Don't need nobody

Чан половину зачитываемого Дахён реферата даже не понимает, да и не прислушивается, положив голову на плечо Минхо. Он клюёт носом, а друг только убаюкивает, обводя от скуки тонкие венки на руке старшего. Они вообще мало понимают, что здесь делают, но разумно решают, что лучше спать на мероприятии у второкурсников, чем на паре по истории. Тем более, его посещение преподаватели поощряют, и Бан искренне не может объяснить наличие нескольких свободных мест сзади. Все так рвутся учиться? Брюнетка заканчивает, кланяется, и они лениво хлопают подруге, провожая её взглядами. Она шлёпает Бана толстым рефератом по бедру, только присев рядом, а тот мерзко хихикает, не пытаясь проснуться. Знакомые сегодня закончили, можно засыпать спокойно, и Минхо точно будет потом возмущаться, что у него плечи затекли из-за Чана, но всё равно не спихнёт сейчас. Блондин приобнимает Ли за руку, правда засыпая, и Дахён прикрывает рот, пытаясь сдержать смех. Феликс рассказывал, что первую ночь в общежитии не мог уснуть, слушал негромкий храп и постоянно вставал, чтобы перевернуть Бана на бок, а тот постоянно падал обратно на спину. Возможно, это стало одной из причин съехать в свой дом. Она ненарочно представляет, что было бы, если б храп раздался сейчас. Однозначно ничего хорошего, потому что на сцену уже поднялся её одногруппник. Брюнет поправляет мешающиеся волосы, комичным движением демонстрирует титульный лист реферата, прежде чем положить его со стуком на стол… Чан просыпается от болезненного толчка в плечо, тут же открывает заспанные глаза и размытыми пятнами определяет бёдра Минхо. Он приподнимается, потирая плечо и пытаясь проморгаться, оборачивается на Дахён, со стороны которой пришёлся удар, но та поглядывает за него, куда-то дальше Ли, который разминает уставшие мышцы, откидываясь на спинку стула. И Бан следует примеру подруги, делает выпад вперёд, чтобы рядом с Джисоном увидеть… Чан ещё не знает такого слова на корейском. То есть, его всё это время двое друзей отделяли от этого? Брюнет надменно фыркает, на так и не достигнувший ушей Кристофера вопрос Джисона кивает («Ты специально длинным путём обошёл, чтобы его ударить?»), а потом переводит взгляд на самого Бана, заинтересованно его разглядывающего, с самодовольным: «Нечего спать, пока я выступаю». И улыбается. Улыбается так, что Минхо слышит звон разбитого сердца. — Минхо, — Чан не может отвести взгляда от кривой ухмылки, совершенно не такой, какая должна быть у человека. Исключительно нарисованной, широкой, обнажающей белые зубки и ровные клыки. Рот незнакомца вообще складывается в какую-то до безумия очаровательную и правильную форму, даже когда он опять смыкает пухлые розовые губы, недовольно прикусывая щёку. Чан очень, очень сильно хочет их попробовать. — Минхо, как на корейском будет «gorgeous»? — Хён, не позорься, — фыркает Ли, кладя ладонь на плечо старшего и с силой оттягивая назад, заставляя выпрямиться. Только Бан тяжело вздыхает, не в силах отделаться от поразивших его сознание тёмных, полуприкрытых глаз, хитрым взглядом окинувших его. Чан пытается осознать, что через два стула от него сидит обладатель настолько гордой красоты, сквозящей в грубоватой форме носа, в миловидных губах и симпатичной тонкой линии челюсти. Весь обёрнутый в чёрное, ярко выделяющийся даже среди сотней таких же чёрных сокурсников. Девушка на сцене с изумлением наблюдает за буянящими на задних рядах старших, за поднявшимся со своего места блондином, за отчаянными попытками какого-то парня и Дахён придержать его, схватить за руки. Позже — удивляется гибкости этого же блондина, когда он протискивается на дальний ряд, перелезая через стулья и чуть ли не застревая в них. Она даже спотыкается на собственной речи, увлечённая таким действом, и ловит возможность сосредоточиться, когда главный герой шлёпается на место на следующем ряду, по неопределённой причине отсев от друзей. Чан занимает место между Джисоном и Чанбином, придвигается ближе, так, что коленями касается их стульев. Он смотрит на парня со всей концентрацией, на которую способен, рассматривает блестящие прямые локоны с забавным изгибом у пробора, загорелую шею с ровной линией волос, несколько непослушных