Чёрные звёзды

- Уже послезавтра состоится приём. И я рассчитываю на то, что ваше поведение будет идеальным, - выговаривает им дон Алигренту, сурово сдвинув к носу брови. Они стоят навытяжку перед ним в его кабинете. Справа от него стоит его "брат". Сводный. По отцу. Его полная противоположность. - Не волнуйся, папа. Все будет в лучшем виде, - самодовольно улыбается Ческо. У него коротко подстриженные ухоженные темные волосы, загорелая кожа, отсутствие мешков под глазами. Чистая, не пропахшая потом одежда. Джилорми морщится. Чтоб ты подавился, скотина. Хочется пить. Или выпить. Он еще не решил. Дон Алигренти улыбается своему младшему отпрыску. Он всегда ему улыбается. Потому, что Франческо - достойный сын и наследник. В отличии от Джилорми. - Ничего не могу обещать, - выдавливает он и криво ухмыляется. Почему-то болит живот. Наверное, от того, что он уже сутки не ел. Может больше, он не уверен. - Уж постарайся, - почти выплевывает ему дон. - Я даже не прошу вести себя, как подобает члену влиятельной Семьи - ты на это не способен. Просто станешь у стенки, будешь молчать и улыбаться, ясно тебе? Не устраивай представлений, - тычет он пальцем в лакированную поверхность. - ...Как скажешь, отец, - от ухмылки сводит щеки. - Как скажешь... Интересно, у него получится улизнуть на встречу с Марко? *** Закатный свет льется сквозь открытое окно, крася комнату тонким слоем акварельно-тепло-оранжевого. Ноздри щекочет запах нагретой древесины с шипучим цитрусовым привкусом, и теплый воздух скользит по излишне чувствительной коже невесомой тканью. Теплый бриз путается в тонких тюлевых шторах, и Мукуро кажется, что сквозь оконный проем в комнату рвется рыжее пламя. Странное ощущение… Завораживающее… Тело его налито неподъемной, свинцово-бронзовой тяжестью, такой, что даже глаза держать сложно открытыми, и он сам не замечает, как погружается в темноту. Не ту беспросветную темноту вендикарскийх подвалов, а какую-то… Иную. Красновато-рыжую. От того огня, должно быть... Темноту, полную тихого, убаюкивающе-мерного шелеста листьев под окнами… - Как ты? – тихо спрашивает голос Дождя где-то над ним, и чужая ладонь осторожно отводит с его лица упавшую прядь. Мукуро хватает лишь на короткое неразборчивое мычание. Теплая ладонь ненадолго замирает и обеспокоенно обводит его лицо. А после - касается его спины, и вдоль позвоночника расползается тепло, чуть покалывая онемевшие мышцы. Странно… - Все в порядке. К утру отойдет, - выносит вердикт почему-то голос Солнца, и пальцы легкой щекоткой пробегаются по оголенному боку до самой подмышки. Мукуро снова недовольно мычит что-то, дергается и уходит из-под чужой руки. Очень странно… Откуда-то сверху раздается тихий смешок. Сухие теплые ладони подхватывают его и осторожно утягивают куда-то вглубь кровати. Укладывают на бок, укрывают простыней и пальцами зарываются в распущенные волосы. Запах дерева сменяется запахом свежевыстиранных простыней с привкусом ментолового мужского шампуня. - Спи, - мягко велит голос Неба, и шершавые губы касаются его лба. Теплая ладонь так и остается на его затылке, перебирая темные пряди. Тепло от чужих пальцев расходится по телу крохотными мурашками удовольствия. А Пламя тихо гудит сине-алым закатным морским прибоем где-то внутри… А в прочем… К черту… И Мукуро безмятежно растворяется в теплых волнах… *** Джилорми кажется, что портрет матери смотрит на него с укоризной. Обычное фото, 9 на 15, цветопередача так себе. В простой лакированной деревянной рамке. Улыбающаяся женщина в соломенной шляпке. В руках - горшочек с каким-то цветком. Единственное изображение, которое у него осталось. От остальных как-то незаметно избавились, сразу после смерти его матери. Он стоит перед небольшим столиком. Ее перчатки. Ее подвеска. Поношенная шляпка, почти пустой флакон духов. Несколько ежедневников с записями. "Сегодня моя маленькая Тучка подарил мне картинку. Прибежал в гостиную, руки до локтей в краске, на носу синее пятно, но такой довольный! Сказал: "Моей прекрасной леди". Повешу у себя в комнате..." "Тучка упал с велосипеда. Как я испугалась - словами не передать! Вот вроде едет, едет, и вдруг - раз! И