Чёрные звёзды

Бледные лучи скользят сквозь щели в темных шелковых шторах. Ложатся тонкими полосами на тёмный, отполированный временем паркет, на стены, затянутые кремовым атласом, на переложенный балками потолок, бликами разбегаются, попадая на раскидистые ветви латунных светильников… Латунные стрелки на перламутровом циферблате тихо отстукивали минуты. Сквозь приоткрытые форточки тянет сладковатой утренней прохладой. — Итак, что мы имеем? — несколько сонно выдыхает Ураган, вернув наконец пустую чашку из-под кофе на круглый стол. Затягивается сигаретой и жмурится довольно. Дёргает по-кошачьи носом и совершенно по-детски пытается сдуть упавшую прядь. Медно-рыжую, распушившуюся и вьющуюся забавными мелкими кольцами. Что ж, у него уйдет много времени на то, чтобы смириться. — Первый почти готов. Основной стержень сломан, дальше надо действовать осторожней. Впрочем, думаю, нам и не придется особо вмешиваться. Мальчик сам сделает все необходимые выводы… — Дождь тоже отставляет чашку. Тянется всем жилистым телом и растекается по стулу, уперев локоть в стол и устроив подбородок на ладони. Щурит глаза в улыбке и, протянув руку, откидывает с бледного лица надоевшую прядку. Ураган в ответ лишь снова фыркает, но от ладони не отстраняется. — Возможно, придётся немного помочь… — замечает Солнце и делает глоток. Облизывается, и замирает на пару секунд, уставившись в одну точку. Проводит несколько раз языком по зубам, и наконец, прищелкивает. — Впрочем, ты прав, вряд ли нам придется снова вступать в игру. С местным Ямамото проблем не будет. Куда большие опасения у меня вызывает Гокудера. — И делает ещё один глоток. Годы жизни по ночам не прошли бесследно — тело просто отказывалось работать днем без дозы кофеина. — Этим я займусь сам, — тут же огрызается Ураган. Тушит окурок, зажигает новую сигарету. — У меня к нему, если позволите, личные счеты. — Счёты — это хорошо. — доносится со стороны все еще разворошенной кровати. — Но не увлекайся. Он нам нужен в адекватном состоянии, хотя бы относительно остальных, — Небо полулежит на всё ещё развороченной кровати, завернутый кое-как в халат. Путается пальцами в волосах прилипшего к нему Грозы — еще дремлющего — прихлебывает кофе, и смотрит так… спокойно. Без того извечного надрыва, к которому они так привыкли. — И не забывайте, пожалуйста, что они еще просто дети. Просто инфантильные подростки, не понимающие, что и как они делают… — Что не отменяет факта их предательства! — вставляют синхронно Туманы, устроившиеся на диванчике в изножье кровати. Поднимают синхронно указательные пальцы, наигранно-важно кивают, и тут же расплываются в одинаковых оскалах… — Чур девочку мы забираем себе. — …Явно отдающих безуминкой. Солнце хмыкает, протягивает руку и, подцепив настоящую, не иллюзорную голову за подбородок, силой разворачивает ее к себе. Гладит большим пальцем бледную кожу. — Небо запретило, — давит он. Туман с шипением выкручивается и вцепляется зубами в удерживающую руку. …И тут же отпускает, облизнув напоследок краснеющий след от зубов. — Что запретило? Развлекаться? — и, протянув руку, вытягивает из пальцев Урагана только раскуренную сигарету. С тихим смешком перетекает с кушетки на кровать и подкатывается под бок к Небу. Скидывает с него загорелую руку Грозы — и прилепляется сам, подставляя голову под теплую сухую ладонь. — Ты же не против, Небо? Ну пожа-алуйста! Обещаю, она будет жива и даже физически здорова… Небо лишь вздыхает, и продолжает мерно гладить иссиня-фиолетовую макушку. Тео, приоткрывший глаз, недовольно