Чёрные звёзды

Хаято Гокудера никогда не сомневался в своих решениях. С самого детства он привык сам решать, что делать, как делать, и как справляться с последствиями. Нелюбимые дети, не придушенные родительской опекой, всегда взрослеют быстрее. С самого детства он знал, чего хочет, и шёл к своей цели любыми путями. Нелюбимые дети всё сделают ради любви. Он ушел из проклятого отцовского дома, едва ему исполнилось десять. Ушел не оборачиваясь, с гордо поднятой головой. …Чтобы однажды, когда его назовут лучшим, этот старый дурак приполз к нему на коленях и умолял вернуться назад. А он бы лишь посмеялся над ним и снова ушел по-английски. Четыре года он провел в учениках у знаменитого Шамала — который, на секундочку, сам (!) нашел его и пригласил к себе! Сам! Значит, Хаято был прав. Он — лучший. Он — достоин. …Четыре года, за которые он изрядно подрастерял уверенности в собственных силах. Вбитые учителями правила этикета выветрились напрочь — их место заняли стройные ряды формул и таблица Менделеева. И пусть взрывы приводили его в восторг, постоянная муштра вызывала рвотные приступы… Он держался. Вспоминал все надменные взгляды и презрительные усмешки, брошенные на него, все оскорбления и «сочувствия» — стискивал зубы и карабкался вперед. В конце концов, нет лучшего мотиватора, чем злость. Куда там дружбе и любви… …И он дождался. Его заметили. Его оценили. Его признали. Мы выбрали Вас, синьор Гокудера. Вы кажетесь нам достойным… И вечно холодный дон Алигренти изволил явиться лично. И вечно холодный дон Алигренти изволил трясти его за плечи и указывать ему, как себя вести. — Откажись! Ты можешь — они не могут тебя заставить, ты сейчас вольный, на тебя нет прямых рычагов давления. Откажись. Я не знаю, в чем точно дело, но всё происходящее — определенно ловушка. Ну не могли назначить наследником какое-то чмо из японского захолустья, будь оно хоть родным сыном Примо! Не могли! А тут седьмая вода на киселе, родство не подтверждено, сам по себе парень мало того, что иностранец, так еще и жил в Азии — у него другое воспитание, другие нормы поведения и морали. Его просто не примут. Даже будь он так же силён, как и аркобалено — его просто не примут! Не суйся туда, прошу тебя… И вечно холодный дон Алигренти получил лишь презрительный смешок и копию подписанного контракта в лицо. Почти как в его мечтах. А дальше была кутерьма с документами, долгий перелёт и пустые стекляшки янтарных глаз. А дальше было чудовище в черном костюме и равнодушные приказы того, кого он должен называть своим Небом. А дальше была теплая улыбка, переливчатый смех и тёплое, согревающее пламя. …Хаято Гокудера никогда не сомневался в своих решениях. И вот он снова на Сицилии. Едет в дорогой черной машине, всё ещё в статусе Десятого хранителя Урагана Вонголы. Рядом с ним — Ураган… Савады Иетсуны. Наверное, больше не стоит называть его высокомерным ублюдком. Во избежание. Дилан Пирсон всю дорогу сидит с идеально ровной осанкой, даже несмотря на то, что откинулся на спинку кресла. Медно-красные волосы идеально ровно зализаны назад, лишь у шеи рассыпаясь чуть свободнее, галстук затянут так плотно, что еще немного — и задушит. Спрятанные в тончайшие перчатки пальцы одной руки выбивают по острому колену рваный ритм, второй, закинутой локтем на раму окна — самыми кончиками поддерживают чуть наклоненную голову. На вытянутом узком лице как будто застыло выражение вежливого равнодушия, но тонкие, почти невидимые губы сжаты до складочек в уголках рта, а крылья узкого носа с горбинкой то и дело нервно подрагивают, как и короткие рыжеватые ресницы глубоко посаженных глаз — сейчас закрытых. — Простите, синьоры, но у меня указание. В этой машине едут синьоры Савада. Резко выдохнув, он вытягивает