прядей на затылке. Он пальцем касается одной из них невесомо, боясь, что от прикосновения это божество рассеется в воздухе, осядет сверкающей пылью на этом стуле, и Чан его больше не увидит. Только незнакомец вдруг хлопает легонько Хана по колену, вставая и снимая лёгким движением висевшую на стуле сумку. Бан заглядывается на едва-едва выступившие на впадинке локтя вены, осознавая, что сумка достаточно тяжёлая, а брюнет кидает на него нечитаемый взгляд, пожимая младшему руку и разворачиваясь по направлению к выходу. — Хён, ты чего? — Чан замирает, не отводя взгляда от парня до самой двери, а Джисон кивает на освободившееся место рядом, предлагая сесть к нему. — Как его зовут? — первое, что спрашивает блондин, торопливо перемещаясь на тот самый стул, которого недавно касался тот самый... — Чанбин, — и хлопает глазами, не понимая, почему друг проигнорировал его. — Со Чанбин. — Чан-бин, — по слогам разбирает Кристофер, шёпотом повторяя и пробуя на вкус красивое имя. С этого дня его уверенность в том, что «Чанбин» и «gorgeous» — синонимы, только росла. Завтрашним утром Минхо любезно представил красного, как рака, Бана его земному божеству, которого Чан про себя для удобства называл просто «краш». И по настоянию этого же ужасно хитрого, отвратительно сообразительного Минхо Джисон стал чуть чаще тащить Чанбина с собой, «ну, прогуляться там, посидеть немного, вы с Ликсом и Хёнджином и так все пары вместе». Например… Когда Чану приходит заманчивое предложение от Джисона («Хён, поднимай жопу, мы едем на пляж. Через 10 минут будем у твоего дома»), он грустно вздыхает, грустно поднимается с прохладного места под вентилятором и так же грустно обнаруживает, что крем от солнца кончился. Когда он выходит из дома, услышав настойчивое гудение сигнализации, вся грусть исчезает, уступая искреннему ужасу в полной воздуха груди и глупой, неосознанной улыбке на лице. Чанбин вылезает из машины, чтобы открыть Бану багажник, а тот не может пошевелиться, так и замирая печальной скульптурой на крыльце своего дома, пока его не зовёт Джисон. Чан не может ничего сказать, следит за наигранно раздражённым его медлительностью Со, который самостоятельно сдвигает сумки, забирает ещё парочку у блондина, чтобы положить рядом, и хлопает его по плечу, подходя к двери и открывая перед старшим. — Хён, умоляю, мы так в жизни не уедем, — торопит Минхо, который, между прочим, сидит рядом с Ханом и который совершенно точно настоял, чтобы место рядом с Чанбином осталось свободным. Это прекрасно видно по его широкой хитрой улыбке, с которой он провожает старшего взглядом. И Кристоферу ничего не остаётся больше, кроме как сесть на переднее сиденье и бездумно пристегнуться. — Ты не спать поехал, надеюсь? — фыркает брюнет, снимая бордовую кепку, под которой блестят немного отросшие, лохматые пряди. Чан не отвечает, следя, как друг пристёгивается, как выезжает на шоссе, опустив стёкла и сделав погромче играющий в машине поп. Сегодняшним диджеем явно выступил Хан, завывающий на заднем сиденье так, что даже Ли шлёпает его по бедру, беспокоясь о сохранности перепонок Чанбина. Чан не может перебороть желание обследовать своё безумно привлекательное местечко, проводит пальцем по кондиционеру, но тут же отруганным котом складывает руки на своих бёдрах, замечая на себе внимательный взгляд, и решает продолжить исследование только наблюдением. От глуповатой ёлочки, болтающейся на зеркале, пахнет как-то неясно сладко, то ли фруктами, то ли цветами — Чан не эксперт. В машине тепло из-за заглядывающих внутрь лучей обжигающего солнца, но Минхо накидывает на себя оставленную Со сзади джинсовку, засыпая, а Чану наоборот жарко. То ли от нахождения в самом открытом для щедрого внимания неучтивого небесного диска положении, то ли от живописного вида на прекрасный профиль и наверняка тёплые и упругие наощупь, загорелые руки, придерживающие мягкий руль. На лице младшего играют тени, рисуют узоры на шее, тонкими полосами обводя изысканные черты, а солнце делает ему комплимент, окрашивая обычно чёрную радужку в тёмный шоколад, плутая в тысячах блестящих граней разных оттенков. И Бан замирает, рассматривает несколько секунд потрясающие глаза, чтобы очнуться только в