фырчит и снова перекидывает руку. На этот раз не только через Небо, но и через Туман. …Мукуро провожает близнеца взглядом, и, с таким же смешком, закидывает на диванчик ноги. Обводит всех хитрым взглядом из-под бровей, и спрашивает почти невинно: — А ты кого возьмешь, Тучка? Облако отвечает недовольным взглядом из-под бровей. Хике, развалившийся под чешущей его рукой, внезапно перестает мурчать и поднимает голову. Прислушивается к чему-то, крутя острыми ушами. Потом встаёт на лапки, грациозно — в меру своих невеликих сил — спрыгивает с кушетки и, гордо задрав серый хвост, уходит к окну. Там в стекло неистово бьется большая тёмно-зелёная муха*. — Посмотрим, Ананас. — отрывисто бросает Игорь, правда, на редкость миролюбивым тоном. Не поднимаясь с кресла, тянется рукой к центру стола — там стоит медный изукрашенный ящик. Сверху — углубление, заполненное еще горячим мелким песком. Внутри — еще тлеющие угли. Подхватывает приличных размеров турку, смотрит внутрь. Потом переводит несколько подозрительный взгляд на Солнце и, подумав, невозмутимо ставит ее на место. Шехар и Дилан, переглянувшись, отодвигают от себя опустевшие чашки. Солнце отвечает благодарным кивком — и наливает себе ещё чашечку. — Нам всем будет чем заняться, — произносит Небо, и затягивается сигаретой с рук Мукуро. Остальные согласно замолкают, бросив косой взгляд на стопку документов на дальнем столе. Часы бьют семь утра. Кофе выпит, сигареты выкурены. — Собираемся, — отдает Небо приказ, и под недовольное ворчание Тео поднимается с постели. *** Негромко щелкает ключ. Дверь открывается бесшумно, и в темную комнату узкой полоской льется свет из коридора. В комнате душно, и пахнет дождём и чем-то ещё, чем-то сладким и тёплым… — Так-так, — прищелкивает Иетсуна и входит. Шехар молча следует за ним. Тсунаёши до сих пор спит на кровати, свернувшись калачиком, а вот Ямамото… У Ямамото глаза ещё горят голубым огнем и под кожей гуляют по венам огни. Стоит им войти, как Дождь подскакивает, заслоняет собой тело своего Неба и скалится совсем по-звериному: — Ты!.. — Я, — негромко тянет Иетсуна. Сканирует его взглядом и губы его расползаются в тонкой улыбке. Надо же… Результат превосходит самые смелые ожидания… Впрочем, сейчас самое время вмешаться. — Я не знаю, что ты вчера со мной сделал, но больше я тебе не дамся!.. — Это мы еще посмотрим, — прерывает его старший Савада и в несколько шагов подходит вплотную к кровати. — Не смей! — рычит на него Такеши, скалится, почти бросается, почти вгрызается зубами в бьющуюся жилку под челюстью, пламя его летит вперед — сжечь, уничтожить врага… Вот только Иетсуне его пламя — как чашка воды для пожара. Савада ловит Такеши одной рукой за голову и сбрасывает с кровати одним движением. — Не дорос еще на меня тявкать, — негромко комментирует и наклоняется над спящим братом. Вдыхает поглубже и… — ПОДЪЁМ! — орёт ему прямо в ухо во всю мощь легких. Тсунаеши подскакивает с криком, мечется по кровати с огромными глазами и сам орет… — Не знал, что в твоем лексиконе имеются подобные выражения, братец, — поднимает Иетсуна одну бровь. — ТЫ!.. — Н-да, это же надо. Слышал, Шехар? Даже говорят одинаково, — бросает он своему Дождю. — Я, братец, я. А ты ждал кого-то еще? — Что ты здесь делаешь?! — О, ты мне не поверишь, братец. Я, знаешь ли, исправляю ту кашу, которую вы заварили, — язвит он и хватает брата за ухо. — И прямо сейчас нам с тобой нужно кое-что обсудить. И, обменявшись напоследок взглядом с Шехаром, он выходит из комнаты и утягивает за собой шипящего