из небольшого внутреннего кармана пиджака серебристый портсигар, и закуривает, чуть приоткрыв окно. — …Что ж, хорошо. — отвечает Иетсуна, чуть прищурив глаза. На губах возникает неизменная мягкая улыбка. — Идём, братец… — В приличном обществе полагается спрашивать разрешения, — цедит Хаято сквозь зубы. Англичанин лишь окидывает его взглядом серовато-зеленых глаз — определенно подмечая и расслабленную спину (а вы попробуйте сидя держать ее прямой хотя бы полчаса!), и поддёрнутые наверх рукава (ну не терпит он ткани вокруг запястий!), и ослабленный галстук (а кому нравится ощущение удавки на шее?), и немного встрёпанные волосы (не все привыкли носить на голове полбанки геля, между прочим!). — А где ты видишь приличное общество? — выдаёт он чуть хриплым голосом и выбивает пепел в окно. Гокудера вспыхивает и рыбой открывает рот, но захлопывает раньше, чем слова срываются с языка. Спина выпрямляется сама собой. — Я — Хранитель урагана Десятого поколения Вонголы… — начинает он, вкладывая в эти слова весь яд и всю злость. — Пока ещё нет. До церемонии ещё три года, а до тех пор ты не имеешь права на этот титул, — прерывает его англичанин, снова сбив пепел. — Но однажды я его получу. И пусть пока я Хранитель Наследника — я уже в рядах элиты. И в иерархии подпольного мира я явно стою выше тебя. Я — аристократ… — выдаёт он, преисполненный чувства собственного достоинства. — Разве? А по-моему, ты просто мальчишка с завышенной самооценкой и очень трепетным эго. — …Что ты сказал?! — Что и требовалось доказать. — продолжает он в пустоту. — Ни манер, ни чувства собственного достоинства. — Ха, как будто у вас оно есть! Вы вообще продались марионетке сволочи-Иемицу, а после бросили в самый ответственный момент!.. …Он правда не замечает, как дуло пистолета оказывается приставлено к его лбу. — Первое: предатель не имеет права обвинять других в предательстве. — тихо щелкает предохранитель. — Второе: похоже, японская система тестирования не оправдывает себя. Как же ты умудрялся получать по сотне баллов, crėtin? — При чем тут это?! — даже пистолет не мешает ему вскинуться в первый момент. — При том, что если бы мы правда подписали контракт с Массимо, то не допустили бы такого бесславного проигрыша. — Что? Но… Как… — Легко и непринужденно. Власть независимых судий над участниками конфликта — абсолютна. И как только Червелло признали нас представителями, наличие предварительно заключенного контракта стало необязательным. Ты вообще читал основные постановления? — …Там было такое написано? — Было, — и на тонких губах на мгновение проступает злая усмешка. — Правая рука дона, да? Ты даже не удосужился нормально прочесть свод правил, от которого зависела ваша жизнь. — Но ведь правила и так должны были огласить на ринге! — Только самые важные, относящиеся непосредственно к конфликту, cretin! Их ведь целый сборник — зачитать все просто физически невозможно… А ведь Червелло вполне могли осудить вас за сокрытие информации о представителе. Именно вас, ибо представитель — лишь наёмник. Возможно, даже не посвящённый в тонкости происходящего. Знаешь, что произошло бы, не сообщи мы им о том, что Занзас — представитель? — Что?! Вы сообщили?! — …Почитай на досуге, тебе понравится. Пирсон дергает уголком тонкой ниточки рта, возвращает равнодушное выражение лица и прячет пистолет в кобуру под пиджаком. Вынимает из портсигара новую сигарету и поворачивается к окну, не обращая никакого внимания на ошарашенное лицо своей недокопии. Тишина длится долгие двадцать минут, за которые Пирсон успевает выкурить ещё две сигареты, а Гокудера — пробуравить взглядом в его профиле метафорическую дырку. — Почему они остановились? — внезапно спрашивает Пирсон и стучит в прозрачную перегородку. — Остановите