плач на всю улицу. Боже, у меня чуть сердце не остановилось. До крови разодрал коленку. Помазала йодом и наругала - он, похоже, обиделся..." "Надо будет завтра зайти купить тех пирожных, Тучке они понравились..." То немногое, что от нее осталось. То немногое, что он смог сохранить. Он с нежность проводит рукой по фото. - Не устраивать представлений значит, - шепчет он, зло улыбаясь. - Скоро мы встретимся, мама, - он прижимает рамку к груди. - Скоро мы встретимся... Он смотрит в зеркало. Приставляет к виску пистолет. - Ба-бах, - тихо смеется он, спуская курок. В пистолете нет магазина. Пока. - Как скажешь, отец, как скажешь... В темноте он из-за бледности кажется ожившим трупом. В прочем, он скоро им станет. "Моя маленькая тучка..." *** -Да что ж такое-то, - почти беззлобно ворчит себе под нос Дилан, откладывает гребень и пальцами принимается распутывать клок длинных каштановых волос. Шехар улыбается понимающе уголками губ и протягивает себе за спину уже раскуренную сигарету. Ураган только затягивается с его рук и возвращается к своему занятию. Шехар вздыхает. Сам затягивается все той же сигаретой и довольно прикрывает глаза. Пальцами свободной руки осторожно – чтобы не задеть провода наушников - проводит по беззащитной шее лежащего у него на коленях Облака. Кадык дергается под его пальцами, и у него снова (как и всегда в прочем) на доли секунды перехватывает дыхание от того, насколько доверчиво Облако откидывает голову. Дилан, сзади бурчит что-то довольно, потом снова берет в руки гребень и принимается методично расчесывать пряди. Шехар закрывает глаза, сосредотачиваясь на приятном ощущении. Где-то справа, со стороны кровати, доносится тихий, неразборчивый диалог. Небо и Солнце колдуют над спящим новым телом Мукуро-старшего. Разминают одну за другой занемевшие от долгой неподвижности мышцы, согревают пламенем, возвращают нервам чувствительность и эластичность связкам… Тео и Куро-младший тоже должны быть где-то там. Наверняка валяются в наушниках, с огромной тарелкой винограда, и смотрят какой-нибудь очередной бесконечный ситком – Гроза их просто обожает, а для Куро все в новинку, и от того интересно… - Ах ты ж…! Черт! – внезапно вскрикивает Солнце. Шехар тут же оборачивается к нему, выходя из медитативного оцепенения, Дилан вскакивает, бросив гребень, Игорь приподнимается, подхватив спавшего на груди Хикё и вынув наушник, и даже Тео с Мукуро отрываются от экрана ноутбука… Между пальцев у Драгана искрит электрическая дуга. И где-то на заднем плане высокомерно фыркает Тео. - Электричество – это вам не то! – внезапно заявляет Мукуро-младший торжественно-вальяжно, вскидывая руку, а потом обратно льнет к теплому Тео каким-то почти кошачьим движением. -А ну-ка цыц! – добродушно одергивает их Драган и щекочет свободной рукой Тео пятку. Тот едва ли не с писком быстро утягивает ногу, чудом не сбив ноутбук. Солнце только негромко смеется. Небо подходит к Солнцу, и они снова негромко принимаются что-то обсуждать. Игорь с тихим фырком падает обратно к Дождю на колени. Дилан снова принимается за гребень, но почти сразу же снова его откладывает. Стягивает с запястья резинку, перехватывает волосы, и, скинув хвост на грудь через плечо, обнимает сзади. Кладет подбородок на плечо, и только вскидывает бровь, когда сталкивается взглядом с Облаком. -Тебе тоже хвост заплести? Но облако только снова фыркает. - Не выйдет. Волосы короткие, - отвечает он спустя пару мгновений и закрывает глаза. *** Небо никогда не скажет: - Я не хочу. Небо никогда не скажет: - Я не могу. Небо никогда не скажет: - Я рассыпаюсь на части. Небо скажет: - Надо. А потом встанет и сделает. И плевать, что потом он будет мочалкой сдирать кожу в попытке отмыться. Плевать, что не сможет смотреть в отражение. Плевать, что потом он будет себя ненавидеть. Потому, что есть такое чертово слово: «Надо». …Дилан садится перед ним на корточки. Целует благоговейно руку и смотрит встревоженно-преданно в затуманенные болью глаза. И говорит: - Не надо. - Я прошу Вас. Пожалуйста… И лбом соприкасается с чужим лбом. - Пощадите себя. - Не причиняйте себе боль. - Доверьтесь мне. И прячет в своих объятиях