момент, когда они уделяют ему всего каплю своего внимания. Чан знает, что краснеет, но не может сдержать смущённой улыбки, тянется, чтобы опустить козырёк перед лицом Со и уловить тонкие нотки апельсина от младшего. Чанбин кивает коротко, не благодаря вслух, но всё равно вызывая в Кристофере целый ком разных чувств, который в его голове скачет мячиком, не давая ни на чём больше сосредоточиться, кроме как на распирающей радости. Секундная забота остаётся только между ними двумя, её не замечают залипающий в телефон Джисон и спящий Минхо, зато Чанбин усмехается, думая о чём-то своём. Он кивает на бардачок перед Баном, заворачивая на заправку. Джисон тяжело вздыхает, проигрывая уровень в какой-то дурацкой игре, а Минхо сонно стонет, поворачиваясь на другой бок, пока Со нет. И Хан решает присоединиться к другу, блокирует экран своего телефона, прячет его в кармане, надев наушники, и уже через пару минут начинает негромко посапывать, чем вызывает у старшего улыбку. Ли во сне дует блестящие от увлажняющей помады губы, а его русая чёлка падает ему на лоб и на глаза, а младший из них съезжает по сиденью, отчего кепка поднимается и тут же падает на его лицо, закрывая от нудного солнца. И именно с забавной улыбкой брюнет застаёт старшего, когда возвращается и садится обратно, оглядываясь на друзей и на Кристофера тоже. Бан снова обращает своё внимание на Со, а тот молча кидает ему на бёдра кошелёк, и Чан знает, что должен положить его обратно в бардачок. Только вслед за этим на бёдра блондина приземляется ещё и эскимо в какой-то безвкусно яркой упаковке. Чанбин не оборачивается на вопросительный взгляд, а у самого кончики ушей рдеют, не спрятанные чёрными прядями. — Это мне? — шёпотом, а брюнет кивает молча, внимательно следя за дорогой совсем не от её загруженности. — Спасибо, — старший улыбается, вскрывая упаковку, и он уверен, что заработает диабет. Ни в коем случае, конечно же не потому, что это уже третье мороженое за день, а потому, что его сердце щедро заправили апельсиновым сиропом. Бан откусывает немного, шоколад тает во рту, ещё крепче связываясь с образом Чанбина. Он мычит тихонько, одобрительно кивая и оглядываясь на голубое небо за окном. — Долго ещё ехать? — Минут 10-15, — низким, расслабленным голосом. Крис оборачивается, поправляет прилипшие ко лбу волосы, откусывая ещё немного и давя в себе желание сделать то, что он всё равно сделает. — Хочешь? Со оборачивается, замечая, как Бан протягивает ему эскимо. На глазури выступила влага от долгого нахождения в морозилке, а ещё отсутствие следов зубов напоминает, что мороженое только что побывало во рту старшего, но Чанбин кивает через секунду, оглядывается на пустую дорогу и обхватывает холодную ладонь Чана своей, придерживая палочку через худые пальцы. Блондин смотрит беспомощно, как сладость исчезает во рту самого большого краша в его жизни, и бледнеет, когда тот с чмоком вытаскивает её обратно, прихватив влажными губами неприлично мало. Чанбин отпускает его руку, кладя свою себе на бедро, и кивает на Бана, касаясь юрким языком уголка рта. До старшего не доходит, он в открытую пялится на блестящие от слюны, ужасно приторные губы, растерянно моргая, а Чанбин даже указывает на этот уголок пальцем. Только тогда блондин тушуется, трёт ладонью свой рот и заглядывает в зеркало на козырьке, загораясь от смущения с головы до ног. Со от дороги больше не отвлекается и не стирает с лица ухмылку, а Чан смотрит в окно куда-то намного дальше, чем линия горизонта за зелёным полем, думая о том, что сойдёт с ума, если всё так и продолжится. На пляже они оказываются не первыми и не последними, но, к счастью, всеми их соседями оказываются собравшиеся пораньше и компанией побольше знакомые из университета. Поэтому вскоре они разбредаются, несколько раз мешаются в разных комбинациях, выясняют, как у кого дела, и — о трагедия! — Чан ни разу не приближается к Чанбину ближайшие пару часов, давясь предложенным Феликсом лимонадом. И только когда Джисон, прилично проголодавшийся, хлопает по самому большому столу в длинном ряду с оповещением, что он его занимает со старшими, все понемногу стекаются на небольшой перерыв. Чан не может скрыть улыбки, садясь напротив брюнета.

