Vanitas Vanitatum

В доме, который Ангел самолично обустроила и как букинистический магазин, и как тайное логово заядлого эфирного литератора, обстановка сохранялась в неприкосновенном состоянии десятилетиями, кто бы ни отважился в нем поселиться. Оттого и смена интерьера с каждым наступлением новой эпохи не являлась отличительной чертой, которой ангелово пристанище могло бы, при предоставленной возможности, похвастать. Ванна, стоящая на изящно выгнутых львиных лапах, исключением не являлась. Равно как и расположившаяся в ней Азирафэль, с недавних пор смиренно погрузившаяся в декаданс, заставляющий ее медленно увядать изнутри. Полы фрака, рубашка и брюки, размокнув от долгого нахождения во влаге, стали походить на жалкое тряпье, а кожаные ботинки успели порядком отсыреть. Обувных дел мастер, у которого она заказала их еще в далеком 1949, вот уже шесть лет как повидался с Создателем, а с неподобающей ей фривольностью потратить дополнительные пятьдесят фунтов на новый костюм Ангел готова не была. Да и какая ей сейчас разница? Что сделано, то сделано. К тому же там, куда она собиралась вот уже битые полчаса, последнее, что ей понадобится - так это человеческая одежда. Средь опустевших комнат гулял сквозняк, на улице, в тон моросящему дождю, подвывал холодный осенний ветер. Отовсюду сочилась порядком осточертевшая серость, из самого фешенебельного магазинчика этажом ниже тянуло прогорклостью трухлявых останков ее истинных подопечных. И сквозь это многообразие звуков, свычных запахов и неизменной блеклости можно было услышать тихий голос ее временного убежища, этакой персональной катакомбы. Скрип то и дело отходящих половиц, скрежет балок под потолком, шелест изредка колышущихся у створки приоткрытого окна штор. Противопоставить этой домашней симфонии она могла разве что гробовую тишину Рая. Азирафэль просто вслушивалась в дыхание этого мира. Тяжелое, утомленное, бренное. Казалось нелепым представлять, что она настолько же старомодна и анахронична. Тем не менее утверждать обратное было бы наглой ложью. Соратники не упустили бы возможности поглумиться. Невзначай закралась мысль о том, что все происходящее безмерно напоминает Всемирный Потоп. Только на этот раз топят ее саму. Из крана с местами отшелушившейся позолотой предательски начало капать. Азирафэль сидит в своем импровизированном море, поджав колени к груди и размышляя о том, во что впуталась немногим меньше шести тысяч лет тому назад. А что, по своей сути, представлял собой их неказистый тандем? Всего-навсего парочка нерукотворных созданий, с отчаянным упорством идущих против установленной Всевышней системы. Жалких в представлении соратников и божественных - в глазах друг друга. Да вдобавок один краше другого: первый - слишком умен, чтобы безгласно стоять в стороне, вторая - недостаточно смела, чтоб и признаки жизни лишний раз подать. А люди продолжают гибнуть, тысячами. Потому что счет идет уже на миллионы, а Ее сторона обязана одержать победу. Потому что "не вам знать причину, коли не захотелось Вниз". Потому что Смерть уже решила, куда направить свои невидимые стопы, Скарлетт с самодовольным видом допивает свой стакан спиртного в предвкушении новой битвы, доктор Вран Соболь облизывает сухие губы в неутомимой жажде взять человечество измором, а некий по партийной кличке Мел {или попросту Альбус} скромно дожидается возможности заставить человечество погрязнуть в собственноучиненном хаосе и терроре. Потому что не ей одной им противостоять. Возможно, чувство заботы, которое в былые времена от Азирафэль ожидали сплошь и рядом, и правда губительно. Ангел смотрит на потрескавшийся от безжалостной старости и извечной сырости потолок. На стены, которые за свой век услышали больше тайн, чем любой священник в исповедальне. И на антикварный десертный нож с перламутровой рукоятью, который она некогда "одолжила" на приеме у слегка взбалмошной, но невообразимо обаятельной Марии-Антуанетты в Версале, впоследствии так и не получив должного шанса возвратить однажды позаимствованный раритет. Затем протягивает к нему тонкую, болезненно бледную руку, оставляя на кафеле аккуратную дорожку из капель, струившихся с рукава. Куда ее отправят потом? Несколькими этажами ниже или прямиком в этакое "никогде", куда билетом в один конец поголовно ссылают трусов, слабаков и бездарностей? По всем критериям, Никогде широко улыбалось ей уже не первое тысячелетие. К сожалению или к счастью, те, кому по воле Господней были отданы бразды правления над незавидной судьбой инакомыслящих ангелов, нисколько не тревожились о состоянии им подчиненных, и приходилось шифроваться, как только дозволяет фантазия. Но ей, кажется, донельзя опостылело думать за других. Азирафэль собирается с духом. Точнее сказать, с его обглоданными, но бойко трепыхавшимися остатками. Постоянные изнуряющие сражения за неисполненное смыслом, но каким-то чудом "правое" дело. Вязкие паутины заговоров, которые, строго говоря, не по Их части. Неисчислимые потери тех, с кем и квитаться не стоило бы. Ангел была сыта этим по гроб, будь в ее потенциальном будущем возможность туда, на радость ее Руководству, лечь. Азирафэль судорожно вздохнула. О чем принято