Гостья из будущего

      Мы вместе дымили. Молча. Мне мнилось: мы могли много, много молоть языками. Но мы похмыкивали, мычали. Молча смотрели на немые дома, машины, можно подумать, мычащие вместе с нами. Мне мнилось: я обмотал смирительной гимнастёркой мои с ней мысли. Мне мнилось: много времени минует, пока мы не освободим замотанные мысли, не вымолвим.       Она не любит дежурные фразы, пошлости и пафос — вот что я заключил.       Я спросил, что будем смотреть? Она сказала: «Пофиг». Я включил телик и долго думал, что же включить? Лиска унесла в ванную красные штаны и бирюзовую футболку моей жены, там переоделась и вернулась назад. Фильм был уже выбран — «Шаг вперёд». Я лежал на краю двуспальной кровати (места в квартирке не ахти). Лиска села на край с другой стороны, но минут через десять фильма утомилась и тоже легла. Приятно было пересмотреть этот простенький, в лоб мотивирующий, но добротно отснятый фильм. Лиска пыталась скрыть слёзы, которые подступали ей чуть ли не каждые минут пять. К середине она обняла меня, я напрягся, но не убрал её голову со своего плеча. От неё пахло как от моей жены — тем же шампунем; на ней была её одежда. Признаюсь, не раз меня посетила «подлая мысль». Но минуты через три, как бы очнувшись, Лиска отстранилась и уползла на другой конец кровати.       После фильма мы снова вышли курить. Лиска тоскливо и задумчиво смотрела вдаль, сквозь серые постсоветские пейзажи, но состояние её было светлым — катарсис. Не думал, что «Шаг вперед» может вызвать что-то подобное. Так или иначе, я не стал нарушать это состояние духа. Засигналила стиральная машина, и я вернулся на кухню, чтобы собрать сырые шмотки в тазик. Помимо Лискиной одежды там находилось много нашего с женой нижнего белья, которое нужно было развесить. Я принялся выполнять это тягомотное дело у сушилки, что стояла в комнате. Лиска лежала на кровати с уже более беззаботным видом, и спросила:       — Помочь?       — Да не, я сам. Ты же гостья.       Она усмехнулась.       Вдруг зазвенел телефон, это была жена. Я отошёл на кухню и принял звонок. Ни привет, ни здравствуй, а:       — Ты загранку сделал?       — Знаешь, я уже как-то не хочу лететь с тобой в Турцию.       Из другого города послышался усталый вздох моей супруги:       — Делай, не глупи. Нам не просто так этот конверт твои родители подарили. Читай по слогам: «на-сва-деб-но-е-пу-те-ше-стви-е!». Завтра же шуруй в паспортный стол.       Как же меня бесит этот её приказной тон, это её отношение, будто я мелкий ещё сосунок! Я чуть не сорвался:       — Так тебя волнует, что о нас другие подумают? Когда ты устроила скандал перед моими друзьями, ты так не считала!       — Да ты сам себя вёл, как козёл! Почему ты тыкаешь меня перед ними: «Посмотрите, какая у меня глупая жена! Ха-ха!» Я тебе что, клоун?       Я стал подбирать слова — жутко хотелось её поддеть и при этом не выглядеть виноватым.       — Ничего ты не понял, — почти крикнула она, не дожидаясь ответа. — Ну и не лети никуда. Иди на хуй!       — Иди сама на-а-хуй! — я сорвался на мерзкий, басовитый лай, но услышал гудки и произнёс сожалеюще злобно: — Да бля...       Я вернулся в комнату. Лиска развешивала бельё.       — Я же сказал, я сам.       — Ну, ты же хозяин, — сказала она, улыбнувшись.       Я присоединился. Носочки моей жены особенно бесило развешивать — они были короткие, плохо вешались и падали на пол.       — Нас часто навещал инспектор по делам несовершеннолетних, — заговорила Лиска. — Знаешь, не лютый, а шёлковый такой даже. Не ругал, не запугивал, а так — журил ласково. Но поговаривали про него, что он дочку свою бьёт, накрыв матрасом, чтобы следов не оставалось.       — Это ты намекаешь на что-то? Впрочем, и так вижу, что намекаешь. Заверю сразу: жену не бью, и муж я ей почти идеальный. Но она…       Дыхание у меня перехватило, виски напряглись, и я замолчал, чтобы успокоиться. Мне стыдно стало за все эти потоки пошлой желчи, которые рвались у меня из нутра. Я понимал, что по-своему неправ был в споре с женой, но ничего поделать не мог, и переступить через себя тоже.       — Не пойми неправильно. Ты, скорее всего, и правда хороший муж. Ну, по нашим, российским меркам.       Я злобно зыркнул на неё. Она улыбнулась и выставила перед собой ладонь:       — Ну-ну, шучу я. Не пойми неправильно, — повторила она. — Это ведь не только у тебя одного, это чисто психологическое. Блять, да у большинства такое! Парадокс, но с теми, кого мало знаем, мы ведём себя уважительно. А близких не боимся и не стыдимся хлестануть хорошенько. Почему? Ну, ты же писатель, который считает, что на всё есть причины, вот и думай, какие тут причины. Почему близких мы не любим больше?       Я ничего не ответил. Мы развесили, наконец, бельё. Я пошёл отлить и почистить зубы. Когда вернулся, у Лиски были закрыты глаза и сложены в молитве пальцы. Я замер, чтобы не спугнуть то таинство, в котором она пребывает. Она открыла глаза и сказала:       — Вижу же, хочешь спросить, но сдерживаешься. Молодец, что сдерживаешься, умеешь быть деликатным.       Я хмыкнул и сел на край кровати.       — Подстраховываюсь, — сказала она. — Не скажу, что особенно верю, но, кто знает? Говорят, что таким, как я положены ВИП-браслеты. Ну и такие как я долго не живут, вот и отправляю им на почту спам каждый вечер и утро, напоминаю о себе: «Эй, вы, там? Раба божья придёт скоро, не святая, но всё же, примите как положено, а?».       — Не говори так, ещё не всё…       Она рассмеялась громко, бешено-истерично. Я не мог понять, искусственный это смех или настоящий.       — Ну-ну, не плакай, — обронила она. — Спать давай. Чё, койка одна? Тогда я с этой стороны, ты — с той. Не лезь только, будь муженьком верным. Лезть надо раньше было, когда разрешала, а сейчас — нельзя.       И она снова засмеялась, но уже не так взволнованно, вместе с этим легла на бок и отвернулась, делая вид, что спит.       Ночью ни я, ни она не могли долго уснуть. Мысли, как иголки с ниткой, на которой не додумались заделать узел, бесполезно и беспорядочно прошивали меня насквозь, совершенно не задерживаясь. Но оба мы делали вид, что спим. Я лёг от неё подальше, но чувствовал, как она неспокойна. Иногда её сводила судорога, иногда она выдавливала тихий стон. Я спросил: всё ли в порядке?       — Кошмар приснился. Всё, спи давай.       Спустя какое-то время мысли перестали быть бестолковыми. Супруга моя дуется, ей больно, больно мне, больно. Больно… больно… невольно! Архимеду было ужасно и… Эврика! Извиниться — это решит все проблемы. Если бы греки почаще извинялись перед персами, а персы перед греками, и понимали друг друга, и тогда Геракл… а Леонид!..