∞

Чанбин громко сглатывает, облизывая сладкие от сока губы и совершенно не замечая к себе неприлично активного интереса. — Ещё неудобнее кусок не мог взять? — фыркает Джисон, разрезая арбуз на ещё две части, и подаёт младшим. Со морщится, ему в голову приходит плюнуть в друга семечкой, но он стесняется из-за сидящих за соседним столом девушек и просто игнорирует Хана. И так же игнорирует сидящего напротив Чана, который зачарованно пялится на придерживающие треугольник арбуза длинные пальцы. Чанбин над столом наклоняется, придерживая второй край корочки средним пальцем правой руки, не особенно-то желая возиться потом с липкими пальцами. Хлюпанье сока заставляет блондина вздрогнуть, и он уже осознаннее рассматривает чёрную пушистую макушку. Со ест аккуратно, потому что уже порядком насытился, и ленивыми движениями убирает косточки, откусывает последнюю розовую мякоть, вскидывая голову и прикрывая рот рукой. Он только сейчас натыкается на старшего взглядом, снова проходясь по покрасневшим губам языком. «Я его сейчас съем», — в пустой голове звучит привычно, убийственно спокойно, и Бан сам не замечает, что не моргает. Чанбин напротив него едва хмурится, строя забавное задумчивое лицо, и медленно тянет тарелку на себя, подальше от Чана. «Блять?» Чанбин хмыкает, обхватывая ещё мокрые пальцы губами, а старший моргает заворожённо, положив щеку на свою ладонь. Он уже представляет, хочет почувствовать эти худые липкие пальцы… — Фу! — восклицает Джисон, толкая друга в плечо. — Хён, тут люди. Хан пихает брюнету в руки несколько салфеток, а Крис очень хочет и поблагодарить его, и дать подзатыльник. Чан, конечно, понимал, что, соглашаясь идти есть в одной компании с Чанбином, обеспечивает себе аритмию, но на эротику он однозначно не подписывался, на настолько бесстыдного Чанбина — подавно. — Хён, ты на динозавра похож, — обращается к нему вдруг Со. И Чан за какие-то жалкие секунды млеет, рдеет и белеет, открывая рот и не сразу находя, что ответить. — А ты на идиота, — выпаливает, не подумав, как и всегда. — Это был комплимент, но другого я и не ожидал. Купаться пойдём? — предлагает Со, оглядываясь на друзей так, будто ничего не было. — Опять? — устало ноет Хан, но Феликс и Хёнджин встают и вслед за старшим идут к берегу, потому что того придётся сейчас держать по рукам и ногам, бунтующего с культурным запретом снимать верх рядом с одногруппницами. Майка на нём, кстати, была уже насквозь мокрая, и не ясно, за что сейчас осталось бороться, но отдалённый мат всё равно оттуда слышится. А потом всплеск воды и крики затянутых в море тоже вслед за старшим. Чан натягивает оставленную на столе бордовую кепку и поднимается, чтобы если не искупаться, то хотя бы намочить горящие от песка ступни. Он присаживается у самой воды, следя за мелкой волной, и запястьем поправляет мокрую чёлку, стараясь грязными руками не трогать лоб. Ногами зарывается в прохладный рыхлый песок, обдаваемый нежной волной, которая касается даже его лодыжек, хотя не мочит шорты. И Бан тает на солнце, греется, подставляя под лучи ещё бледное лицо, а сам слушает негромкие разговоры и возгласы присоединяющихся к веселью студентов. Голос Со не стихает, и блондин обманет себя, если подумает, что не хотел бы почувствовать его внимание на себе сейчас. Наоборот, он почти готов молиться, лишь бы взгляд карих глаз задержался на нём чуть дольше, чем на остальных, лишь бы сухие руки снова коснулись его, лишь бы посидеть с ним подольше по дороге домой и лишь бы Чанбин ещё разок позволил о нём позаботиться. Даже если в его глазах Бан останется динозавром. Хотя комплимента в этом он так и не находит. Невесёлые мысли злостно нарушает зазвеневший смех младших; когда холодные капли окропили лицо Криса, а он увидел перед собой Чонина и Сынмина, было уже слишком поздно. Те стоят в воде, хватают его за ноги, с силой втягивая в воду, и Бан не может даже оттолкнуть их, а его возмущение тушит накрывшая с головой волна, сбивающая