В долгий путь
Лучи рассвета обагрили небо, Показался солнца яркий диск. Роса серебряной монетой Отражала его блик. Медленно стекав по стеблю, Свежесть утра, что бодрит, Закружилась вдруг метелью, Полетев из-под копыт. В пути неделю, заскучал. Генрих в дом спешил родной, В тиши под дверью застучал Уставший верный вороной. Бутоны пахли в клумбах взрытых, Плескалась рыба в маленьком пруду. В стойло, до воды, овса в корыте, Рысака повёл он под узду. На порог — страна Морфея, Сладко спала вся семья. Знакомый дух, родное место. Устами длань жены лелея, На ухо ей шепнул любя: «С добрым утром, Эрнста». И дети рядом обнимали, И в сердце засияла гордость. Отправиться придётся в дали — Начинается уж другая повесть. На душе возникло бремя, Константинополь на пути, Так медленно тянулось время — Успеть бы вовремя дойти. Белеет флаг, трубят фанфары! Шагают люди, кони ржут, От их стальных копыт удары, И лязг стальных доспехов груд. Забиты трюмы, все на месте. Завела труба свой дикий рев. Махнув рукой своей невесте, Мчится в даль чужих краёв. Вдали черта — гряда причала. А с мачты чайка взмыла ввысь И, полетев, протяжно закричала, Моля по-птичьему: «Вернись!» А в голове мысли о доме, Глаза детей, своей жены, Все проблемы навалились комом, Но нет здесь Генриха вины. Тяжёлый путь, в одно мгновенье Начался суровый шторм, Развеялись отныне все сомненья — Утерян навсегда любимый дом. Вал накрывал, кипел сердито, Бил под киль и выбивал опору из-под ног. Дав по мозгам, как ни один напиток, На сознание повесила палуба замок. И вмиг исчезли ветра свист, Раскаты грома, рокот моря. За миг сменился белым чёрный лист, Раскрыть глаза — продраться через тёрен. Тяжело… Услышал голос. Сон лишь, пронесло. «Генрих!» — вновь звала его невеста. Потёр глаза, не ночь, не шторм — светло. Не верит. Перед ним предстала Эрнста.
Не сразу осознав, что произошло и где он, Генрих начал расспрашивать жену, но та поднесла указательный палец к губам и, взяв его за руку, повела за собой. Они вышли на крупную улицу, и рыцарь не поверил своим глазам. По дороге ехали повозки без лошадей, на столбах висели раструбы, из которых звучала музыка безо всяких трубачей. Им навстречу шёл военный патруль. Генри был удивлён их доспехам — один только шлем без забрала, ни клинков, ни щитов, только палицы на плечах. Они прошли, не обратив никакого внимания на двоих, одетых совсем не по моде. От навалившейся тяжести мужчина скинул со спины щит и опёрся на него. Погладив мужа по щеке, Эрнста повела его дальше. Перед Генрихом появилась площадь, на которой располагалось огромное здание, подобное которому он видел только в Италии. Античный стиль, массивные колонны, длинные ступени, перед которыми замерли статуи всадников с копьями. На середине ступеней стояла трибуна, с которой что-то на немецком воодушевлённо вещал человек с канцлерскими усами. Стоящие рядом люди были похожи на встреченных ими прежде солдат, они держали знамёна с крестами, похожими на геральдические, вписанные в белый круг на красном фоне. Когда речь подошла к концу, толпа слушателей в едином порыве с оратором выкрикивала лозунги, выкидывая вперёд правую руку. — Что происходит? Где я? — начал задавать вопросы Генрих. — Ты в родной Германии. Грядёт новый Крестовый Поход. — Святые земли не наши? Снова на Юг? — На Восток. И в Святые Земли тоже, но теперь с другой целью. За топливом. — Неужели в Германии не осталось леса и угля? — За нефтью. А на Восток за новыми территориями. — Постой, а как же Крестовый Поход, в который я собирался? — Он был восемьсот лет назад. Ты в 1939 году. Сегодня 31 августа, — с ледяным спокойствием сказала Эрнста. Генрих побледнел, покачнулся и с лязгом кольчуги плюхнулся на брусчатку. Поставив локти на колени, он потирал ладонями лицо, бил себе пощёчины. — Это лишь сон, такого не может быть… — с нотами отчаянной мольбы произнёс Генрих. — Кто знает… — улыбнулась Эрнста. — Где мой конь? — А ты позови. Генрих свистнул что есть