь и сейчас. И что абсолютно никто и ничто не способны испортить его настроение. Даже маячившая где-то очень и очень близко на горизонте перспектива быть высмеянным со всех сторон одной стаей гиен, которые уж точно не упустят такой прекрасный повод поиздеваться над ним и обстебать влюбленного Мин Юнги от макушки и до пяток. Чертовски счастливого и влюбленного Мин Юнги. Первый раз в жизни. По уши. По-настоящему. И, кажется, в первый раз в жизни по-настоящему взаимно.