багряную кепку со лба блондина. Младшие уже хотят ретироваться, но против воды бежать не выходит, а Чан тут же оказывается на ногах, хватая друзей за шиворот и окуная извивающихся парней в воду, как щенков. Его майка поддаётся воде, развевается с каждым движением, а на море течения не наблюдается, поэтому он ловким поворотом снимает с Чонина футболку, выжимая и тут же откидывая её подальше, куда-то в сторону горизонта, пока младший не успевает сообразить. Он вскрикивает от испуга и ныряет в воду, чтобы хотя бы попытаться перехватить свою вещь быстрее уже отправившегося за ней Сынмина, который ни в коем случае её просто так не вернёт. Бан отфыркивает воду, тряся головой, чтобы разлепить намокшие волосы, и обнаруживает, что стоит по пояс в воде. Он руками локоны выжимает, а те завиваются на глазах, стоит снять немного влаги. Чан поправляет волосы, касается даже косичек на виске, чувствуя, как горит кожа головы, и оборачиваясь. — Ты что, мою кепку намочил? — возмущённо ноет Со уже настолько рядом, что у Кристофера дыхание перехватывает от вида на блестящие капли на висках и щеках младшего, на его непослушные волосы, а ещё на внимательно его пожирающие глаза. — Чанб… — голос теряется в толще воздуха, который Чан торопливо втягивает ртом, чувствуя, как дно уходит из-под ног от сильного толчка и лёгкого головокружения. Кристофер на автомате хватается за Чанбина, падает на спину, погружаясь в воду, и… с ужасом обнаруживает в своих ладонях крепкие, горящие от жара его тела плечи. Бан впивается в них пальцами, а майка послушно отталкивается трепещущей от пальцев водой, позволяя забраться под ткань чуть дальше, где кожа уже прохладнее. У Чана останавливается сердце в момент, когда он открывает глаза в воде, видя не только пузыри воздуха, скачущие у него перед лицом, но и спину почти прижавшегося к нему, стискивающего его бока Со. Чан хочет что-то сделать, но руки моментально опутывают шею младшего, а Бан тянется к воздуху (переборов желание потянуться за поцелуем), опираясь на его плечи, нащупывая ступнями дно и тело брюнета. Под водой они находятся всего несколько коротких секунд, но Кристофер запоминает всё досконально, особенно — случайную, взорвавшуюся в голодном мозге яркой вспышкой хватку на своих бёдрах за секунду до того, как они выныривают и их накрывает снова, уже волной из Хёнджина и Феликса. Блондин хочет взвыть и утопиться, вынужденный отпустить широкие плечи с розовыми пятнами загара. Вода смывает прикосновения Со, но не пару аккуратных синяков на ногах. По дороге домой Бан держит кепку Чанбина у окна, суша её, и уже нагло рассматривает забавные солнечные очки на мокрых прядях младшего, даже не слушая болтовню друзей. Заходя в спальню после душа, он падает на кровать, лицом в мягкую подушку, и несколько минут пытается осознать, что сегодня вообще произошло.

∞

Проходит ровно две недели нескончаемого нытья Чана самому себе о том, насколько Со Чанбин потрясающий. Он почти уверен, что это от любви у него поднялась температура, что от любви его трясёт всю глубокую ночь, что он не может встать с постели… Исключительно от любви. Мама его недовольно хмурится, даже уговаривать ответственного сына взять больничный ей долго не пришлось. И ещё длинную неделю Чан пялится в стены своей комнаты, а не на недоступного и до ужаса притягательного обладателя апельсинового геля для душа и сильных пальцев. Он ждёт врача, как второго пришествия, потому что спустя неделю всё-таки встаёт на ноги, даже начинает есть и дышать (в полсилы, конечно же). Только женщина его осматривает и заключает, что Чану стоит остаться дома ещё на неделю, что в больной (если хотите услышать мнение Джисона, тут уместнее «конченой») голове звучит примерно как «умереть от дефицита внимания от Чанбина и горы долгов по учёбе». И Бан теперь делает всё в три раза грустнее, чем до злосчастной поездки, потому что на календаре знаменательной дате суждено стать самым отстойным днём в жизни Чана.