мочи, и из-за поворота прискакал гунтер в сбруе. Прильнув к морде лошади, мужчина немного успокоился. Когда он обернулся, Эрнсты уже не было рядом. С тяжёлой головой он влез в седло и поскакал куда глаза глядят. Германию было не узнать. От того, что знал Генрих, ничего не осталось, даже названий. Давящая тоска упала на его сердце. День уже подходил к концу, солнце еле виднелось над верхушками деревьев, заметно изменив свой оттенок. Вода во фляжке закончилась, рыцарь страдал от жажды и чувства пустоты в душе, от того, что он не был со своими боевыми товарищами во время события, шанс участвовать в котором даётся не каждому. Конь тоже устал и уже давно перешёл на шаг. Остановившись в парке, Генрих подвёл коня к фонтану и сам прильнул к прохладной воде. Умывшись, он присел на траву и огляделся. Его внимание привлёк весёлый гомон и звон кружек. В баре пиво лилось рекой. Генриху хотелось набраться до беспамятства, проснуться и понять что всё увиденное сегодня — странный сон. Привязав коня к деревцу, он оставил его пастись, а сам зашагал в сторону весёлой компании. Подойдя к прилавку, он приказал налить ему элю, но его проигнорировали и даже не глянули в его сторону. — Да это не просто странный сон, это кошмар, чёрт подери! — выругался он вслух. — Тише, муж мой, — сказала появившаяся из ниоткуда Эрнста. — Я помогу тебе, но поклянись мне, что никому не расскажешь о том, что ты из другого времени. — Но почему? — Тебя сочтут сумасшедшим. Поклянись. — Клянусь, душа моя. Едва он вымолвил эти слова, бармен, протиравший пивные кружки, обратился к нему. — Отличный костюм, мистер! О, так вы ещё и на лошади! Чего желаете? — Элю! — скупо рявкнул Генрих. Ему налили полную кружку с густой пенной шапкой. Генрих в один миг его опустошил и потребовал ещё. Повторив процедуру, он попросил чего-нибудь покрепче. Ему налили полный стакан виски с тремя кубиками льда. Едва он отпил немного, как его глаза полезли из орбит. В его времени самым крепким было вино, которое отставало от виски на добрые градусов тридцать. О перегонке он ничего не знал. — Ты что, решил меня отравить? — Генри выхватил поясной кинжал и поднёс его к горлу прислуги. — Нет, что вы, сэр. Успокойтесь. Это лучший виски в Германии. — Я тебе не верю! — прислонил он сталь клинка к горлу обделавшегося со страху бедолаги. — Отпей из моей посуды. — Мне нельзя пить на работе… — растеряно возразил бармен. — Пей, иначе тебе не придётся больше о ней беспокоиться! — он надавил на клинок сильнее, и тот готов был вспороть кожу несчастного, как мешок с отрубями, стоило воину только провести им. — Ладно, хорошо. Бармен сделал добрый глоток. — Не переживайте, всё чисто, — немного поморщившись, сказал он. — Извини… — отняв кинжал, сказал Генрих, опустив глаза от неловкости за своё поведение. — В-вам д-долить ещё? — стуча зубами от испуга спросил парень. — Пожалуй, да. Залпом опрокинув стакан и зажевав льдом, Генрих уже собрался уходить. — Сэр, а как же деньги? — Ах, да… — рыцарь потянулся за мешочком с монетами. — Этот ваш… Как его… Виски! Он и вправду хорош! — он кинул на стол три золотых чеканных монеты и повернулся к ждущей его лошади. — Но сэр, это не совсем то, что я… — он не успел договорить, уже охмелевший и злой как сатана Генрих выхватил на этот раз уже свой тяжёлый фальшион, разбив им вдребезги пустой стакан и осыпав бармена осколками. — Я плачу тебе золотом, щенок, что тебе ещё от меня нужно?! — Н-н-ничего, простите меня великодушно! Хорошего вам вечера! Сидевшая за столиками толпа, до этого так весело галдевшая, в немом изумлении сопровождала взглядом таинственного дебошира в доспехах. Уже изрядно пошатываясь, он взобрался на гунтера и поскакал вдоль реки. Добравшись до ближайшего моста, Генрих обосновался под ним на ночлег. В пьяной голове вертелось столько вопросов и мыслей, но они одна за другой растворялись как дым в промилях, беспощадно атакующих его мозг. В один момент сон полностью овладел им. to be continued…