Тсунаеши. Дверь за ними закрывается с громким хлопком. Щёлкает ключ. …Шехар отпускает Ямамото. Пока тот несется к двери и остервенело пытается ее не то открыть, не то выломать — открывает плотные шторы. Свет растекается по не обжитой толком комнате. — Выпусти меня! — оборачивается наконец Ямамото. Дышит загнано, скалится по-звериному злобно, почти отчаянно… — Не могу, — отвечает спокойно Шехар и пожимает плечами. Смотрит так… по-доброму. — Врёшь! — он срывается с места. Пламя вспыхивает вокруг него коконом и летит вперед с одной только целью — уничтожить противника. Уничтожить то, что мешает ему добраться до Неба. …Простая подножка с захватом — и он снова летит на пол. — Какой смысл мне врать? — все так же спокойно отзывается Десаи, поставив колено прямо Такеши на спину и отточенным движением заломив ему руку. — Пусти! — Нам надо о многом поговорить… — Пусти, я сказал! — …Но ты ведь не станешь меня слушать, правда? Чужое пламя колет ему ладони ледяным ливнем, скользит по коже, скользит под кожу, липко, кусаче, все пытается причинить ему боль — неосознанно, на чистом инстинкте… Вот только что ему может сделать этот детский огонёк? Он зажимает захват еще крепче. Свободной рукой стягивает, не развязывая, галстук и накидывает петлю на чужую шею. И тянет свободный конец на себя. — Ничего. Я найду на тебя управу, — тихо говорит он, когда Ямамото перестает хрипеть, а пламя рассеивается… На темном паркете — бледное обмякшее тело с синеющими губами. На лице Шехара Десаи — все то же доброжелательное спокойствие. *** Иетсуна почти влетает в комнату Тсунаеши. Втягивает брата за собой — и толкает вперед. Хлопает дверь. Щелкает замок. Иетсуна медленно выдыхает. Убирает в потайной карман связку ключей — и поворачивается. — Итак, братец, — он проходит сквозь всю комнату и садится в большое кресло, спиной к стене. Тсунаеши смотрит на него исподлобья, сопит, жмёт кулаки, но молчит. — Сядь, — кивает ему Иетсуна на кресло напротив. — Не смей мне приказывать!.. — вскидывается Тсунаеши. — Я сказал: «Сядь», — обрывает его старший Савада, и поднимает бровь. — Или не хочешь узнать, что происходит с Ямамото? Тсунаеши скрипит зубами. Тсунаеши смотрит на брата, как на величайшее зло всех времен. Тсунаеши изволит усесться на предложенное место. — Прекрасно. А теперь, скажи мне, братец, как думаешь, что произошло сегодня ночью? — Иетсуна складывает пальцы домиком на уровне живота и смотрит жаляще-пристально. — Понятия не имею, что у вас там произошло. Я спал, как и Такеши, — огрызается младший Савада. — О, не-ет. Произошло не у нас, а у тебя. В той самой спальне, где вы с Такеши спали, — и от того, как улыбается на этой фразе Иетсуна, у Тсунаеши по спине табуном проходят мурашки. — …Что? Но у нас ничего не происходило! — Ошибаешься, братец, ошибаешься… Каковы основные качества Истинного Неба? — внезапно меняет он тему. — Э… Что? — Назови мне основные качества, отличающие Истинные Небеса от всех прочих, — ровным тоном поясняет Иетсуна, но тут же добавляет, чуть подняв бровь. — Если не знаешь, то так и скажи. Тсунаеши тут же надувается. — Я знаю! — почти кричит он, вскакивая на ноги. — Не сомневаюсь, — с непроницаемым лицом отвечает старший Савада. И наступает тишина. — Ну, — не выдерживает наконец Иетсуна. — Я жду, — и снова поднимает бровь. — Чистота пламени, — выдаёт ему Тсунаеши с лицом человека, мучающегося запором месяц подряд. Мыслительная деятельность на лицо — в буквальном смысле. Иетсуна дергает уголком губ. Силой давит поднимающееся раздражение — Пресвятая дева Мария, да