машину, мистер! Немедленно! *** Ямамото Такеши давно привык просто плыть по течению. Когда его мать погибла в автомобильной аварии, он потерял интерес к жизни. Когда отец научил его носить маску, он потерял волю к борьбе. Ему так проще. И он натягивает радостную улыбку каждое утро. Каждое утро берёт с собой в школу бейсбольную биту, здоровается с одноклассниками и обедает с ребятами из клуба. По будням — смеётся над глупыми шутками и обсуждает очередное популярное аниме, по выходным — помогает отцу в их ресторане. И каждый вечер, перевернув табличку на стеклянной двери, слушает странные, полные аллегорий — жутко скучные, если честно — рассказы отца. Слушает внимательно и задает «правильные» вопросы. Такие, какие хочет услышать отец. Ведь оправдывать ожидания людей проще, чем спорить с ними. Ямамото Такеши просто плывёт по течению. Просто соответствует ожиданиям окружающих. Ямамото Такеши любят. Любят одноклассники — за чувство юмора и легкий характер. Любят ребята из бейсбольной команды — за острый взгляд и мастерское обращение с битой. Любят учителя — за правильно оформленные домашние задания и точные ответы на уроках. Любит отец — за соответствие образу «идеального» ребенка. Ямамото Такеши счастлив. — И чего ты ждёшь? Он стоит на самом краю, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в ограждение. — …Что? — Чего ты ждешь? — снова спрашивает Иетсуна. Смотрит своими глазами-стекляшками куда-то сквозь него. — Прыгай. А я посмотрю, как ты будешь вопить от боли, истекая кровью. — Что ты…? — ошарашенно произносит Такеши и сильнее вжимается в бортик. — Внизу асфальт, подготовки у тебя нет, упасть и избежать серьезных повреждений ты не сможешь. Существует вероятность примерно в… третий, четвертый этаж, это примерно 6 метров… 40 процентов, что ты не умрешь сразу. При приземлении кости твоих ног разобьёт на осколки, а уцелевшие части прошьют мясо насквозь. От нижней половины тела останется кровавое месиво. От рук — при неудачном приземлении — тоже. Если повезет — повреждения позвоночника будут достаточно серьёзны для того, чтобы немедленно убить тебя. Если — нет, то могу заверить, что тебя ждут незабываемые ощущения… Ах да, ещё есть шанс, что тебя успеют спасти. И тогда до конца жизни ты останешься если не парализован, то как минимум, прикован к инвалидному креслу. Иетсуна смотрит сквозь него холодным равнодушным взглядом — и внутренности сворачиваются от страха в клубок. — Так ты прыгаешь? Если нет, то я пойду. Звонок через три минуты. …Такеши сам не помнит, как перебирается обратно на крышу. — Совет на будущее, — бросает Савада прежде, чем закрыть дверь с той стороны. — Если так хочется покончить с жизнью — режь вены. Почти ничего не почувствуешь… Ямамото Такеши привык просто плыть по течению. Он так же, как и все, восхищается ледяным принцем Намимори. Он так же, как и все, не смеет нарушить его равнодушный покой. Он так же, как и все, боится холодного пустого взгляда. И похоже, он единственный, кто знает, что прячется под маской. Ямамото Такеши не сопротивляется, когда ребенок в черном костюме принимает его в «игру». Ямамото Такеши не возражает, когда их компания пополняется взрывным Гокудерой, капризным Ламбо и ЭКСТРИМальным Риохеем. Ямамото Такеши даже рад, что Савада Иетсуна — его Небо. …А потом он ближе знакомится с Тсунаёши. И все остальное становится не важно. — Я думал, что достойно воспитал тебя. Думал, что мне удалось взрастить в тебе уважение к заветам древних. …Лишь тёплые руки, смущённая улыбка и искорки в светло-карих глазах… — Я смирился с тем, что ты согласился стать частью мафии. Принял то, что ты никогда не продолжишь мое дело. И даже простил то, что ты ничего не рассказал мне. …Лишь согревающее пламя и