думать в такие моменты? Как бы там ни было, независимо от слишком быстро сменяющегося антуража, в ее мыслях всегда присутствовал Он. Пускай полагать, что это хоть в какой-то мере отдает взаимностью - до боли наивно. Холодное лезвие приятно холодило запястье. Непривычное ощущение, по страннейшей причине вселяющее надежду на покой. Иллюзии о коем были жестоко развеяны подозрительным гвалтом откуда-то снизу. - Ангел? - сей встревоженный оклик оповещает о прибытии невесть откуда взявшегося Кроули, который с прытью призванного колдуном-дилетантом беса влетает в скромную обитель Азирафэль на втором этаже и шумно проводит ревизию по всем имеющимся здесь комнатам, покуда не находит нужную. - Ты что затеяла? Протиснувшись в щель между приоткрытой дверью, демон с плохо скрываемым беспокойством уставился на некогда величественное {или, по крайней мере, вселяющее уважение и чуточку благоговейного страха} творение Божье, ныне в весьма плачевном состоянии сгорбившееся в толще давно остывшей воды. - Ничего, - Ангел спешно отворачивается, попутно отправляя в небытие не успевшее найти себе должного применения орудие для уничтожения всего приторно-сладкого - изобилия пирожных для французской королевы или души вконец отчаявшегося принципала. Затем смахивает с глаз проступившие слезы, неуклюже выпрямляется и пытается выдавить из себя нечто, отдаленно напоминающее улыбку. Комичность ситуации сполна компенсировалась ее возможным трагическим исходом. А неловкая пауза, повисшая в воздухе, заметно затянулась. Азирафэль силится ее нарушить, однако роящиеся в голове мысли тому препятствуют. Впрочем, вердикт таков: нужно просто задержать Его. Попросить остаться на чашку-вторую чая, кофе или даже бокал вина, а лучше и печально известной гремучей смеси всего вышеперечисленного. Проявить чуждое ей чувство собственности, ненадолго оставив Его себе. Просто запереть в полуразвалившейся комнатушке в захолустье Лондонского района с противоречивой репутацией и дать выговориться, ибо тем для обсуждения у них предостаточно. Энтони будет часами распинаться о том, к чему Ангел при обыденных обстоятельствах не проявила бы и снисходительной капли интереса, а она - молча слушать, потому что внимать кому-то, кто сотни раз мог вставить нож в спину и того не захотел - куда более упоительно, чем, скажем, рапортовать своему начальству о нынешних кондициях существования смертных, зная, что при желании от тебя бы и места мокрого не осталось, да вот "моральный кодекс не позволяет". Голос Кроули, разбавленный алкоголем и сдобренный обоюдной усталостью собеседников от всей этой Неисповедимой Суеты, странным образом взымал успокаивающее действие. Попутно заглушая заезженную с годами пластинку подсознания Азирафэль под названием "Мой дорогой, а я ведь, сколько ни притворяйся, никогда тебя не пойму". И едва заметной с первого взгляда подписью: "Но любить не перестану". Порой Ангелу казалось, что все произошедшее, в придачу к ее халатному начальству, должно быть одной большой насмешкой над ее чрезмерно покладистым естеством. Вкупе с дурной привычкой неустанно восторгаться чем-то запретным и находить упоение в, пускай и предвзято оцененных, проявлениях аморальности. Пройдет немало времени покуда оба осознают, что уже далеко за полночь, что Бентли в спешке осталась припаркованной черт знает где и что ее, вероятно, уже успел увезти нерадивый водитель автоэвакуатора. Кроули как бы между делом поинтересуется, занята ли Ангел в ближайший выходной, чтобы еще раз убедиться в том, что для него она свободна на год вперед. Отпустит пару шуточек про то, что тому, кто посмел и пальцем тронуть его машину сегодня несдобровать, при этом подозрительно косясь на губы Азирафэль. Может быть, он даже коснется ее руки своей, и вполне вероятно, что Ангел ему это позволит, прилагая все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы лишний раз не залиться краской. Она вновь даст всем словам, что хотела бы произнести исключительно в Его присутствии, умереть в безмолвии. Продолжит неустанно боготворить проклятое, любуясь тем, с какой развязностью он ведет диалог. Снова утонет в бездонной глубине его золотых глаз, потеряется в оброненных вскользь подтекстах. Кому, как не ей, уметь читать между строк. Потом он расскажет ей о том, что в планах и у Тех, и у Других, чью сторону принять в грядущем конфликте, куда сбегать и чем крыть, когда запас среднестатистических аргументов иссякнет. {К слову, единственным в своем роде изысканием литературы, которым Азирафэль пренебрегала с самого момента их появления в тридцатых годах семнадцатого века были газеты, потому как для нужд осведомления свежепоявившейся и представляющей для нее непосредственный интерес информацией к ее услугам всегда был Кроули.} И ей, пускай и на короткое время, перестанет быть так тошно от самой себя и от своего пребывания на Земле.

***

Апокалипсис не свершился в один день, ибо испокон веков начинают с малого - будь то незапланированная встреча двух априори враждующих существ у южной стены Эдема, с каждым прожитым мигом перерастающая в тесное знакомство, или попытка Ангела проявить инициативу тихо изреченной фразой: - Могу я предложить тебе чаю?