даже Совет Альянса не мог довести его настолько быстро. — Неправильно, — невузмутимо отвечает он, вернув самообладание. — Ага, конечно. Так я тебе и поверил, — хмыкает тем не менее Тсунаеши, но как-то очень уж неуверенно… — Придется поверить, — возвращает он ухмылку. — Иначе Ямамото рискует сдохнуть в мучениях, как шавка подзаборная — Что?! — снова вскакивает Тсунаеши. А перед глазами у него проносятся воспоминания вчерашнего дня. И желание спорить как-то сразу пропадает. — Что слышал. Сядь, и я все объясню. И Тсунаеши садится. Ведь на кону — жизнь Ямамото. Здесь уже не до споров… — Итак… Представь, что перед тобой стоит… Допустим, сотня Дождей. Со сколькими из них ты можешь заключить связь с точки зрения совместимости пламени? Ведь у любого пламени есть добрый десяток различных характеристик, и если будет несовместимость хотя бы по одной, то связь заключить не выйдет. У Верде было огромное исследование на эту тему, в результате которого был создан «Табель о Связях». Ты должен был слышать о нём, братец. По крайней мере, в документах на твоем ноуте были упоминания о нем, — замечает он, и его улыбка ненадолго превращается в ухмылку. Прежде, чем Тсунаеши успевает взорваться, он продолжает: — «Табель о Связях» — это свод графиков и таблиц, в котором подробно описаны взаимосвязи характеристик, а также приведены данные для всех типов пламени, чье существование подтверждено хотя бы теоретически… И знаешь, что, согласно Верде, отличает Истинные Небеса? — и приподнимает бровь. — Нет, — огрызается Тсунаеши. — Количество возможных хранителей, — чеканит Иетсуна. — Истинное пламя — далеко не самое сильное, чистое или яркое. Да, его носитель превосходит среднестатистического обывателя, но до по-настоящему могущественных носителей (аркобалено, например) ему далеко. — Врёшь! — вскидывается Тсунаёши. — Всем известно, что чем сильнее пламя, тем легче найти подходящего Хранителя!.. — Это тебе Джиглио-Неро сказала? — Да! А она не стала бы мне врать! — Именно это она и делала. Иначе ты был бы в курсе, что после определенного порога, чем больше сила — тем сложнее найти того, кто сможет ее выдержать и преумножить. Истинное Небо — явление чрезвычайно редкое именно потому, что находится на самой этой грани — а потому может заключить связь практически с любым пламенником, кроме носителей Мрака и тех, кто уже является чьим-то Хранителем. Отсюда, кстати, идет и твоя способность внушать доверие всем носителям пламени. Для их огня ты — потенциальное Небо. А если их пламя настроено к тебе дружелюбно, то и сами они не долго будут ворочать носы… — подводит он и тут же добавляет: — Если не веришь мне, я могу достать тебе «Табель» с личной подписью Верде. И смотрит насмешливо, приподняв одну бровь. — …Даже если ты говоришь правду, то что с того? Зачем ты мне это рассказываешь? — подозрительно щурится Тсунаёши. Иетсунина улыбка становится еще шире. Между бледных губ видны становятся белеющие клыки, и холодный взгляд уже не глушит мягкая улыбка. И по спине Тсунаёши табуном пробегают мурашки. — Во-первых, чтобы подсбить с тебя спесь. Чтобы ты понял, что ты не всесилен, а потому не имеешь права на неосторожность. Нет у тебя, братец, мощностей, чтобы исправить любую ситуацию голой силой. Тебе пора научиться осторожности… А во-вторых… Согласно закону равновесия, выведенному тем же Верде, чем больше возможных хранителей, тем сложнее для Неба заключить полноценную связь. Для тебя, как для Истинного Неба, это и вовсе практически невозможно. Переступить через себя, отказаться от