∞

— Бан Чан! — чудится где-то справа, в стороне окна. Ну, всё, слуховые галлюцинации пошли. Кристофер не встаёт даже, продолжает взглядом пилить экран ноутбука пару секунд, но сердце предательски дёргается, и он подскакивает с кровати, направляясь к окну. Он неверяще хмурится, а стоящий на улице Чанбин улыбается во все 32, и его чёрные волосы треплет тёплый ветер. — Поиздеваться пришёл? — хотя организм сдаёт, и если бы не подоконник, он бы давно слёг на месте. До него только сейчас доходит смысл пришедшего ему буквально полчаса назад сообщения от Минхо («Хён, не позорься, хотя бы не в этот раз»). — И всё-то ты в штыки воспринимаешь. Может, я тебя с днём рождения хочу поздравить, — «ты о чём?» — У меня не сегодня день рождения. — Я знаю. Завтра, — Со не кричит, но вынужден повысить голос, чтобы тот слышал его на втором этаже. — Только завтра здесь толпа наших дружков дежурить будет, а зачем оно мне надо? — А что тебе сейчас надо? — Бан никогда не оставался с Чанбином один на один, поэтому он ждёт самого худшего, пытаясь успокоить скачущее в груди от радости сердце, только… — Хочу с тобой поболтать, — «а?» — О чём? — Ну, ты мог бы помочь мне с английским. Скоро зачёт, — Чанбин сегодня необычно энергичный, что, конечно, не единственная его сегодняшняя странность. — Или обсудим твоё самочувствие. — Зачем тебе это? Поболтаем, когда я вернусь с больничного, ну, ты же не будешь сидеть у моего дома, а пригласить я тебя не могу, сам понимаешь… — Дашь мне свой номер или отобрать его у Джисона? — он сомнения старшего игнорирует, бесцеремонно перебивая и рассматривая случайную солнечную улыбку, которой одаривает его друг. — Я не смогу долго орать у тебя под окном, не издевайся. — Идиот, — фыркает Бан, почти готовый расплакаться, но успешно держащий своё расходящееся по швам лицо. Номер у Со всё-таки оказывается, и он удобно устраивается на крыльце у дома старшего, и Чан рад, что брюнет не сможет увидеть то, как он упал на колени, благодаря бога и разрываясь тихим глупым смехом от счастья, когда на экране высветился входящий звонок. Он берёт себя в руки, хотя бы в этот раз, как сказал Минхо, отвечает, а Чанбин не знает, что разговаривает с человеком, напрочь приклеенным к полу собственной липкой влюблённостью. Чан все свои силы концентрирует на рту, чтобы не дать об этом понять, хотя сам почти растекается по холодному ламинату, слушая негромкую болтовню Со. Тот в подробностях рассказывает, что случилось за эту неделю (Чан даже не знал, что Чанбин настолько следит за текущей жизнью), что из-за него Минхо и Джисона не хотели пускать на занятия, мол, они заразные. Что их завалили на последнем зачёте, что Феликс никак не может объяснить ему последнюю тему и помощь Бана бы совсем не помешала. Но он половину слов не слышит, вслушиваясь в скачущий от мягкого, пробирающего до костей баса до звонкого недовольного стона голос. Посвященный ему и только ему. Чан честно хочет захныкать, изредка отзывается, и он не знает, сколько минут проходит, когда Чанбин вдруг замолкает. — Чанбин? — зовёт неуверенно, переворачиваясь на спину. — Выгляни в окно. — Зачем? — с ужасом представляя, как сейчас выглядит. Он подскакивает, забывая, где зеркало, и ища его взглядом по комнате. — Хочу увидеть тебя. Я соскучился, — расчёска падает из рук блондина, пытавшегося привести волосы в хоть какой-то порядок. Кристофер садится на корточки, закрывая лицо ладонью в попытке сдержать отчаянный стон. Чанбин невозможный. — Ты чего несёшь? — подавленно, не в силах наладить дыхание. Ему ведь не кажется? — Шевелись, хён. Можем обсудить твой подарок. Чан поднимается, не отрывая телефон от уха, и трёт горящие щёки. Нельзя так показываться младшему, нельзя, но тот зовёт его снова и… Чанбин улыбается, наблюдая разбитого болезнью и им самим блондина. Тот закрывает лицо руками смущённо, но оказывается уже поздно. — Что хочешь на день рождения? — Ничего. Ты ничего не обязан мне дарить. Я ничего не хочу, — глухо из-за мешающих ладоней. — Жаль. Я хотел себя предложить, — и дует розовые, сухие из-за длинного разговора губы. — Нет, я правда… Стой, что ты сказал? — Чан смотрит на младшего испуганно, на его всё такую же нечеловеческую улыбку, совсем забывая о том, как выглядит. — Хён, ты весь горишь. У тебя правда температура, — прямо у него на глазах дразнит, пока Кристофер возмущённо открывает и закрывает рот, глотая воздух, и широко-широко улыбается, опуская голову. — Я тебя ненавижу, идиот. — Да, я заметил. Встретимся на занятиях, хён, и вручу тебе подарок, — и Бан остаётся один, когда Со молча отключается и машет ему рукой, уходя своей дурацкой быстрой походкой.