чужую слабость. - Я все сделаю, Мастер... *** …Власть Независимых судей абсолютна в пределах Конфликта Колец... Хаято плохо. Просто. Чертовски. Плохо. …Ложь судьям карается заключением в Вендикаре на срок от трех до десяти лет… Хаято понимает, что происходит. Но не принимает. Совершенно. …Сокрытие информации от судий приравнивается к попытке соврать… Хаято захлопывает расширенный свод правил Конфликта колец и швыряет книгу в стену. Сокрытие информации о представителях Небес рассматривается как тяжелейшая форма лжи. Хаято не то стонет, не то рычит, зарываясь пальцами в волосы. У Хаято трясутся руки. …С тех пор, как они сели в самолет, привычный расклад вещей полетел черту под хвост. Прошло всего два дня. Два дня… За которые изменились они все. Риохей стал куда тише. Он больше не кричит и почти перестал размахивать руками… Как будто поблек. Потускнел… Ламбо теперь постоянно молчит. Молчит– и прячется при первой возможности за спину Риохея. Напрямую его не трогают. Но в воцарившейся атмосфере… Хроме не выходит из комнат. Только на общий обед. Но и там – лишь смотрит в свою тарелку. Почти не ест. И дрожит, как мышь перед удавом, когда Рокудо Мукуро внезапно принимаются ухаживать за ней* и осыпать ее комплиментами... Такеши… Без комментариев. Как и Тсунаеши. Как это произошло? Как?! Откуда в жутко стеснительном Саваде столько… Столько… И почему Такеши? Почему этот бейсбольный придурок? Почему он, а не сам Хаято? ПОЧЕМУ?... - Мы выбрали Вас, синьор Гокудера. Вы кажетесь нам достойным… — Разве? А по-моему, ты просто мальчишка с завышенной самооценкой и очень трепетным эго. Хаято хочет кричать. Хаято хочет устроить истерику. Совершенно по-детски. Совершенно не сдерживаясь. Хаято хочет, чтобы чертов Савада Тсунаеши услышал. Хаято хочет, чтобы чертов Савада Тсунаеши протянул ему руку. Хаято хочет, чтобы чертов Савада Тсунаеши поцеловал его так же, как того придурка. Хаято хочет дохуя – и немного больше. Чертов Хаято Гокудера хочет Быть Нужным Лучшим. - Правая рука дона, да? Ты даже не удосужился нормально прочесть документ, от которого зависела ваша жизнь… - Ты – предатель… - Мальчишка… Даже ответить нормально не можешь… -Ты – ёбанная грязь, заслуживающая только уничтожения… Хаято приходит в себя от пощечины. - Приди в себя, дрянь, - шипит сиплый голос и тонкие пальцы в белой перчатке хватают за волосы. Задирают ему голову. Хаято захлебывается воздухом и смотрит на Пирсона опухшими покрасневшими глазами, и во взгляде его горит чистая ненависть. - О, неужели ты проникся всей глубиной своей никчемности, cretin? - ухмыляется он и выпутывает пальцы. И дважды коротко бьет его по щекам. - Впрочем, вряд ли. Ты ведь у нас Хранитель Урагана Вонголы, большая шишка, да? Хаято уже трясет. - Заткнись! - срывается он на крик… - Или что? Что ты мне сделаешь, ничтожество? Что? Положением надавишь? Киллера наймешь? Ох, я уже дрожу… Да вот только у тебя ни денег, ни поста, ни влияния. У тебя нет совершенно нич-черта, - выплевывает он ровным голосом ему в лицо и растягивает тонкие губи в мерзотнейшем шакальем оскале. Цедит по слогам: - Ты - бес-поле-зен. - Неправда! – и он закрывает голову руками, как будто пытаясь спрятаться от безжалостных слов. - Правда, мальчишка, правда, - с удовольствием ковыряется Дилан в ранах. - Кто ты в подпольном мире? Ты - никто. Ты - предатель. Безродный выблядок, безмозглая жертва неудавшегося аборта. Да кому ты нужен вообще?! Ядовитые слова льются и льются, колючими стеблями оплетая разум, раня до самого нутра, и как бы он ни закрывал глаза, как бы ни затыкал уши, он не может от них спрятаться. Он не замечает, как сворачивается клубком. Но голосу плевать. Обтянутые белой тканью пальцы стальной хваткой цепляют его за запястье. Пережигают полоски фенечек, оголяя бледную кожу. И тонкие нити шрамов на запястьях. - Смотри, Гокудера Хаято. Смотри, - велит ему голос, шепотом, в самое ухо. – Смотри: ты сам дал ответ. Смотри, смотри!.. Смотри, Гокудера Хаято – на тебя всем плевать. Смотри, Гокудера Хаято – в этом мире у тебя нет никого. Смотри, Гокудера Хаято, ну же.

Ты. Не нужен. Никому.

… И сквозь пламенный рев он заходится отчаянным стоном.