безграничного выбора… Как думаешь, что произошло с Такеши сегодня ночью? — внезапно спрашивает он, наклонив голову набок. — Да я-то откуда… Заключение связи — процесс, в котором должны участвовать двое… Иначе тому, кто осмелился посягнуть на священную связь, придется… ох как несладко. — Сидеть! — останавливает Иетсуна подскочившего брата. Сам вскакивает с кресла и силой возвращает вырывающего Тсунаеши на место. — Сядь, я сказал! И успокойся! — и заряжает ему оплеуху. И еще одну. Младший Савада замирает. — …Пришел в себя? Хорошо. Пока тебе нельзя к нему приближаться, ясно? Пока нет непосредственного контакта, процесс закрепления связи между вами не продолжится… -Но… Но!.. — …Ты должен понимать, что это временная мера. Процесс остановить уже невозможно, в подвешенном состоянии Такеши протянет недолго. Пламя просто выжжет его изнутри в попытке дорваться до тебя… …У Тсунаеши, кажется, паника. Тсунаеши, кажется, колотит, как эпилептика. Тсунаеши, кажется, готов сам пустить себе пулю в висок.  — …Ты допустил ошибку, Тсунаёши. Снова, — негромко говорит ему Иетсуна, приблизившись лицом к лицу и стиснув до боли плечи. Смотрит глаза в глаза, и нутро вымораживает от ледяной ярости в его взгляде. — Ты расслабился, позволил себе не думать. И ты виноват в том, что Ямамото медленно сгорает в собственном огне, брат, ты своими руками обрек его на эту участь… — Я не знал… Я не знал! — сипит Тсунаёши, а в голове у него воцаряется хаос чистого ужаса… — Плевать, — отрезает Иетсуна, и голос его всё также тих, только чувствуется в нем ярость с привкусом отвращения. — Даже если ты не знал, даже если объективно виноват кто-то другой — отвечаешь всегда ты, всегда. Просто потому, что ты — Небо. Разве я не предупреждал тебя об этом, брат? Разве я не предупреждал?! Ты не услышал меня. Ты позволил себе расслабиться, отпустить пламя — что ж, пришло время отвечать за свою слабость. — …нет… А Тсунаёши, кажется, не может дышать. — Да, брат, да. Теперь ты — глава семьи. И за каждую свою ошибку ты будешь расплачиваться жизнями твоих Хранителей! — выплёвывает Иетсуна ему в лицо. Иетсуна выпрямляется. Смотрит на него сверху вниз с холодным презрением в глазах и говорит, чеканя каждое слово. — У тебя есть два выхода. Первый — пойти и закончить начатое. Переступить через себя, через свое пламя и заключить полноценную связь. Со всеми вытекающими последствиями… От его слов Тсунаеши дёргается, как от ударов. — …И второй. Закончить все сразу и практически безболезненно. И он достает из-под борта пиджака черную «беретту»*. Кладет на столик перед Тсунаеши… — Выстрелить ты должен будешь сам, — заканчивает он, а Тсунаеши, кажется, слышит выстрел. В свою голову. Иетсуна отворачивается, идет к двери, возится с ключами… Тсунаеши всего этого даже не замечает… Тсунаеши, кажется, слышит: «У тебя есть полчаса на раздумья» и громкий хлопок двери. Тсунаеши, кажется, видит вместо беретты их с Ямамото трупы. Тсунаеши, кажется, кричит. *** …Дверь закрывается с громким хлопком. В коридоре ни души. На лице его — спокойствие с примесью светлой печали. На губы выползает привычная легкая улыбка. Будто не он загоняет этих, в сущности, детей в угол, не оставляет им выбора. Будто не он ломает своими руками их судьбы и души. Будто он слышит тот по-человечески истошный, по-звериному отчаянный, пропитанный болью крик, который издаёт его собственный брат. Его. Кровный. Брат. Ребёнок. …Он заходит в соседнюю комнату. Закрывает дверь. Защёлкивает замок… Садится в кресло, спиной к стене… И, сгорбившись, закрывает лицо рукой.