∞

Дверь туалета открывается тихо, и Чанбин замирает, поднимая глаза на зеркало, где отражается знакомый силуэт. Блондин светится, расцветает улыбкой, замечая Со, и делает к нему пару шагов, чтобы встать рядом, разглядывая друга в отражении. Брюнет голову опускает, но короткая чёлка не может скрыть едва-едва рдеющие щёки, хотя уголок розовых губ дёргается в предвкушении. — Уже выздоровел? — Не ждал? — Чанбин не понимает, ждёт ли чего-то Бан или не может придумать, что сказать, но поворачивается к нему, натыкаясь на следящий за ним, блестящий радостью взгляд. — Ждал, — он коротко оглядывает помещение и криво усмехается, прижимаясь ближе, потому что препятствий больше не находит. Чан шумно вздыхает, когда младший разворачивает его лёгким толчком, заставляя отвернуться от зеркала и сосредоточиться на тёмном взгляде. И сколько бы Чан ни дразнил прилюдно Со за рост, сейчас этой разницы критически не хватает, потому что Кристофер себя выше совсем не чувствует. Зато чувствует, как брюнет прижимается к нему бёдрами, нащупывает холодные ладони и накрывает своими тёплыми и мокрыми от воды, прижимая к раковине и едва-едва переплетая пальцы. Чувствует, как керамика жжётся льдом. Чувствует, как Чанбин тянется к нему и улыбается, когда кончики их носов соприкасаются. Чан вот-вот потеряет сознание. — Подожди, я только выздоровел, я могу тебя заразить, — горячее дыхание обдаёт его губы, и Бан борется с желанием прикрыть глаза и податься вперёд. Все предыдущие разы были лишь цветочками, даже не готовили к настоящей пытке. — Выздоровел же, — блять. Тихо, но уверенно, почти уговаривая. И вдруг… — Ладно. Блондин разочарованно следит за ним взглядом, когда Со отворачивается в сторону двери, похоже, что-то услышав. Но он не отстраняется, и Чан рвано вздыхает, потому что сердце стучит так, что он почти уверен в том, что Чанбин его чувствует, и потому что на виски давит желание поддаться соблазну. И Кристофер вырывает одну ладонь, чтобы коснуться бледной щеки младшего, разворачивая его к себе. Он жмурится, прижимая почти ледяные пальцы к нежным губам и прижимаясь к ним сам. Чанбин бы обязательно посмеялся над романтиком Баном, но тот слишком милый, слишком потрясающий, чтобы его обижать, и Со не хочет лишаться возможности повторить уже без разделяющей их ладони, поэтому оставляет едкие комментарии при себе. Чану почти не стыдно, он отрывается, чувствуя, как младший ослабляет хватку, и утыкается в его плечо, обвивая шею руками: — Подожди ещё пару дней, — брюнет кивает, встречаясь с их отражением в зеркале. Кристофер цепляется за него, не поднимая головы и почти душа в своих объятиях, отчего рубашка на его спине и боках опасно натягивается, но сцепленные замком на его пояснице руки Со выглядят до ужасного правильно, и Чанбин молча соглашается, что восхитительная картина на стекле выглядела бы ещё лучше, если бы он в ответ уткнулся в открытую шею, но… Именно так он и делает. — Съездим на пляж на выходных? Только вдвоём. — Прямо настоящее свидание? — Типа того.