покой на душе. — …Но я не могу поверить в то, что ты предал. Предал того, кого признал своим Небом… Один единственный постулат, под названием «верность». Всю жизнь я старался взрастить в тебе её — но получил лишь предательство… Лишь единожды Ямамото Такеши пробовал плыть против течения. — Отныне ты волен делать все, что хочешь. Меня это более не будет касаться. Ведь больше у меня нет сына. …И потерял всё. И волна накрывает с головой. — Вам плохо? — спрашивает негромкий, точно шелестящий голос. — А? — вскидывает он голову. — Я спрашиваю: Вам плохо? — повторяет вопрос парень. Смотрит куда-то вглубь глазами мутного, светло-болотистого оттенка… Странные глаза. Полуприкрытые, с опущенными внешними уголками… Такие спокойные, что кажутся почти пьяными. — Вы не очень хорошо выглядите. — Всё в порядке. — резко перебивает он. — Со мной всё в порядке… И, вздохнув, натягивает привычную улыбку. — Прекрасная маска. Жаль, что такая хрупкая… Машина плавно поворачивает, и солнечный свет падает на загорелую кожу широкоскулого лица. Тень от прямого, с обвисшим кончиком, носа ложится липким сажевым мазком, а длинные волосы, прежде висевшие безжизненной паклей, вдруг начинают играть сотней оттенков… На тонких темных губах — такая же «искренняя» улыбка. И прежде мутные радужки, наполненные светом, вдруг приобретают странный, почти магический оттенок. — Откуда Вы…? Шехар лишь наклоняется ближе, не обращая никакого внимания на выбившуюся длинную волнистую прядь. — Ты сделал свой выбор, Ямамото Такеши. Ты выбрал свое Небо. Выбрал Семью. Выбрал своё пламя. — тихий голос шелестом обволакивает сознание, и все, что он видит — лишь тёмные точки зрачков. Точно бандерлог перед мудрым Каа. — …Всё ли ты потерял, Ямамото Такеши? Скажи мне… И вдруг машина резко тормозит. Их швыряет вперёд, и Такеши больно бьётся о пластиковую перегородку. Волшебство растворяется, оставив после себя лишь странное послевкусие. …К тому моменту, когда он окончательно приходит в себя, его сосед уже давно выскочил из машины, даже не захлопнув за собою дверь. В десяти метрах впереди стоит припаркованная у обочины машина Савад с дверьми нараспашку. Бледного, как мертвец, водителя вытаскивает за шкирятник тот русский, Игорь, кажется. Хаято с привычными воплями кружит вокруг Ёши, маленький Ламбо явно не до конца понимает, что происходит, и прячет растерянность за очередным капризом. Риохей что-то кричит про ЭКСТРИМальное приключение. Нежная Наги почти испуганно жмется к Ёши… …Он выбрал их. Хранители Иетсуны стояли вокруг него почти молча. Переговариваются тихо, то и дело поглядывая на водителя, стоящего на коленях посреди дороги. — Итак, ученик, позволь поздравить с первым пережитым покушением, — почти довольно объявляет Реборн, недоверчиво глядя внутрь машины. — Надо будет отпраздновать. …Дорогие кожаные сиденья покрыты сверху тонким слоем прозрачного льда. И почему-то Такеши уверен, что проморожены они насквозь, и вряд ли когда-нибудь оттают. — Совет Альянса… — Передает… — Синьорам Саваде… — Иетсуне и Саваде… — Тсунаеши… — Горячий привет… — И свои наилучшие… — Пожелания! — кривляются Рокудо, выпотрошив мозги водителя. — Вот оно как, — тянет Небо, усмехаясь. — Надо будет отблагодарить их за радушный прием. И отточенным движением вытягивает из пиджачной кобуры пистолет… Уже вытянутую руку вдруг останавливает загорелая ладонь Дождя. — Думаешь? — скептично тянет Савада в ответ на едва-слышный шёпот, но после почти незаметного кивка, поворачивается к остальным… …Чтобы тут же легким броском перехватить пистолет за дуло и протянуть его Такеши. — Этот человек попытался убить твое Небо. Небо, которое ты выбрал сам. То, ради которого, ты предал заветы отца и покинул родной дом… Делай выбор, Ямамото Такеши.